стола, посыльный принес записку от Саши, в коей тот просил друга приехать в
дом на Малой Морской.
разрешил надеть, и камзол на нем Гаврила собственноручно застегнул, если
очень торопишься, можно и рабский труд использо-вать. Когда Гаврила с
несколько обиженным видом прошелся щет-кой по барскому кафтану, Никита
сказал примирительно и ласково:
было Гаврила, но тут же сбавил тон; вид у Никиты был какой-то странный, не
то расстроенный, не то испуганный.-- Не случилось ли чего, Никита
Григорьевич?
знаешь, я сам умею шпагой помахать. Но ведь это так, защита... А этот
покойник, Гольденберг... Знаешь, я ему паспорт оформлял. И такое чувство
дурацкое, словно я за него в ответе. Приехал чело-век в Россию по торговым
делам, ни о чем таком не думал, и вдруг... Паскудно это, вот так
распоряжаться чужой жизнью! Неужели она ничего не стоит в руках убийцы?
кого убить, кого жить оставить,-- рассудительно сказал Гав-рила и, чтоб
совсем закрыть неприятную тему, спросил деловито;-- Что изволите к ужину?
люблю, большим куском.
утверждая, что человек ничего не может знать о смысле жизни и качестве
вещей. Гаврила говорит: может, покойник -- негодяй? А что такое негодяй? По
отношению к кому -- негодяй? И стоит ли жалеть негодяя? Да полно, так ли уж
ему жалко Ханса Леонарда? Он его два раза видел, и только... Посему человеку
мужеска пола, возраста двадцати трех полных года следует, как учил Пиррон,
воздержаться от суждений и пребывать в состоянии полного равнодушия, то есть
покоя. Атараксия, господа, так это называется. Качество предмета, как мы его
видим, не есть его суть. Это только то, что мы хотим ви-деть. Кажется,
человек мужеска пола несет чушь-Карета выехала со двора, загрохотала по
булыжнику. Какая-то галка спланировала с крыши и уселась на каретный фонарь,
покачи-ваясь в такт движению. Безумная птица... Впрочем, что ты знаешь об
этой галке? Ты видишь ее сумасшедшей, а на самом деле она может быть
разумнейшим существом в мире, уж во всяком случае умней тебя.
как бы нехотя полетела прочь.
сиденья, зачем-то посмотрел себе под ноги. На полу ва-лялась бумага, на ней
отпечатался грязный след -- каблук его сапога:
ее и выкинуть. Листок был атласный, твердый, сложенный вче-тверо. Письмо?
Как оно попало сюда? Очевидно, вчера вечером, когда кучер спал на козлах,
кто-то бросил его в карету. Естественно, они с Софьей за переживаниями
ничего не заметили. Никита развернул листок. Позднее кучер рассказывал, что
никак не мог понять, чего хочет от него барин. "Выразиться внятно не могу,--
объяснял он Гаври-ле.-- Распахнули дверцу на полном скаку и ну орать:
"Назад! На-зад!" Насилу понял, что велят вертаться к дому".
Камердинер недоумевал у себя в лаборатории: "Только что кам-зол застегивал.
Иль в канаву свалились, Никита Григорьевич?" Не свалился барин в канаву,
чистый стоит и улыбается. Оказывается, неудобен камзол червленого бархата, а
надобен но-вый, голубой, с позументами, башмаки, что из Германии привезли, и
французский парик. Если Никита Григорьевич просят парик, то дело нешуточное.
Парик барин не любит, обходится своими каштано-выми, разве что велит иногда
концы завить, чтоб бант на шею не сползал. А уж если парик модный запросит,
значит предстоит идти в самый именитый дом. Парик барину очень шел --
белоснежные ло-коны на висках, сзади волосы стянуты муаровым бантом --
произве-дение парфюмерного и куаферного искусства под названием "крыло
голубя". Мелкие локоны на висках и впрямь отливали и пушились, как птичье
крыло.
останусь у него ночевать.
отер пот со лба, последний раз цыкнул на дворню и притво-рил за собой дверь
в лабораторию. Теперь его никто не потревожит до самого утра. Он подлил
масла в серебряную лампаду, как бы под-черкивая этим, что творит дела
богоугодные, запалил две свечи в ста-ринном шандале, потом подумал и запер
дверь, чтоб не шатались по-пусту, хотя по неписаному закону входить в
Гавриловы апартаменты мог только Никита. Дворовые люди по бескультурью
своему почитали лабораторию приютом колдовства, их калачом сюда не заманишь.
