надо жить, от мертвых не рождается потомство, а мне сдается, что Чека уже
точит тот ассегай, который снесет тебе голову!
головой, и долог путь. Убаюканные ассегаем крепко спят!
после всех этих утрат был пуст для меня.
путь, и дорогой я постепенно узнал все, что произошло в царском краале.
моя Ананди занемогла и в беспамятстве повторяет загадочные слова. Когда
зашло солнце. Чека взял с собой трех воинов и пошел с ними в мой крааль. Он
оставил воинов у ворот, приказав им не пропускать никого ни туда, ни
обратно, а сам вошел в шалаш, где лежала больная Ананди, вооруженный своим
маленьким ассегаем с рукояткой из алого царского дерева.
сестра моя, его жена, пришедшие поласкать Умслопогаса. Но, войдя в шалаш,
они нашли его полным других моих жен и детей. Тогда они отослали всех, кроме
Мусы, сына больной Ананди, того самого мальчика, который родился восемью
днями раньше Умслопогаса, сына Чеки. Задержав Мусу в шалаше, они стали
ласкать его, так как боялись, что иначе равнодушие их ко всякому другому
ребенку, кроме Умслопогаса, возбудит подозрение остальных жен.
подкрался к ним. Он увидел, как они нянчились с ребенком Мусой, а когда они
узнали царя, то бросились к его ногам, славя его. Но он угрюмо улыбнулся и
велел им сесть. Потом обратился к ним со словами:
сюда в шалаш Мопо, сына Македамы? Хотите, скажу вам: его я отослал по делу,
а мне сказали, что его жена Ананди занемогла. Не она ли там лежит? Как
первый врач в стране, я пришел излечить ее, знайте это, Унанда, мать моя,
Балека, жена моя!
маленького ассегая; но они дрожали от страха, так как знали, что когда Чека
говорит кротко, замышляет смерть. Унанда, Мать Небес, ответила ему, что они
рады его приходу, ибо его лекарство наверное успокоит больную.
как вы ласкаете вот этого ребенка. Будь он вашей крови, вы не могли бы его
любить больше!
Ананди не проснулась и не стала бормотать в бреду безумных слов. Молитва их
была услышана не небом, а землею, так как Ананди проснулась, услыхала голос
царя, и ее больное воображение остановилось на том, кого она принимала за
царского сына.
собственного сына Мусу, испуганно прижавшегося в углу шалаша. -- Поцелуй
его, Мать Небес, приласкай. Как звать его, щенка, накликавшего беду на наш
дом? Он сын Мопо от Макрофы!
жена Чеки, бросаясь ему в ноги. -- Не слушай ее, царь! Больную преследуют
дикие мысли, не годится тебе слушать ее безумные речи. Должно быть,
околдовали ее, ей снятся сны!
правды осветит мрак, я хочу знать правду. Женщина, кто отрок сей?
шепотом говори, не подслушал бы тростник этих стен, не донес бы царю. Так
слушай же: этот отрок, сын Чеки и Балеки, сестры Мопо, ребенок подмененный
Матерью Небес, Унандой, подкинутый нашему дому на проклятие, тот будущий
правитель, которого Унанда представит народу вместо царя, ее сына, когда
народ наконец возмутится его жестокостью!
-- ее собственный сын, она в беспамятстве не узнает его!
меня, мать! Ты приготовила мне в сыне убийцу. Славно, Мать Небес, покорись
теперь небесному суду. Ты надеялась, что мой сын меня убьет, но пусть будет
иначе. Пусть твой сын лишит меня матери. Умри же, Унанда, умри от руки
рожденного тобой! -- И, подняв ассегай, он заколол ее.
проронив ни звука, потом, выхватив из проколотого бока ассегай, закричала:
Эмпозени с такой быстротой, что стража у ворот не могла остановить ее. Когда
она добралась до своего дома, то силы оставили ее, и она без чувств упала на
землю. Но мальчик Муса, мое дитя, пораженный ужасом, остался на месте, и
Чека, считая его своим сыном, тоже умертвил его.
отряду воинов, окружив весь крааль, поджечь его. Они поступили по его
приказанию: выбегавших людей убивали, а оставшиеся там погибали в огне. Так
погибли мои жены, дети, слуги и все случайно находившиеся у них люди. Улей
сожгли, не пожалев пчел, в живых оставался один я, да где-то далеко Макрофа
с Надой.
Макрофу, жену мою, Наду, мою дочь, и того, кто назывался моим сыном. Меня же
он приказал посланным не убивать, а привести к нему живым.
ждать смертного приговора? Покончить с жизнью так легко, я знал, как это
сделать. В своем кушаке я тайно хранил одно снадобье. Тому, кто отведает
этого снадобья, отец мой, не видать больше ни света солнца, ни блеска звезд.
быть уморенным голодом, или бродить до конца дней с выколотыми глазами, --
вот что ждало меня, и вот почему я днем и ночью носил с собой свое снадобье.
Настал час им воспользоваться.
языком. Но делая это, я вдруг вспомнил про свою дочь Наду, единственное
дорогое существо, находящееся только временно в другой далекой стране,
вспомнил про жену Макрофу, про сестру Балеку, жившую еще по какому-то
странному капризу царя. Еще одно желание таилось в моем сердце -- это жажда
мести. Мертвые бессильны карать своих мучителей, если души их еще страдают,
то руки уже не платят за удар ударом.
произнесет мой смертный приговор. Смерть сама намечает своих жертв, не
отвечает ни на какие вопросы. Смерть -- это гость, которого не надо ждать у
порога шалаша, так как при желании он воздухом проберется через солому
кровли. Я решил пока не вкушать снадобья.
Чеки.
проходили ворота. Тем не менее, исполняя приказание, воин вошел к царю
сообщить о нашем прибытии. Царь немедленно приказал привести пойманного, и
меня втолкнули в дверь большого шалаша. Посредине горел огонь, так как ночь
была холодна, а Чека сидел в глубине, против двери.
вырвался от них, так как руки мои не были связаны. Падая ниц, я славил царя,
называя его царскими именами. Приближенные опять хотели меня схватить, но
Чека сказал:
лбами пола. А я сел тут же на полу против царя, и мы разговаривали через
огонь. По приказанию Чеки я дал самый точный ответ о своем путешествии.
еще остались честные люди! А известно ли тебе, Мопо, какое несчастие
постигло твой дом в то время, как ты ведал мои дела?
пустяков.
твой! Мне говорили, Мопо, что небесный огонь живо охватил твои шалаши!
при виде пламени и, понимая, что нет спасения, закалывали себя ассегаями и
бросались в огонь!
среди умерших в твоем краале находилась родившая меня, прозванная Матерью
Небес?
меня, и я упал на землю, и громко завопив, как бы в полном отчаянии.
мертва, о, Лев зулусский! Что мне все остальные жизни, они исчезли, как
дуновение вихря; как капля воды, но это горе могуче, как ураган, оно
безбрежно, как море!
сочувствую твоему горю по Матери Небес. Если бы ты сожалел только об
остальных жертвах огня, то плохо бы тебе было. Ты выдал бы свою злобу на
меня, а так тебе же лучше: хорошо ты сделал, что отгадал мою загадку!
Элозия, внушившего мне ответ царю.
как пытка моя только начиналась.
Афанасьев Роман
Афанасьев Роман
Ильин Андрей
Шилова Юлия
Жюль Верн
Прозоров Александр