ваться таким невиданным зрелищем.
Даже Джок Хорнер, спокойный и молчаливый охотник, с виду неспособный
обидеть и муху, советовал мне пырнуть кока не под ребра, а в живот и
применить при этом так называемый "испанский поворот". Лич, выставив на-
показ свою перевязанную руку, просил меня оставить ему хоть кусочек кока
для расправы, а Волк Ларсен раза два останавливался на краю полуюта и с
любопытством поглядывал на то, что он называл брожением жизненной зак-
васки.
моих глазах. Да, в ней не было ничего привлекательного, ничего божест-
венного - просто два трусливых двуногих существа сидели друг против дру-
га и точили сталь о камень, а кучка других более или менее трусливых су-
ществ толпилась кругом и глазела. Я уверен, что половина зрителей с не-
терпением ждала, когда мы начнем полосовать друг друга. Это было бы неп-
лохой потехой. И я думаю, что ни один из них не бросился бы нас разни-
мать, если бы мы схватились не на жизнь, а на смерть.
Чирк, чирк, чирк! Хэмфри Ван-Вейден точит тесак в камбузе и пробует
большим пальцем его острие, - можно ли выдумать что-нибудь более неверо-
ятное! Никто из знавших меня никогда бы этому не поверил. Ведь меня всю
жизнь называли "неженка Ван-Вейден", и то, что "неженка Ван-Вейден" ока-
зался способен на такие вещи, было откровением для Хэмфри Ван-Вейдена,
который не знал, радоваться ему или стыдиться.
сторону нож и точило и протянул мне руку.
рады, если мы перережем друг другу глотки. Ты не такая уж дрянь, Хэмп! В
тебе есть огонек, как говорите вы, янки. Ей-ей, ты не плохой парень. Ну,
иди сюда, давай руку!
была явная победа, и я не хотел умалить ее, пожав его мерзкую лапу.
но, ты славный парень! - И, чтобы скрыть смущение, он яростно накинулся
на зрителей: - Вон отсюда, пошли вон!
матросы поспешно отступили. Таким образом Томас Магридж одержал победу,
которая смягчила ему тяжесть нанесенного мною поражения Впрочем, он был
достаточно осторожен, чтобы, прогнав матросов, не тронуть охотников.
нером.
дется поджать хвост.
повел, будто разговор этот не долетел до моих ушей. Я не считал свою по-
беду окончательной и полной, но решил не уступать ничего из своих завое-
ваний. Впрочем, пророчество Смока сбылось. Кок с той поры стал держаться
со мной даже более заискивающе и подобострастно, чем с самим Волком Лар-
сеном. А я больше не величал его ни "мистером", ни "сэром", не мыл гряз-
ных кастрюль и не чистил картошки. Я исполнял свою работу, и только. И
делал ее, как сам находил нужным. Тесак я носил в ножнах у бедра, на ма-
нер кортика, а в обращении с Томасом Магриджем придерживался властного,
грубого и презрительного тона.
зость" применимо к отношениям между господином и слугой или, еще лучше,
между королем и шутом. Я для него не более как забава, и ценит он меня
не больше, чем ребенок игрушку. Моя обязанность - развлекать его, и пока
ему весело, все идет хорошо. Но стоит только ему соскучиться в моем об-
ществе или впасть в мрачное настроение, как я мигом оказываюсь изгнанным
из кают-компании в камбуз, и хорошо еще, что мне удается пока уходить
целым и невредимым.
который не боялся бы его и не испытывал бы к нему ненависти. И точно так
же нет ни одного, которого бы он, в свою очередь, не презирал. Его слов-
но пожирает заключенная в нем неукротимая сила, не находящая себе приме-
нения. Таким был бы Люцифер, если бы этот гордый дух был изгнан в мир
бездушных призраков, подобных Томлинсону.
