перескочила через полосу сора, подметавшегося сонной прислугой, заняла
столик и стала пить чай, просматривая газеты Она так устала, что просидела
здесь в сладком оцепенении больше часа, затем вышла, медленно переходя от
витрины к витрине и рассматривая с огромным удовольствием выставленные там
вещи, чем самозабвенно увлеклась, и лишь увидев часы с стрелками, готовыми
ущемить цифру одиннадцать, встрепенулась, взяла извозчика и поехала к Торпу.
сверкающую душевную вибрацию, какая переполняет юное существо в серьезный
момент жизни. Перелет настроений, волнение и глухая песня судьбы, причем
среди мелодии этой - совершенно отчетливые мысли подобны блеску лучей на
зыби речной, - вот, может быть, более или менее истинный характер внутренней
сферы, заглядывая в которую щурится ослепленный глаз. Отсюда не труден
переход к улице, на которую, окончив путь, свернул извозчик, - к сверкающей
перспективе садов среди чугунных оград; эмаль, бронза и серебро сплели в них
затейливый арабеск; против аллей, ведущих от ворот к белым и красноватым
подъездам, полным зеркального стекла, сияли мраморные фасады, подобные
невозмутимой скале. Этот мир еще спал, но утренний огонь неба средь пышных
цветов уже сторожил позднее пробуждение.
скрылась она в самую глубину себя, подавленная робостью и досадой на
робость. Она не могла быть гостьей среди этих роскошных гнезд, но лишь
существом мира, чуждого великолепным решеткам, охраняющим сияющие сады; они
были выведены, чтобы отделить ее жизнь от замкнутой в садах жизни красивой
чертой. Это впечатление было сильно и тяжело.
сквозь их кованые железные листья в тени подъездной аллеи мавританский
портик и вазы с остриями агав. Прошло очень немного времени, - казалось,
только лишь опустилась ее рука, тронувшая звонок, - как из-за угла здания
выскочил человек в лакейской куртке, направляясь бегом к воротам. Он стал
возиться с замком, спрашивая
и коробку.
взглянув на нее внимательнее, слуга решительно ухмыльнулся...
если хотите получить заказ, нужно заплатить мне, а не то родственники
обратятся в другое место.
бестолковой встречей. - Я приехала служить в этот дом читательницей
господину Торпу.
Так бы вы и сказали.
серое отвращение. "Оно обстрижено", - успела она подумать, - затем, вслух: -
Несите и скажите, что я приехала, приехала Тави Тум.
скончался сегодня утром, в семь с четвертью, скоропостижно. Он умер.
назад руки, как в игре, где могут поймать, уставилась на лакея взглядом
ошеломления.
что вы приедете. Я провожу вас.
дыхание девушки и не сожаление о блестящем заработке, так неудержимо
рухнувшем в пустоту, откуда он щедро сверкнул, но красноречие совпадения -
этот всегда яркий взволнованному уму звон спутанных голосов. Смятение и шум
наполнили сердце Тави. Смотря на убегающий свой чемодан, шла она за лакеем
так неровно, как, путаясь в густом хмеле, идет по заросли человек,
разыскивая тропинку.
умильной надежды. Как Тави догнала его, он шепнул: - Барышня, есть у вас
какая-нибудь мелкая монета, самая мелкая?
ореховой скорлупой, серебряную мелочь, она мрачно сунула монеты лакею.
Как по ее лицу было видно, что она действительно так думает, лакей,
помедлив, добавил: - Это - на счастье. Я вижу, вы счастливая, потому и
спросил. Теперь я пойду в клуб и без промаха замечу банк.
допытываться смысла подарка. После этого шествие окончилось при взаимном
молчании, мелькнуло несколько мужских и женских фигур, - стены и лестницы,
переходы и коридоры; наконец Тави смогла сесть и сосредоточиться.
