расшибли бы свои нежные носы о деревянную крышку; в мелком же ящике такая
опасность им не грозила. По дороге из Бафута лягушки доставили мне немало
хлопот и несколько очень тревожных минут: высоко в горах климат прохладный,
приятный, но, когда спускаешься в лесистые равнины, ощущение такое, словно
попадаешь в турецкие бани, и лягушкам эта перемена пришлась совсем не по
вкусу.
волосатые лягушки распластались на дне, вялые и обмякшие, без признаков
жизни. Я как безумный кинулся к ближайшей лощине и погрузил ящик в ручей.
Прохладная вода постепенно оживила четырех лягушек, а трем было так плохо,
что их уже не удалось спасти: вскоре они испустили дух. Итак, у меня
остались три самца и самка. И всю остальную часть пути мне приходилось через
каждые две-три мили останавливать грузовик и окунать ящик с лягушками в
ручей, чтобы оживить его обитателей; только таким способом я ухитрился
доставить их в наш главный лагерь живыми. Но, когда мы туда прибыли, мне
пришлось ломать голову над новой неожиданной задачей: волосатые лягушки не
могли высоко подскакивать в ящике и потому не разбили себе носы, но зато они
пытались зарываться в углы ящика и этим умудрились содрать себе всю кожу с
носов и верхних губ. Это была настоящая беда: если у лягушки повреждена
нежная кожица на носу, на этом месте очень скоро появляется опасная болячка,
она разъедает все вокруг, как злокачественная язва, и порой разрушает весь
нос и верхнюю губу. Пришлось поскорей сколотить новый ящик для моих
волосатых пленниц; этот тоже был неглубок, но внутри я весь его - и дно, и
верх, и стенки - обил мягкой тканью, под которую еще подложил ваты.
Получилось нечто вроде маленькой палаты для буйных помешанных. Тут мои
волосатые лягушки почувствовали себя как дома: теперь они могли сколько
угодно прыгать вверх или зарываться на дно ящика - о мягкую прослойку нельзя
было ни разбиться, ни содрать кожу. Я держал их в режиме меньшей влажности,
чем обычно, и таким способом мне удалось залечить их исцарапанные носы, но
все-таки на коже остались чуть заметные белые шрамы.
мне предстояло сесть на пароход, путешествие это оказалось сущим кошмаром.
Жара стояла невообразимая, и ящик с волосатыми лягушками очень быстро
высыхал. Я пробовал держать его в ведре с водой, но дороги там настолько
плохи, что не успевали мы проехать и полмили, как вода почти вся
расплескивалась. Оставался единственный выход: примерно каждые полчаса
останавливать грузовик у какого-нибудь ручья и хорошенько поливать ящик.
Однако, несмотря на все наши старания, еще один самец погиб и на борт
парохода поднялись только три волосатые лягушки. Прохладный морской ветерок
вскоре оживил их, и они как будто воспрянули духом, хоть и очень исхудали
из-за своего добровольного поста. Постились они до самой Англии и еще
некоторое время, когда их уже поместили в отделение пресмыкающихся в
лондонском зоопарке. Там куратор, как и я перед тем, пытался соблазнить их
всевозможными лакомствами, но они все еще упорно отказывались есть. Наконец
однажды он решил испробовать еще одно, последнее средство: сунул им в клетку
белых мышей - вернее, розовых новорожденных мышат, и, к его удивлению,
лягушки накинулись на них и мигом сожрали, точно новорожденные мышата всегда
были их излюбленным блюдом.
от всякой истинно лягушачьей пищи вроде кузнечиков и мучных червей. Конечно,
нельзя себе представить, что на воле они питаются исключительно мышатами,
скорее мышата напоминают им привычную пищу, но какая это пища - остается
неразгаданной тайной по сей день.
ГЛАВА VI. Змеи и шиллинги
действие. На другой день, пытаясь избавиться от головной боли, которой
наградили меня выпивка у Фона и последовавшая за ней охота на лягушек, я
прилег часа на два и немного поспал. Потом проснулся и решил выпить чаю -
пожалуй, это меня подбодрит: я кое-как выбрался из кровати и поплелся к
двери, намереваясь крикнуть с веранды вниз, на кухню, чтобы мне принесли
чаю. Я открыл дверь и замер в недоумении: уж не сон ли это? Веранда была
чуть не сплошь заставлена самыми разнообразными мешками, корзинами из
пальмовых листьев и калебасами, и все они тихонько подрагивали и тряслись:
вдобавок к стене прислонились штук пять длинных бамбуковых шестов, а на
концах у них извивались привязанные веревками разъяренные змеи. В эту минуту
моя веранда больше всего напоминала туземный базар. На верхней ступеньке
лестницы сидел на корточках Джейкоб и неодобрительно глядел на меня.
