важным решительно-форменным видом, и прямо подкатился к господину
Голядкину-старшему, менее всего ожидавшему подобного нападения...
спрашивать, готовы ль у вас? - защебетал вполголоса и скороговоркой
приятель господина Голядкина-старшего. - Андрей Филиппович вас ожидает...
тоже скороговоркой и шепотом.
сочувствую, Яков Петрович, и подвигнут душевным участием.
позвольте-с...
страничку вы заложите закладкой, позвольте, Яков Петрович...
чернильное пятнышко?..
Милостивый государь, понимаете ли вы русский язык?
положитесь: вы лучше не трогайте сами, Яков Петрович, а на меня положитесь,
- я же отчасти тут ножичком...
пятнышка?
вот, позвольте... вы только позвольте мне, Яков Петрович, я отчасти здесь
ножичком, я из участия, Яков Петрович, и ножичком от чистого сердца... вот
так, вот и дело с концом...
ни с сего, осилив господина Голядкина-старшего в мгновенной борьбе, между
ними возникшей, и во всяком случае совершенно против воли его, овладел
требуемой начальством бумагой и, вместо того чтоб поскоблить ее ножичком от
чистого сердца, как вероломно уверял он господина Голядкина-старшего, -
быстро свернул ее, сунул под мышку, в два скачка очутился возле Андрея
Филипповича, не заметившего ни одной из проделок его, и полетел с ним в
директорский кабинет. Господин Голядкин-старший остался как бы прикованным
к месту, держа в руках ножичек и как будто приготовляясь что-то скоблить
им...
опомнился. Он почувствовал удар, но думал, что это что-нибудь так. В
страшной, неописанной тоске сорвался он наконец с места и бросился прямо в
директорский кабинет, моля, впрочем, небо дорогою, чтоб это устроилось все
как-нибудь к лучшему и было бы так, ничего... В последней комнате перед
директорским кабинетом сбежался он, прямо нос с носом, с Андреем
Филипповичем и с однофамильцем своим. Оба они уже возвращались: господин
Голядкин посторонился. Андрей Филиппович говорил улыбаясь и весело.
Однофамилец господина Голядкина-старшего тоже улыбался, юлил, семенил в
почтительном расстоянии от Андрея Филипповича и что-то с восхищенным видом
нашептывал ему на ушко, на что Андрей Филиппович самым благосклонным
образом кивал головою. Разом понял герой наш все положение дел. Дело в том,
что работа его (как он после узнал) почти превзошла ожидания его
превосходительства и поспела действительно к сроку и во-время. Его
превосходительство были крайне довольны. Говорили даже, что его
превосходительство сказали спасибо господину Голядкину-младшему, крепкое
спасибо; сказали, что вспомнят при случае и никак не забудут... Разумеется,
что первым делом господина Голядкина было протестовать, протестовать всеми
силами, до последней возможности. Почти не помня себя и бледный как смерть,
бросился он к Андрею Филипповичу. Но Андрей Филиппович, услышав, что дело
господина Голядкина было частное дело, отказался слушать, решительно
замечая, что у него нет ни минуты свободной и для собственных надобностей.
лучше я как-нибудь с другой стороны... вот я лучше к Антону Антоновичу". К
несчастию господина Голядкина, и Антона Антоновича не оказалось в
наличности: он тоже где-то был чем-то занят. "А ведь не без намерения
просил уволить себя от объяснений и толков! - подумал герой наш. - Вот куда
метил - старая петля! В таком случае я просто дерзну умолять его
превосходительство".
крепко недоумевая, на что нужно решиться, присел господин Голядкин на стул.
"Гораздо было бы лучше, если б все это было лишь так только, - беспрерывно
думал он про себя. - Действительно, подобное темное дело было даже
невероятно совсем. Это, во-первых, и вздор, а во-вторых, и случиться не
может. Это, вероятно, как-нибудь там померещилось, или вышло что-нибудь
другое, а не то, что действительно было; или, верно, это я сам ходил... и
себя как-нибудь там принял совсем за другого... одним словом, это
совершенно невозможное дело".
