датки, промышлявшие зазорным ремеслом. Только на третий день, когда
огонь уже начал подбираться к собору и к рядам, глуповцы несколько
очувствовались. Подстрекаемые крамольными стрельцами, они выступили из
лагеря, явились толпой к градоначальническому дому и поманили оттуда
Фердыщенку.
которых колебаний, появился на крыльце.
спорить не приходится.
повцы, - куда тебе, гунявому, на' Бога лезти! а ты вот что скажи: за чьи
бесчинства мы, сироты, теперича помирать должны?
ким, и стоял он перед глуповцами и точил слезы. ("И все те его слезы бы-
ли крокодиловы", - предваряет летописец события.)
от твоих шелепов смерть приняло? - продолжали глуповцы, видя, что брига-
дир винится. - Одумайся, старче! Оставь свою дурость!
то покаяние его аспидово", - опять предваряет события летописец.)
миру в ноги, - оставляю я мою дурость на веки вечные, и сам вам тое мою
дурость с рук на руки сдам! только не наругайтесь вы над нею, ради Хрис-
та, а проводите честь честью к стрельцам в слободу!
стрельчиху и животами охнули. Стояла она перед ними, та же немытая, не-
чесаная, как прежде была: стояла, и хмельная улыбка бродила по лицу ее.
И стала им эта Домашка так люба, так люба, что и сказать невозможно.
она была, за несколько времени перед тем, уведена силою.
выкрикивали свой обычный воинственный клич:
чувствовали, что тяжесть спала с сердец и что отныне ничего другого не
остается, как благоденствовать. С бригадиром во главе двинулись граждане
навстречу пожару, в несколько часов сломали целую улицу домов и окопали
пожарище со стороны города глубокой канавой. На другой день пожар унич-
тожился сам собою, вследствие недостатка питания.
действительно оказались крокодиловыми, и покаяние его было покаяние ас-
пидово. Как только миновала опасность, он засел у себя в кабинете и на-
чал рапортовать во все места. Десять часов сряду макал он перо в чер-
нильницу, и чем дальше макал, тем больше становилось оно ядовитым.
последовал против меня великий бунт. По случаю бывшего в слободе Негод-
нице великого пожара собрались ко мне, бригадиру, на двор всякого звания
люди и стали меня нудить и на коленки становить, дабы я перед теми без-
дельными людьми прощение произнес. Я же без страха от сего уклонился. И
теперь рассуждаю так: ежели таковому их бездельничеству потворство сде-
лать, да и впредь потрафлять, то как бы оное не явилось повторительным,
и не гораздо к утешению способным?"
послышится ли откуда: ту-ру! ту-ру! Но в то же время с гражданами был
приветлив и обходителен, так что даже едва совсем не обворожил их своими
ласками.
пенькие, на меня рассердились! Ну, взял Бог - ну, и опять даст Бог! У
него, у Царя Небесного, милостей много! Так-то, братики-сударики!
улыбка, которая не предвещала ничего доброго...
торое, постепенно приближаясь и приближаясь, подошло, наконец, к самому
Глупову.
облака.
чуть-чуть не навлекло на них новой беды.
дился только городской выгон, который не заключал в себе никаких сокро-
вищ ни на поверхности земли, ни в недрах оной. В разных местах его валя-
лись, конечно, навозные кучи, но они, даже в археологическом отношении,
ничего примечательного не представляли. "Куда и с какою целью тут путе-
шествовать?" Все благоразумные люди задавали себе этот вопрос, но удов-
летворительно разрешить не могли. Даже бригадирова экономка - и та приш-
ла в большое смущение, когда Фердыщенко объявил ей о своем намерении.
наткнешься и завязнешь! Кинь ты свое озорство, Христа ради!
зеленее и цветы расцветут ярче, как только он выедет на выгон. "Утучнят-
ся поля, прольются многоводные реки, поплывут суда, процветет ското-
водство, объявятся пути сообщения", - бормотал он про себя и лелеял свой
план пуще зеницы ока. "Прост он был, - поясняет летописец, - так прост,
что даже после стольких бедствий простоты своей не оставил".
который тоже был охотник до разъездов (по краткой описи градоначальни-
кам, Фердыщенко обозначен так: бывый денщик князя Потемкина) и любил,
чтоб его везде чествовали.
потом, перерезав его площадь поперек, нагрянуть в другой конец; потом
очутиться в середине, потом ехать опять по прямому направлению, а затем
уже куда глаза глядят. Везде принимать поздравления и дары.
так сейчас в тазы бейте, а потом зачинайте поздравлять, как будто я и
невесть откуда приехал!
про себя думали: "Господи! того гляди, опять город спалит!"
сказал, что будет не скоро. С ним был денщик Василий Черноступ да два
инвалидных солдата. Шагом направился этот поезд в правый угол выгона, но
так как расстояние было близкое, то как ни медлили, а через полчаса пос-
пели. Ожидавшие тут глуповцы, в числе четырех человек, ударили в тазы, а
один потрясал бубном. Потом начали подносить дары: подали тешку осетро-
вую соленую, да севрюжку провесную среднюю, да кусок ветчины. Вышел бри-
гадир из брички и стал спорить, что даров мало, "да и дары те не настоя-
щие, а лежалые", и служат к умалению его чести. Тогда вынули глуповцы
еще по полтиннику, и бригадир успокоился.
у вас есть достопримечательности?
не нашли, кроме одной навозной кучи.
пору всякого скота тут довольно было! - объяснил один из стариков.
Домнославом, в честь той стрельчихи, которую вы занапрасно в то время
обеспокоили!
всего должно быть, однако допытываться боимся, как бы кто не увидал да
начальству не пересказал!
Видит бригадир, что времени остается много (отбытие с этого пункта было
назначено только на другой день), и начал тужить и корить глуповцев, что
нет у них ни мореходства, ни судоходства, ни горного и монетного промыс-
лов, ни путей сообщения, ни даже статистики - ничего, чем бы начальнико-
во сердце возвеселить. А главное, нет предприимчивости.
он, - а вы что!
слову, а как будто и не к слову свою речь говорит, помялись на месте и
вынули еще по полтиннику.
лось, на том простите!
что припасена у него за пазухой деревянного дела пушечка малая на колес-
цах и гороху сушеного запасец небольшой. Обрадовался бригадир этой заба-
Посняков Андрей
Свержин Владимир
Березин Федор
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Махров Алексей