прославить мое имя. Мне не суждено быть плантатором. Сэр, у меня есть
планы, и долгие размышления придали им совершенство. И ничто не должно
встать на пути их исполнения.
буду жить один.
произносит эти же самые слова: "Без тебя здесь будет очень пусто, мой
сын". Сидит ли и сейчас его мать, молча, холодно выпрямившись? Нет,
конечно, она давным-давно успокоилась и забыла. Люди всегда
успокаиваются и забывают, пережив то, чего прежде так страшились. И тут
он подумал о малютке Полетте, которая будет рыдать от ужаса у себя в
хижине, когда он ей скажет, что уезжает.
покровительствовал. И если вы были мной довольны, так не могли бы вы
ради меня оставить ее при доме навсегда? Чтобы ее не посылали работать
в поля. Никогда. Не секли и не случали с чернокожим. Ведь вы об этом
позаботитесь ради меня?
хорошо с тобой здесь, так приятно слышать твой голос по вечерам! Что
мне теперь делать вечером? Никто не сможет занять твое место, ибо ты,
правда, был мне сыном. Здесь будет очень пусто без тебя, мальчик.
вливали мне в уши в те самые вечера. И мне вас будет очень недоставать,
сэр. Я даже выразить не могу, как. Но неужели вы не понимаете? Я должен
стать флибустьером и взять испанский город: меня жжет мысль, что
человек, который тщательно подготовится, оценит все свои возможности -
и всех тех, кто пойдет с ним, - обязательно это совершит. Я изучил
древние войны, и я должен завоевать славу и богатство. И вот когда все
будут мной восхищаться, может быть, я вернусь к вам, сэр, и мы снова
будем разговаривать по вечерам. Вы не забудете, о чем я вас просил для
Полетты?
остальным рабам, потому что я к ней очень привязан.
Порт-Ройале. Но я ни раду не искал с ним встречи - я же был кабальным,
а он джентльмен. У меня к нему письмо - отец дал его мне много лет
назад. Быть может, он поспособствует мне купить корабль, чтобы я мог
отправиться на поиски добычи.
надеждой. - Ты мне доставил столько радости!
кроватью сверкала россыпь золотых монет - больше тысячи фунтов.
наставлениями, были мне отцом, а это дороже любых денег. - Теперь,
собираясь в путь. Генри понял, что полюбил этого краснолицого,
печального старика.
летело к стоящему на якоре кораблю - кораблю с патентом голландских
Генеральных штатов на перевозку чернокожих невольников из Гвинеи на
острова Карибского моря. На корме каноэ молча сидел Джеймс Флауер. Лицо
его было даже краснее обыкновенного. Он, однако, нарушил молчание,
когда они почти подошли к кораблю, и сказал, умоляюще глядя на Генри:
расскажете.
цели?
должен прославить свое имя! - Генри уже поднимался по веревочному трапу
на корабль.
забудете про Полетту?
багаж на берегу, отправился на поиски своего дяди.
прохожих на улицах.
найдете.
морем крупным чиновником. Совсем в духе человека, которого описал
Роберт Морган. На его письмах значилось: "Дано во дворце вице
-губернатора". Генри в конце концов отыскал этот дворец - приземистый
невзрачный дом с глиняными выбеленными стенами и крышей из красной
скверно обожженной черепицы. У дверей стоял алебардщик в пышном
костюме. Неподвижной рукой он упирал свое неуклюжее оружие древком в
землю и мученически сохранял величавое достоинство, как ни допекали его
полчища назойливых мух.
Генри вспомнил уроки, почерпнутые на плантации. Быть может, и этот
человек, хоть на нем красный мундир, в душе все - таки раб.
будешь повешен!
и, когда в дверях появился слуга в ливрее с зеленым галуном, сказал: -
Молодой господин к его превосходительству!
тусклой золотой каймой погружали к вечный полумрак. На стенах в черных
рамах располагались три еле различимых портрета: два кавалера в шляпах
с плюмажем и шпагами, задравшимися вверх под тяжестью ладоней, прижатых
к эфесам, так, что больше всего они походили на тонкие вытянутые
хвосты, и миловидная дама с напудренными волосами, в шелковом платье с
вырезом, открывающим плечи и половину груди.
арфы под чьей-то медлительной рукой. Слуга взял у Генри письмо и
оставил его в полном одиночестве.
расставлены .все точки над "и". Даже в нарисованных лицах, которые
смотрели со стен, сквозило вежливое презрение. На двух половинах
портьер был вышит английский герб: на одной лев держал свою часть щита,
а на другой держал свою единорог. Когда портьера была задернута,
изображение слагалось в единое целое. В этой комнате Генри испытал
страх перед своим дядей.
Эдвард: перед ним был его отец, такой, каким он его помнил, и в то же
время совсем не его отец. Старый Роберт никогда бы не стал носить
усики, смахивающие на две тонкие брови, и ничто не понудило бы его
сжимать губы в не менее тонкую линию. Пусть они родились похожими, как
две горошины, но свой рот каждый создал сам.
него. Однако сэр Эдвард был подобен актеру, который, получив нелепую
роль, играет ее так, что только она кажется верно написанной, а все
остальные - дурацкими. Его лиловый кафтан с кружевами у горла и на
манжетах, длинная шпага, тоненькая, как карандаш, в ножнах, обтянутых
серым шелком, серые шелковые чулки и мягкие серые башмаки с бантами
показались Генри верхом элегантности. Его собственный нарядный костюм
выглядел в сравнении жалким.
первым.
тебя сделать?
своем существовании.
Генри спросил:
пять лет моей с ними разлуки?