бы просто невероятно: впоследствии я нашел этим их странностям более
правдоподобное объяснение.
тайпийцах, не заходили к ним в бухту, а враждебные отношения с соседними
племенами не позволяли им посещать другие долины, где обычно можно застать
стоящие на якоре суда. Только изредка какой-нибудь отважный капитан бросал
якорь у входа в их залив и отправлял к берегу две-три вооруженные шлюпки и
переводчика. Обитатели прибрежной полосы издалека замечают гостей и, хорошо
зная цель их прибытия, громогласно оповещают о нем остальных. С помощью
особого рода голосового телеграфа весть эта в невообразимо короткий срок
передается в дальние уголки долины, и все ее население собирается на берегу,
стаскивая к воде горы плодов и фруктов. Переводчик - обычно это "канака
табу" [*Слово "канака" в настоящее время употребляется европейцами и Южных
морях для обозначения вообще всех островитян. На самом деле в основных
местных диалектах оно означает мужчину в отличие от женщины, но при общении
с приезжими туземцы теперь стали пользоваться этим словом в том же
распространительном смысле. Канака табу - это островитянин, особа которого
подверглась некоей освящающей процедуре в соответствии с весьма интересным
обычаем, о чем речь впереди. - Г. М.] - выскакивает на песок с товарами,
предназначенными к обмену, между тем как шлюпки с веслами в уключинах, с
гребцами на местах держатся поблизости, готовые при первом же подозрительном
движении унестись в открытое море. Лишь только сделка заключена, одна из
шлюпок подходит вплотную к берегу и под надежным прикрытием мушкетов с
других шлюпок быстро загружается вымененными плодами, после чего мимолетные
гости спешат удалиться из таких опасных, по их справедливому суждению, вод.
другими европейцами жители долины
любопытство в отношении нас, когда мы неожиданно очутились в их среде. Не
сомневаюсь, что мы были первыми белыми людьми, проникшими в их долину на
такое расстояние, во всяком случае первыми, пришедшими с внутренней стороны.
Как мы там очутились, этого они не могли взять в толк, и мы, весьма слабо
владея их языком, не умели им объяснить. В ответ на все их недоумения,
выраженные в таких красноречивых жестах, что не понять их было нельзя, мы
смогли только ответить, что прибыли из Нукухивы, с жителями которой, как
помнит читатель, у них была прямая война. Такое известие заметно их
переполошило. "Нукухива мортарки? - спрашивали нас. И разумеется, мы, как
могли, поспешили ответить отрицательно.
что речь идет о французах, яростно ими ненавидимых. Им так нужны были
какие-то о них сведения, что многие продолжали задавать вопросы даже тогда,
когда стало уже совершенно ясно, что мы на них ответить не в силах. Только
иногда мы как будто угадывали общий смысл какого-нибудь вопроса и тогда изо
всех сил старались как-то сообщить то, что знали сами. Это их приводило в
восторг, и попытки объясниться с нами возобновлялись. Но
бесполезно; под конец они отчаялись и стали смотреть на нас с досадой, как
на кладезь сведений полезных, но недоступных.
полуночи мы были оставлены наедине с теми, кто обитал в этом доме. Наши
хозяева постелили нам свежие циновки, укрыли нас сложенными несколько раз
кусками тапы, а потом, задув горевшие светильники, улеглись рядом с нами и,
перекинувшись друг с другом двумя-тремя фразами, уснули крепким сном.
- 11 -
часы, что последовали за событиями, описанными в предыдущей главе. Тоби,
измученный путешествием, спал подле меня тяжелым беспробудным сном; но мне
неотступно терзавшая боль не давала сомкнуть глаз, и все немыслимые
сложности нашего теперешнего положения сохраняли
реальность. Возможно ли, что мы после всех мук и лишений действительно
попали в ужасную долину Тайпи и находимся в руках ее жителей, свирепого,
беспощадного дикарского племени?
было, что мы пропали, что с нами случилось именно то, о чем одна лишь мысль
еще недавно внушала нам такой ужас. Что нас ждало теперь? Правда, до сих пор
ничего плохого нам не сделали, наоборот, нас приняли радушно и любезно. Но
можно ли полагаться на переменчивые страсти, пылающие в груди дикаря? Его
непостоянство и коварство общеизвестны. Что, если под этой
внешностью островитяне скрывают
дружелюбный прием их - всего лишь прелюдия к жестокой расправе? Всю ночь
меня неотступно преследовали ужасные опасения, и я лежал без сна на ложе из
циновок, а справа и слева от меня смутно темнели спящие фигуры тех, кого я
так боялся.
приснился какой-то жуткий сон, и я, вздрогнув, проснулся: прямо надо мной
склонялись возбужденные дикарские лица.