ся исконной меланхоличностью его расы. Узнав его, я начал лучше понимать
древние скандинавские мифы. Белолицые, светловолосые дикари, создавшие
этот ужасный мир богов, были сотканы из той же ткани, что и этот чело-
век. В нем нет ни капли легкомыслия представителей латинской расы. Его
смех - порождение свирепого юмора. Но смеется он редко. Чаще он печален.
И печаль эта уходит корнями к истокам его расы. Она досталась ему в нас-
ледство от предков. Эта задумчивая меланхолия выработала в его народе
трезвый ум, привычку к опрятной жизни и фанатическую нравственность, ко-
торая у англичан нашла впоследствии свое завершение в пуританизме и в
миссис Грэнди [9].
наиболее изуверских формах. Однако Волку Ларсену не дано и этого утеше-
ния. Оно несовместимо с его грубым материализмом. Поэтому, когда черная
тоска одолевает его, она находит исход только в диких выходках. Будь
этот человек не так ужасен, я мог бы порой проникнуться жалостью к нему.
Так, например, три дня сказал я зашел налить ему воды в графин и застал
его в каюте. Он не видел меня. Он сидел, обхватив голову руками, и плечи
его судорожно вздрагивали от сдержанных рыданий. Казалось, какое-то ост-
рое горе терзает его. Я тихонько вышел, но успел услыхать, как он прос-
тонал: "Господи, господи!" Он, конечно, не призывал бога, - это воскли-
цание вырвалось у него бессознательно.
ной боли, а вечером этот сильный человек, с помутившимся взором, метался
из угла в угол по кают-компании.
юту. - Даже головной боли прежде не испытывал, раз только, когда мне
раскроили череп вымбовкой и рана начала заживать.
потно и одиноко, как страдают дикие звери и как, по-видимому, принято
страдать на корабле.
здоровым и погруженным в работу. Стол и койка были завалены расчетами и
чертежами. С циркулем и угольником в руках он наносил на большой лист
кальки какой-то чертеж.
Хотите посмотреть, как получается?
вождение до детской игры, - весело отвечал он. - Отныне и ребенок сможет
вести корабль. Долой бесконечные вычисления! Даже в туманную ночь доста-
точно одной звезды в небе, чтобы сразу определить, где вы находитесь.
Вот поглядите! Я накладываю эту штуку на карту звездного неба и, совмес-
тив полюса, вращаю ее вокруг Северного полюса. На кальке обозначены кру-
ги высот и линии пеленгов. Я устанавливаю кальку по звезде и поворачиваю
ее, пока она не окажется против цифр, нанесенных на краю карты. И гото-
во! Вот вам точное место корабля!
- искрились.
лись?
самому.
- Хотел оставить "след свой на песке времен"? - Он насмешливо расхохо-
тался. - Ничего подобного! Просто хочу взять патент, получить за него
деньги и предаваться всякому свинству, пока другие трудятся. Вот моя
цель. Кроме того, сама работа над этой штукой доставляла мне радость.
дости жизни, торжества движения над материей, живого над мертвым, гор-
дость закваски, чувствующей, что она бродит.
териализма, и принялся застилать койку. Он продолжал наносить линии и
цифры на чертеж. Это требовало чрезвычайной осторожности и точности, и я
поражался, как ему удается умерять свою силищу при исполнении столь тон-
кой работы.
сомненно, красив, - настоящей мужской красотой. Снова я с удивлением от-
метил, что в его лице нет ничего злобного или порочного. Можно было пок-
лясться, что человек этот не способен на зло. Но я боюсь быть превратно
понятым. Я хочу сказать только, что это было лицо человека, никогда не
идущего вразрез со своей совестью, или же человека, вовсе лишенного со-
вести. И я склоняюсь к последнему предположению. Это был великолепный
образчик атавизма - человек настолько примитивный, что в нем как бы
воскрес его первобытный предок, живший на земле задолго до развития
нравственного начала в людях. Он не был аморален, - к нему было просто
неприменимо понятие морали.