роняя безмолвные слезы, шептал про себя: "Катерина! голубица моя
ненаглядная! Сестрица моя одинокая!.."
сильнее и сильнее преследовала она его и с каждым днем воплощалась перед
ним в вероятность, в действительность. Ему казалось, - и он наконец сам
поверил во все, - ему казалось, что невредим был рассудок Катерины, но что
Мурин был по-своему прав, назвав ее слабым сердцем. Ему казалось, что
какая-то тайна связывала ее с стариком, но что Катерина, не сознав
преступления, как голубица чистая, перешла в его власть. Кто они? Он не
знал того. Но ему беспрерывно снилась глубокая, безвыходная тирания над
бедным, беззащитным созданием; и сердце смущалось и трепетало бессильным
негодованием в груди его. Ему казалось, что перед испуганными очами вдруг
прозревшей души коварно выставляли ее же падение, коварно мучили бедное,
слабое сердце, толковали перед ней вкривь и вкось правду, с умыслом
поддерживали слепоту, где было нужно, хитро льстили неопытным наклонностям
порывистого, смятенного сердца ее и мало-помалу резали крылья у вольной,
свободной души, не способной, наконец, ни к восстанию, ни к свободному
порыву в настоящую жизнь...
справедливость, его немцы нисколько ему не мешали. Он часто любил бродить
по улицам, долго, без цели. Он выбирал преимущественно сумеречный час, а
место прогулки - места глухие, отдаленные, редко посещаемые народом. В один
ненастный, нездоровый, весенний вечер в одном из таких закоулков встретил
он Ярослава Ильича.
он как будто весь разочаровался. Он бежал впопыхах за каким-то не терпящим
отлагательства делом, промок, загрязнился, и дождевая капля, каким-то почти
фантастическим образом, уже целый вечер не сходила с весьма приличного, но
теперь посиневшего носа его. К тому же он отрастил бакенбарды. Эти
бакенбарды, да и то, что Ярослав Ильич взглянул так, как будто избегал
встречи с старинным знакомым своим, почти поразило Ордынова... чудное дело!
даже как-то уязвило, разобидело его сердце, не нуждавшееся доселе ни в чьем
сострадании. Ему, наконец, приятнее был прежний человек, простой,
добродушный, наивный - решимся сказать наконец откровенно - немножечко
глупый, но без претензий разочароваться и поумнеть. А неприятно, когда
глупый человек, которого мы прежде любили, может быть, именно за глупость
его, вдруг поумнеет, решительно неприятно. Впрочем, недоверчивость, с
которою он смотрел на Ордынова, тотчас же сгладилась. При всем
разочаровании своем он вовсе не оставил своего прежнего норова, с которым
человек, как известно, и в могилу идет, и с наслаждением полез, так, как
был, в дружескую душу Ордынова. Прежде всего он заметил, что у него много
дела, потом что они давно не видались; но вдруг разговор опять принял
какое-то странное направление. Ярослав Ильич заговорил о лживости людей
вообще, о непрочности благ мира сего, о суете сует, мимоходом, даже более
чем с равнодушием, не преминул отозваться о Пушкине, с некоторым цинизмом о
хороших знакомствах и в заключение даже намекнул на лживость и коварство
тех, которые называются в свете друзьями, тогда как истинной дружбы на
свете и сродясь не бывало. Одним словом, Ярослав Ильич поумнел. Ордынов не
противоречил ни в чем, но несказанно, мучительно грустно стало ему: как
будто он схоронил своего лучшего друга!
Ярослав Ильич, как будто припомнив что-то весьма интересное, - у нас
новость! Я вам скажу по секрету. Помните дом, где вы жили?
есть, сударь вы мой, ватагу, притон-с; контрабандисты, мошенники всякие,
кто их знает! Иных переловили, за другими еще только гоняются; отданы
строжайшие приказания. И можете себе представить: помните хозяина дома,
богомольный, почтенный, благородный с виду...
шайки их, коновод! Не нелепо ли это-с?
потому что Ярослав Ильич и не может иначе сделать; это в его характере.
позвольте, вы проливаете новый свет...
вперив оловянные очи в Ордынова, - признак, что он соображал: - Мурин не
мог быть между ними. Ровно за три недели он уехал с женой к себе, в свое
место... Я от дворника узнал... Этот татарчонок, помните?
--------
---------------------------------------------------------------------------
Впервые опубликовано: "Отечественные записки", октябрь и декабрь 1847 г.
Круз Андрей
Березин Федор
Маккарти Кормак
Конюшевский Владислав
Шилова Юлия
Шилова Юлия