этому синему с золотыми цветами креслу, мелькнули взгляды странного
выражения, полные мниморавнодушной улыбки. Два-три человека холодно
осмотрели ее, как бы прицениваясь ко всему ее существу, - быть может, из
любопытства, быть может, лишь показалось ей, что их взгляды терпки
по-уличному, - но ее чуткий духовный мир обнесло тончайшей паутиной
двусмысленности. Как было ей сказано, что через некоторое время выйдет к ней
хозяйка-вдова, Тави не много думала о взглядах и впечатлениях, строя и кружа
мысли вокруг трагического события. Прикладывая вдруг остывшие руки ледяным
тылом кистей к пылающему лицу, она вздрагивала и вздыхала. Ее оставили
сидеть в одной из проходных зал, с высокими сквозными дверями; лучистые
окна, открывающие среди ярких теней трогающую небеса пышную красоту сада,
озаряли и томили нервно-напряженную девушку; в строгом просторе залы плыли
лучи, касаясь стен дрожащим пятном. "Смерть!" Тави задумалась над ее
опустошающей силой; боясь погрузиться в кресло, как будто его покойный
провал был близок к страшной потере дома, сидела она на краю, удерживаясь
руками за валики и хмурясь своему
просвета, обнесенного массивной резьбой.
черноволосая женщина сорока - сорока пяти лет. Она была пряма, высока и
угловато-худа; ее фигура укладывалась в несколько резких линий,
стремительных, как напряжение черного блеска глаз, стирающих все остальное
лицо. Сухой разрез тонких губ, сжатых непримиримо и страстно, тяжело трогал
сердце. Черное платье, стянутое под подбородком и у кистей узором тесьмы,
при солнце, сеющем по коврам безмятежный дымок цветных отражений, напоминало
обугленный ствол среди цветов и лучей.
- вы приехали, конечно, в приятных расчетах на... удобное место. - Перерыв
фразы, самый тон перерыва, уже испугал Тави, в нем блеснул злой, страстный
удар. - Никто не ожидал, что он умрет, - продолжала вдова, - вероятно, вы
менее всех ждали этого. Вы разве не слышали звонка? Нет? - она холодно
улыбнулась. - Не поспешили? Прислуга вошла, закричала: он лежал на полу,
раскинувшись, с рукой у воротника. Готов! У вас есть семья? сестры? братья?
Может быть, у вас есть жених? Но, милая, как вас зовут?
заикающимся лепетом вырвалось из ее побледневших губ. По мере того, как
вдова, тягостно улыбаясь, пристально наблюдала приезжую, девушке становилось
все хуже; уже слезы, неизменные спутники горьких минут - слезы и смех часто
выражали всю Тави, - уже слезы обиженно попросились к ней на глаза, а лицо
стало по-детски огорчаться и кукситься, - но женщина движением инстинкта
поймала некое указание. Она хмуро вздохнула; не сочувствие - горькая
рассеянность, занятая вдали темной мыслью, отразилась в ее лице, когда, взяв
девушку за дрогнувшую руку, она заговорила опять.
встала эта стена? Вы родились под счастливой звездой. Может быть, умерший
слышит меня, тем лучше. Я устала от ненависти. Скоро наступит час, когда
отдохну и я. Десять лет мучений и ненависти, десять лет страха и отвращения
- разве не заслужила я отдыха? Говорят, смерть примиряет, - как понять это,
если сердце в злом торжестве радо смерти? Я ненавижу его, даже теперь.
но не выпуская из жестких, горячих пальцев, как бы в борьбе меж гневом и
лаской; казалось, потрясение рокового утра колыхнуло все чувства прошлого,
оживив их кратким огнем.
ненависти в день смерти вам не приходилось слышать еще, но я должна говорить
с вами так; может быть, я должна сказать больше. Не знаю, чем тронули вы
меня, но я вас прощаю. Да, прощаю! - крикнула она, заметив, как потемнели
глаза Тави. - Вы гневаетесь, думая, что я не имею права, повода прощать вас,
что первый раз мы видим друг друга. А знаете ли вы, что можно прощать
дереву, камню, погоде, землетрясению, что можно прощать толпе, жизни?
Простите меня и вы. Счастливому простить легче.
виновата, что Торп умер? Объясните, я ничего, ничего не понимаю. Уже второй
раз слышу я сегодня, что я "счастливая", и это мне так обидно, так горько...
- Она заплакала, смачивая слезами платок, отдышалась и, вытерев глаза,
засмеялась с виноватым лицом. - Теперь я вас слушаю. Только мне надо
говорить по порядку, иначе я спутаюсь.
пальмы, вытянув его изуродованное перо с легкой улыбкой, - так, как я
сломала это растение; лист завянет, пожелтеет, но не умрет; не умерла и я.
Потом... я видела, как ломают другие листья. Идите за мной. V