женщин в пышных уборах из цветов, и они-то и разглядывали меня с детским
восторгом и интересом, живо отражавшимся на их физиономиях. Разбудив также и
Тоби, они уселись в кружок на циновка и дали волю любопытству, каким с
незапамятных времен славился прекрасный пол.
и они вели себя совсем безыскусно, нимало не заботясь о сдержанности и
приличии. Нас почтили таким пристальным и тщательным разглядыванием и так
при этом искренне веселились, что я чувствовал себя последним дураком, а
Тоби подобная бесцеремонность привела в совершенную ярость. В то же время
юные леди держались с отменной любезностью и вниманием: отгоняли от нас мух,
одаривали разными угощениями и от души сочувствовали мне в моих недугах.
Однако, несмотря на все их льстивые уловки, мое чувство благопристойности
было глубоко оскорблено - я был убежден, что они нарушают неоспоримые законы
скромности.
стали появляться группы мужчин, сменявшие один другого чуть не до полудня,
когда, пожалуй, большая часть обитателей долины с нашего милостивого
согласия уже искупалась в лучах нашей славы.
какого-то воина, он пригнул украшенную высоким убором из перьев голову и
вошел. По тому, с каким почтением встретили его туземцы,
поспешностью расступились перед ним, я сразу понял, что это - важное лицо.
Вид его был величав. Над головой из густой шапки коротких пестрых перьев
колышущейся аркой вздымались длинные хвостовые перья какой-то тропической
птицы, вставленные в шитый бисером обруч, который стягивал ему лоб. Шею
обвивало в несколько нитей
отполированных, как слоновая кость, и нанизанных в таком порядке, чтобы
самые длинные и большие лежали посреди его широкой груди. А сквозь огромные
отверстия в мочках ушей торчали два покрытых мелкой замысловатой резьбой
кашалотовых зуба корневыми впадинами вперед, и в них вставлены были свежие
листья. Эти варварские серьги, украшенные зеленью с широкого конца и
заканчивающиеся изогнутыми остриями, очень напоминали два маленьких рога
изобилия.
сзади, а руки и ноги его украшали браслеты из человеческих
довершавшие роскошный наряд. В правой руке он держал красивое резное
копье-весло без малого пятнадцати футов длиною, вырезанное из полированного
дерева коар: на одном конце его было смертоносное острие, а на другом -
плоское расширение вроде лопасти весла. На поясе в петле из лианы наискось
висела богатая трубка; тонкая тростинка черенка была выкрашена красной
краской и увита, так же как и чашечка, изображавшая какого-то идола, лентами
прозрачной тапы.
изощренная татуировка, покрывавшая с головы до ног все тело. Всевозможные
линии, завитки и геометрические фигуры испещряли его кожу, замысловатым
многообразием напоминая разве что сложные узоры дорогих кружев. Самый
простой и удивительный орнамент украшал его лицо. Татуировка шла двумя
широкими полосами, которые расходились от
захватывая глаза, покрывая веки и оканчиваясь пониже ушей, где они сливались
с нижней прямой полосой, которая тянулась через рот, образуя основание
своего рода треугольника. Этот воин, судя по великолепному сложению,
безусловно, принадлежал к высшему сословию природы, и возможно, что рисунок
на его лице как раз и был знаком такового отличия.
стали выжидательно и нетерпеливо поглядывать то на него, то на нас. Между
тем внимательно присматриваясь к лицу вождя и восхищаясь его разрисовкой, я
нашел, что черты его мне отдаленно знакомы. И только когда он обратил прямо
ко мне свои заштрихованные глаза, я узнал неподвижный загадочный взгляд, под
которым мне было так не по себе вчера, - передо мной сидел Мехеви, хотя и
преображенный. Я назвал его по имени. Он сейчас же подошел ко мне с самым
дружеским видом, очень довольный тем впечатлением, какое произвел на меня
его варварский убор.
почтенного вождя, чувствуя, что он обладает властью над соплеменниками и что
дальнейшая наша судьба во многом зависит от него. Он отнесся ко мне
благосклонно, выказывая в общении со мною и моим товарищем дружелюбие
необычайное. Растянувшись могучим телом на полу подле нас, он всячески
старался выразить свои к нам добрые чувства. А из-за того, что изъясняться
друг с другом мы почти не могли, горю его не было предела. Он дал нам
понять, что всем сердцем жаждет просветиться относительно обычаев
порядков, царящих в той далекой стране, из которой мы, по его мнению,
прибыли и которую он многократно поминал в своих речах под именем Маника.
Контровский Владимир
Белов Вольф
Володихин Дмитрий
Прозоров Александр
Шилова Юлия
Майер Стефани