как вдруг в комнату влетел господин Голядкин-младший с бумагами в обеих
руках и под мышкой. Сказав мимоходом какие-то нужные два слова Андрею
Филипповичу, перемолвив и еще кое с кем, полюбезничав кое с кем,
пофамильярничав кое с кем, господин Голядкин-младший, по-видимому не
имевший лишнего времени на бесполезную трату, собирался уже, кажется, выйти
из комнаты, но, к счастию господина Голядкина-старшего, остановился в самых
дверях и заговорил мимоходом с двумя или тремя случившимися тут же молодыми
чиновниками. Господин Голядкин-старший бросился прямо к нему. Только что
увидел господин Голядкин-младший маневр господина Голядкина-старшего,
тотчас же начал с большим беспокойством осматриваться, куда бы ему поскорей
улизнуть. Но герой наш уже держался за рукава своего вчерашнего гостя.
Чиновники, окружавшие двух титулярных советников, расступились и с
любопытством ожидали, что будет. Старый титулярный советник понимал хорошо,
что доброе мнение теперь не на его стороне, понимал хорошо, что под него
интригуют: тем более нужно было теперь поддержать себя. Минута была
решительная.
на господина Голядкина-старшего.
теперь объяснить странность вашего поведения со мною.
кругом и мигнул глазом окружавшим их чиновникам, как бы давая знать, что
вот именно сейчас и начнется комедия.
мною в настоящем случае еще более вас обличают... чем все слова мои. Не
надейтесь на вашу игру: она плоховата...
отвечал Голядкин-младший, прямо смотря в глаза господину
Голядкину-старшему.
потерявшийся титулярный советник, едва слыша пол под собою, - я надеюсь,
что вы перемените тон...
неблагопристойную гримасу господину Голядкину-старшему, и вдруг, совсем
неожиданно, под видом ласкательства, ухватил его двумя пальцами за довольно
пухлую правую щеку. Герой наш вспыхнул как огонь... Только что приятель
господина Голядкина-старшего приметил, что противник его, трясясь всеми
членами, немой от исступления, красный как рак и, наконец, доведенный до
последних границ, может даже решиться на формальное нападение, то
немедленно, и самым бесстыдным образом, предупредил его в свою очередь.
Потрепав его еще раза два по щеке, пощекотав его еще раза два, поиграв с
ним, неподвижным и обезумевшим от бешенства, еще несколько секунд таким
образом, к немалой утехе окружающей их молодежи, господин Голядкин-младший
с возмущающим душу бесстыдством щелкнул окончательно господина
Голядкина-старшего по крутому брюшку и с самой ядовитой и далеко намекающей
улыбкой проговорил ему: "Шалишь, братец, Яков Петрович, шалишь! хитрить мы
будем с тобой, Яков Петрович, хитрить". Потом, и прежде чем герой наш успел
мало-мальски прийти в себя от последней атаки, господин Голядкин-младший
вдруг (предварительно отпустив только улыбочку окружающим их зрителям)
принял на себя вид самый занятой, самый деловой, самый форменный, опустил
глаза в землю, съежился, сжался и, быстро проговорив "по особому
поручению", лягнул своей коротенькой ножкой и шмыгнул в соседнюю комнату.
Герой наш не верил глазам и все еще был не в состоянии опомниться...
некотором смысле, что замарал себя и запачкал свою репутацию, что осмеян и
оплеван в присутствии посторонних лиц, что предательски поруган тем, кого
еще вчера считал первейшим и надежнейшим другом своим, что срезался,
наконец, на чем свет стоит, - господин Голядкин бросился в погоню за своим
неприятелем. В настоящее мгновение он уже и думать не хотел о свидетелях
своего поругания. "Это вс° в стачке друг с другом, - говорил он сам про
себя, - один за другого стоит и один другого на меня натравляет". Однако ж,
сделав десять шагов, герой наш ясно увидел, что все преследования остались
пустыми и тщетными, и потому воротился. "Не уйдешь, - думал он, - попадешь
под сюркуп1 своевременно, отольются волку овечьи слезы". С яростным
хладнокровием и с самою энергическою решимостью дошел господин Голядкин до
стула и уселся на нем. "Не уйдешь!" - сказал он опять. Теперь дело шло не о
пассивной обороне какой-нибудь: пахнуло решительным, наступательным, и кто
видел господина Голядкина в ту минуту, как он, краснея и едва сдерживая
волнение свое, кольнул пером в чернильницу и с какой яростью принялся
строчить на бумаге, тот мог уже заранее решить, что дело так не пройдет и
простым каким-нибудь бабьим образом не может окончиться. В глубине души
Шилова Юлия
Ильин Андрей
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Березин Федор
Посняков Андрей