костюма.
парадную посуду. Так не хочешь надеть темный?
Марджи.
какой костюм надевать- хоть вовсе никакого. Но ты устроила так, что я теперь
'просто должен надеть Сивого мерина.
подавлять национальный инстинкт. Ее привлек день распродажи кур в
гастрономическом магазине. Дешевле, чем у Марулло. Я не раз объяснял Мэри
секрет этих распродаж в фирменных магазинах. Соблазнившись скидкой, вы
входите в магазин, а там, глядишь, накупили кучу вещей уже без всякой
скидки, просто так, заодно. Все это понимают, и все это делают.
Аллен Хоули идет в ногу с национальными увлечениями и по мере возможности
обращает их себе на пользу.
цыплятами?
футляр, вытащил меч из нежен, обнажив блестящий клинок, и в воинственной
позе замер перед зеркалом.
что-то желтеет.
времена размерами не стеснялись, делали так, чтобы можно было разлечься с
комфортом. Я тер тело щеткой, смывая с себя бакалейную лавку и все заботы
дня, потом побрился в ванне, не глядя, пальцами ощупывая кожу. В этом,
бесспорно, есть что-то римское и упадочное. Только причесываться я подошел к
зеркалу. Давно уж я себя не видел. Можно каждый день бриться и при этом
никогда себя не видеть, особенно если не очень к тому стремишься. Красота -
она вся на поверхности, но есть и такая красота, которая идет изнутри. Я,
если уж на то пошло, предпочитаю последнее. Не то чтобы у меня было очень уж
некрасивое лицо, просто, по-моему, в нем нет ничего интересного. Я
попробовал придать своему лицу разные выражения, но из этого ничего не
вышло. Вместо гордого, или просветленного, или грозного, или лукавого лица
на меня смотрела все та же физиономия, только гримасничающая на разные лады.
страусовым пером шляпу храмовника. Если и у меня в этой шляпе такой же
дурацкий вид, придется перестать ходить на собрания ложи. Кожаная коробка
валялась открытая на полу. Дно было обтянуто бархатом, с круглым горбом
посередине, напоминавшим опрокинутую миску.
новое?
мне надеть?
ты бы не мог... не нашлось бы у тебя минуты подняться на чердак.
скользят и у меня ничего не получается, но если мои пальцы действуют сами по
себе, они отлично справляются со своим делом. Я препоручил галстук пальцам,
а сам стал думать о чердаке старого дома Хоули, моем чердаке моего дома. Это
вовсе не темный, паутиной увитый каземат для всякого хлама и завали. Окошки
е частым переплетом пропускают достаточно света, но старинное толстое стекло
придает этому свету лиловатый оттенок, и предметы в нем кажутся зыбкими,
точно мир, видимый сквозь воду. Убранные на чердак книги не ждут, когда их
выбросят вон или пожертвуют Мореходному училищу. Они чинно восседают на
полках, дожидаясь вторичного открытия. Стоят там кресла, старомодные или с
обветшалой обивкой, но глубокие и удобные. Пыли немного. Если в доме уборка
- уборка и на чердаке, а так как он большей частью заперт, неоткуда попадать
пыли.
непонятной тоской, или уйдя в полудреметный мир фантазии, который требует
уединения, я забирался на чердак и подолгу сидел там, свернувшись клубком в
длинном, по форме тела выгнутом кресле, в лиловатых сумерках, льющихся из
окна. Оттуда хорошо были видны четырехугольные. стропила, поддерживающие
крышу, - можно было рассмотреть, как они плотно входят паз в паз и
закрепляются дубовыми шпонками. Особенно там уютно в дождь, все равно -
чуть-чуть ли моросит иди льет как из ведра. А книги в мерцающих бликах света
- детские книги с картинками, хозяева которых давно выросли, оторвались от
родного корня и разбрелись по свету: "Пустомеля" и выпуски "Ролло"; богато
иллюстрированные Божьи дела - "Наводнения", "Приливы и отливы",
"Землетрясения"; "Ад" Гюстава Доре со строфами Данте, забитыми, как кирпичи,
между рисунками; щемящие душу сказки Ганса Христиана Андерсена; свирепая
жестокость братьев Гримм, величие "Morte d'Arthur" с рисунками Обри
Бердслея, болезненного, хилого человечка: ему ли иллюстрировать могучего
великана Мэлори? <"Смерть Артура" (франц.) - средневековые предания,
обработанные в XV веке Томасом Мэлори.>
колодцу и мог быть спокоен, что никто его тайн не узнает. Хранитель тайн или
рассказчик должен думать о том, кто его слушает или читает, потому что
сколько слушателей, столько и различных версий рассказа. Каждый берет в
рассказе что может и тем самым подгоняет его к своей мерке. Одни выхватывают
из него куски, отбрасывая остальное, другие пропускают его сквозь сито