монахов своего королевства, засевших в тучных монастырях, забыл о том, что
на свете есть Франция.
были видны занавешенные окна королевской опочивальни, заметили, что
светильник в ней погас и серебристое сияние лупы заменило на стеклах
окрашивавший их изнутри нежный розоватый свет. Часовые подумали, что его
величество крепко спит.
коридорах можно было услышать полет даже самой осторожной летучей мыши.
Глава 7
О ТОМ, КАК КОРОЛЬ ГЕНРИХ III НА СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ ОКАЗАЛСЯ ОБРАЩЕННЫМ, ХОТЯ ПРИЧИНЫ ОБРАЩЕНИЯ ОСТАЛИСЬ НЕИЗВЕСТНЫ
величества. Однако ночник по-прежнему был потушен, во дворце стояла все та
же глубокая тишина и не раздавалось ни одного звука, кроме этого страшного
крика короля.
мелкие осколки, и торопливые, тревожные шаги человека, который, обезумев,
мечется из угла в угол, и новый вопль, сопровождаемый собачьим лаем. Тогда
повсюду вспыхнули огни, в галереях заблестели шпаги, и мраморные колонны
задрожали от тяжелой поступи заспанной стражи.
королю! Скорей!
дежурные аркебузиры ворвались в королевскую опочивальню, и два десятка
факелов разом осветили темную комнату.
одеяла разбросаны по всему полу, а возле кровати - Генрих, нелепый и жуткий
в своем ночном одеянии, волосы - дыбом, выпученные глаза вперились в одну
точку.
шпаги.
расставив лапы, и жалобно завывает.
смели нарушить это оцепенение и только переглядывались и ждали, охваченные
страшной тревогой.
королева Луиза Лотарингская; отчаянные вопли супруга разбудили это белокурое
и нежное создание, которое вело на грешной земле беспорочную жизнь святой.
случилось? Боже мой! До меня донеслись ваши крики, и вот я прибежала.
точку; казалось, он различает в воздухе какой-то призрак, видимый только ему
одному.
величество страдает.
всем собравшимся в опочивальне. Одни отступили к стене, другие придвинулись
к королю и пожирали его глазами, пытаясь удостовериться, не ранен ли он, не
поразила ли его молния, не укусил ли какой-нибудь ядовитый гад.
нас в таком страхе. Может быть, позвать вам лекаря?
это дух мой страждет... Нет, не лекаря.., исповедника.
потолок...
так напугал короля.
мрак тайны сгустился - король потребовал исповедника.
двору Лувра. За каких-нибудь пять минут Жозефа Фулона, аббата монастыря
святой Женевьевы, разбудили, вытащили из постели и доставили л королю.
задавали друг Другу вопросы, строили догадки, находили объяснения, но
главным образом дрожали от страха... Король исповедуется!
запереть все входы и выходы и никого не впускать во дворец, кроме его
духовника.
церемониймейстера, взял свой молитвенник в черном переплете и принялся
читать молитвы, потом прервал чтение, занялся было вырезыванием фигурок
святых, но вдруг и это занятие бросил и приказал созвать всех миньонов.
когда-либо. Он изнывал, он был раздавлен смертельной усталостью. Болезнь
довела его до полного изнеможения, вызвала сонливость; прошлой ночью он впал
в глубокий сон, похожий на летаргию, и, единственный во всем дворце, ничего
не слыхал, хотя от королевской опочивальни его отделяла только тонкая
стенка. Поэтому он испросил дозволения остаться в постели, пообещав
прочитать столько молитв, сколько будет угодно королю.
перекрестился и приказал послать к бедному страдальцу королевского аптекаря.
все дисциплины, служащие для бичевания. Одетый во все черное, он прошел
перед строем своих миньонов - перед хромающим Шомбергом, перед д'Эперноном с
рукой на перевязи, перед Келюсом, который все еще не пришел в себя, перед
дрожащими от страха д'О и Можироном, прошел, раздавая им плети и наставляя
своих любимчиков безжалостно бичевать самих себя и друг друга.
которая не позволит ему достойно отвечать на полученные удары, что,
несомненно, внесет разлад в общую гармонию.
рубашку и принялся хлестать себя по плечам с усердием святого
великомученика. Шико хотел было, по своей обычной привычке, посмеяться и
отделаться шуточками, но, перехватив свирепый взгляд короля, уразумел, что
время не для шуток. Тогда он, как и все остальные, взял дисциплину и
принялся за дело с той лишь разницей, что бичевал не себя, а своих соседей,
а если поблизости не оказывалось ничьей спины, то сбивал отшелушившуюся
краску с колонн и со степ.
однако на нем все еще отражалась какая-то гнетущая тайная дума.
прекращать бичевания в его отсутствие. Но стоило двери за них захлопнуться,
и все дисциплины опустились, как по мановению волшебной палочки. Только Шико
продолжал хлестать д'О, которого он недолюбливал. Д'О старательно отвечал
шуту той же монетой. Это был настоящий поединок на плетках.
жемчужное ожерелье стоимостью в двадцать пять тысяч экю, обнял ее и
расцеловал в обе щеки - обряд, который ему не случалось проделывать уже
более года, - а потом попросил Луизу снять с себя все драгоценности и надеть
власяницу.
Она лишь спросила, почему ее возлюбленный супруг подарил ей жемчужное
ожерелье, раз он желает, чтобы она нарядилась в рубище.
знала, какое великое множество грехов должен искупить ее муж. Луиза
выполнила желанно Генриха, и он покинул покои королевы, назначив ой встречу
в своей опочивальне.
обмениваться ударами, были покрыты кровью. Король похвалил их за усердие и
назвал своими единственными настоящими друзьями.
двору были розданы свечи, и придворные щеголи и щеголихи, а также добрые
парижане, благоговейно преданные своему королю и святой деве, невзирая па
непогоду, направились на Монмартр, ступая босыми ногами по льду и снегу.
Поначалу все они дружно дрожали от холода, но вскоре многих согрели яростные
удары, которые Шико щедро раздавал тем, кто имел несчастье оказаться в
пределах досягаемости его плетки.
шагов от Шико.
богатые пожертвования, у всего двора распухли ноги, со спин куртизанов была
содрана кожа, королева появилась на всеобщее обозрение в одной рубашке из
небеленого холста, король - с четками в виде черепов. И слез, и воплей, и
молитв, и ладана, и песнопений - всего было вдоволь.
плетей, и никто не мог угадать, почему их повелитель, еще позавчера весело
носившийся в танце, нынче с таким самозабвением предался унылому долу
покаяния и умерщвления плоти.
Курылев Олег
Свержин Владимир
Андреев Николай
Шилова Юлия
Прозоров Александр
Херберт Фрэнк