таким изобилием.
назад, на лестницу.
ступенек, ведущих к моей вилле, и немалая часть дороги за ней забиты
разношерстной толпой бафутян обоего пола и всех возрастов. Их было добрых
сотни полторы, и все они глядели на меня не шевелясь, на удивление тихие и
молчаливые. Как правило, довольно собраться вместе пяти-шести африканцам - и
они поднимут больше шума, чем любой другой народ на земле, а тут могло
показаться, будто вся эта огромная толпа состоит из одних только глухонемых,
до того они были тихие. От этой противоестественной тишины мне даже стало
жутковато.
маса спать.
и деликатны люди Бафута. Оказывается, они ждали здесь, на солнцепеке почти
два часа, сдерживая свою природную, бьющую через край живость, чтобы не
потревожить мой сон.
не знаешь, что добыче вредно так долго ждать?
светлой рыжеватой шерстью, белопузых и длиннохвостых. Я передал корзинку
Джейкобу, он отнес ее к верхней ступеньке лестницы и поднял высоко над
головой.
трудом протиснулась сквозь толпу, поднялась на веранду, яростно торговалась
со мной минут пять, потом зажала в кулаке деньги и стала пробиваться обратно
вниз.
были пятнистые - серые и черные, а глаза обведены совершенно белыми кругами
с тонким черным ободком - казалось, на них большие роговые очки. При виде
меня они защелкали клювами и опустили длинные ресницы над свирепыми
золотистыми глазами: я попытался вынуть их из корзинки, но тут они с
громкими криками опрокинулись на спину и выставили вперед огромные когти. В
сущности это были не совы. а совята, кое-где с них еще не сошел детский
пушок, напоминавший вату, так что казалось, обе они попали в обильный
снегопад. Я всю жизнь не мог оставаться равнодушным при виде совы, а эти две
малютки были просто неотразимы. Это были белолицые сплюшки, мне еще никогда
такие не попадались, и, конечно же, я не мог их не купить.
переполох. Она сидела в сумке из пальмовых листьев, и едва я туда заглянул,
как белка пулей выскочила наружу, укусила меня за руку и поскакала прочь по
веранде. Джейкоб кинулся в погоню и совсем было уже догнал беглянку, но
вдруг белка метнулась в сторону и помчалась вниз по лестнице, искусно
лавируя среди десятков пар черных ног. Поднялась невообразимая суматоха; те,
кто стоял на верхней ступеньке, подпрыгнули, почувствовав зверька у себя под
ногами, потеряли равновесие и опрокинулись на тех, кто стоял ниже. Те в свою
очередь повалились на других, которые стояли еще ниже, а уж те покатались
вниз, как трава под косой. За считанные секунды вся лестница покрылась
мешаниной шевелящихся тел, то там, то сям мелькали ноги и руки, высовываясь
под самыми невероятными углами.
лепешку, но, к моему удивлению, она появилась в самом низу лестницы, судя по
всему, целая и невредимая, раза два взмахнула хвостом и пребойкой рысцой
пустилась вдоль по дороге, оставив позади себя картину, которая напоминала
побоище на лестнице в Одессе из фильма "Броненосец "Потемкин", только в
негритянском варианте. А я на верхней ступеньке исходил бессильной злостью и
тщетно пытался пробиться сквозь неразбериху черных тел - ведь белка была
редкостная, нельзя же было ее упустить! На середине лестницы кто-то схватил
меня за щиколотку, и я рухнул на большое, мягкое тело: судя по некоторым
подробностям, которые мне удалось ощутить, тело было женское. С немалым
трудом я поднялся на ноги, в отчаянии взглянул вниз, на дорогу, и - о
радость! - по ней приближались десятка два молодых бафутян. Они заметили
белку и остановились как вкопанные, а белка, завидев их, села и принялась
подозрительно нюхать воздух.
белку, но та только глянула на них, повернулась и пустилась наутек. Они
ринулись вдогонку, и каждый, видно, решил, что именно он должен схватить
беглянку. Белка удирала во всю прыть, но где ей было тягаться с такими