И Гаврила никак не настаивал на их присутствии. Прошли те време-на, когда он
толок серу для париков, парил корни лечебных трав и готовил румяна. В той
жизни ему нужны были помощники. Теперь его лаборатория более всего
напоминает мастерскую ювелира. А дра-гоценный камень, как известно, любит
одиночество.
обихаживал барина, а также готовил все для парфюме-рии и медицины. Уж
сколько он там бестужевских* капель насочи-нял -- бочками можно продавать.
Доходы были богатые.
мебелью и портретами давно усопших персон обнаружил он книгу в кожаном
переплете, писанную по-латыни. Имя автора приро-да утаила от Гаврилы,
поскольку титульный лист вкупе с десятью первыми страницами был съеден
мышами.
вздымая цены, объяснил, что сия книга есть мистическая лапидария, то есть
учение о камнях. И текст сразу показался понят-ным, потому что, заглядывая в
учебники барина, Гаврила очень пре-успел в латыни. Здесь все было дивно, и
то, что буквы складывались в понятные слова, и то, что слова эти были
таинственны.
прочие старинные трактаты - лапидарии, среди них и "правоверного гравильщика
Фомы Никольса".
но покупка сама за себя говорила -- не столько потра-тил, сколько приобрел!
Нельзя сказать, чтобы он совсем забыл ста-рое ремесло, стены лаборатории
по-прежнему украшали букеты су-хих трав, в колбах дремали пиявки, а на
полках громоздились в бан-ках самые разнообразные компоненты для составления
лекарств, но лечил он сейчас людей более из человеколюбия, чем по профессии,
то есть за большие деньги. Брал, конечно, за лечение, но очень по-божески.
прогресс, как в некий эликсир счастья, и решил, что идти надо от-нюдь не
вперед, осваивая новое, а назад, вспять, вспоминая утрачен-ное старое.
Камни... это высокое! И великий врач Ансельманом де Боот об этом же говорит.
Драгоценный камень создан добрым началом, дабы предо-хранить людей от порчи,
болезней и опасностей. Зло же само обо-рачивается, превращается в
драгоценный камень и заставляет верить человека больше в сам камень, чем в
его доброе начало, и этим при-носит человеку вред". Может, и запутанно
изложено, но Гаврила этот узелок развязал.
на пронумерованной закладке и сел к свету. Сегодня он
канц-лера, а он сам в бытность свою в Копенгагене. Изготовлены эти капли,
получившие впоследствии название "золотого эликсира", были совместно с
химиком Дамбке. Почему из этих двух имен судьба поместила на этикетку именно
Бестужева, остается тайной до сих.
лапидарии, предохранял его обладателя от зависти, привлекал божествен-ные
милости и симпатии окружающих. Сапфир покровительствовал человеку,
рожденному под знаком Водолея, а поскольку Гаврила по-явился на свет
десятого февраля, то надо ли объяснять, как необхо-дим был ему этот камень.
другой ключик и отпер заветную шкатулку. В ней на бархатных подушечках,
каждый в своей ячейке, лежали драгоценные камни. Здесь были рубины,
аметисты, алмазы, изумруды и аквамари-ны, все эти камни он купил легко, по
случаю, а сапфир искал долго. В Германии сей камень так и не дался ему в
руки. Нашел он его до-ма, в Петербурге, на Гороховой, у ветхого старичка,
который давал деньги в рост. Торговались чуть ли не месяц, и все никак. По
сча-стью, старика вдруг разбила подагра.
сардоникс, полосатый камень. Но сардоникс в Гавриловой кол-лекции был
плохонький, так себе сардоникс, полосы какие-то мел-кие, и отшлифован камень
был кое-как, словно наспех. Словом, не желая рисковать, Гаврила сварил
старику потогонно - мочегонное пи-тье, приготовил мазь и сам ходил ставить
компрессы. Ростовщику полегчало. Старикашка попался умный, он знал, что
подагра не изле-чивается до конца, а только подлечивается, и в надежде и
дальше использовать лекаря сбавил цену за сапфир почти вдвое, хотя и эта
цена была разорительна.
Корнев Павел
Панов Вадим
Шилова Юлия
Никитин Юрий
Фазиль Искандер
Володихин Дмитрий