жижи, но без кроссовки. Кроссовка осталась где-то внизу.
белую птицу. Она устремилась к небу, а за ней тянулись длинные, тонкие ноги.
В другое время, в другом месте девочка не отрываясь смотрела бы на это
экзотическое зрелище, но тут ей было не до птиц. Она опустилась на колени, -
правая нога блестела от черной грязи, - сунула руку в быстро заполняющуюся
водой дыру, которая образовалась в "кочке" после того, как она выдернула
ногу.
нее... НИКАК!
крупные. Что-то живое на мгновение коснулось ее ладони, потом исчезло. И тут
же ее пальцы нащупали кроссовку, которую Триша и вытащила на свет божий.
Посмотрела на нее - черная, извалянная в грязи обувка, самое оно для
извалянной в грязи девочки, - круто, как сказала бы Пепси Робишо. И из глаз
Триши брызнули слезы. Она подняла кроссовку, перевернула, из нее хлынул
поток черной жижи. Зрелище это вызвало у Триши приступ смеха. С минуту, а то
и дольше она сидела на кочке, положив ногу на ногу, со спасенной кроссовкой
на коленях и смеялась, окруженная черной тучей мошкары. А вокруг, словно
часовые, стояли мертвые деревья и стрекотали цикады.
кроссовку снаружи. Потом раскрыла рюкзак, достала бумажный пакет из-под
ленча, разорвала на кусочки, которыми и протерла кроссовку изнутри. Грязные
клочки бумаги она сминала в шарики и бросала на мох. Да, она мусорила на
этом отвратительном, вонючем болоте. Да, это правонарушение. Если появится
полиция и арестует ее, она не будет иметь ничего против.
Пепси - это Пепси). Теперь она более отчетливо видела зелень, которую
приняла за склон холма. То были поросшие травкой островки-кочки, ничего
больше. Островки, маленькие и не очень. А разделяла их стоячая черная вода и
деревья. В большинстве своем мертвые, но некоторые на самой вершине
кучерявились листвой. Она слышала, как квакали лягушки. Никакого холма.
Сплошное болото.
вошла в это гиблое место. Если б она догадалась метить свой путь чем-нибудь
ярким, теми же лоскутами пончо, то могла бы вернуться. Но не метила, а
потому пути назад для нее не было.
направлением, ориентиры не нужны.
определившись с направлением, сумеет попасть на главную тропу через лес.
Второй раз наступать на те же грабли не хотелось.
стоячей воде. Деревьев, за которые она могла при случае ухватиться, хватало,
а где-то болото должно было кончиться, не так ли?
перед броском. О том, как он стоял в круге питчера, не сводя глаз с одного
из кэтчеров "Бостон Ред сокс", Хаттеберга или Веритека, подавая только им
ведомые сигналы. А потом, в мгновение ока, все его тело приходило в
движение, и следовал разящий бросок.
болота, а потом и из леса, вернуться к людям, магазинам, торговым центрам,
телефонам и полисменам, которые помогут тебе, если ты заблудился. И она
подумала, что сможет выбраться. Сможет, если не даст слабину, не струсит.
Сможет, если у нее в жилах есть хоть немного ледяной крови.
шнурки обеих. Повесила на шею, словно грузы часов-кукушки, посмотрела на
носки, решила оставить их на ногах (мало ли на что можно наступить в этой
черной воде), до колен закатала штанины джинсов, глубоко вдохнула,
выдохнула.
Повернула бейсболку козырьком назад (потому что козырьком назад - это круто)
и сделала первый шаг.
устанавливая все новые ориентиры, совсем как днем раньше. Только сегодня я
не собираюсь поддаваться панике и бежать, думала она. Сегодня у меня в жилах
течет ледяная вода.
все, более топкой. Наконец, земли не стало вовсе: над водой возвышались лишь
поросшие травой островки-кочки. Триша переходила от одного к другому,
держась за ветви и кусты, если была такая возможность, если нет - балансируя
руками, словно канатоходец. Наконец, наступил момент, когда она не могла не
только переступить на очередную кочку, но даже допрыгнуть до нее. Какое-то
время ей пришлось настраиваться, а уж потом она ступила в черную воду. Ее
окатило гнилостным запахом. Вода чуть-чуть не доходила до колена. Ступня
погрузилась в холодный желеобразный ил. Со дна поднялись желтоватые пузыри.
- Гадость. Гадость-гадость-гадость. Так можно и задохнуться.
вырвать из ила ногу. Триша старалась не думать о том, что произойдет, если
ногу вытащить не удастся, если она застрянет намертво и начнет тонуть.
по лицу, от него щипало в глазах. Цикады, казалось, стрекотали на одной
ноте: ре-е-е-е-е. С кочки, к которой она держала путь, три лягушки спрыгнули
в воду: плюх-плюх-плюх.
разглядывала их, одна нога наткнулась на что-то твердое и склизкое, должно
быть, толстую ветку. До кочки Трише удалось добрести, ни разу не упав.
Хватая ртом воздух, девочка выбралась на нее, озабоченно оглядела вымазанные
в иле ступни и икры, ожидая, что их облепили пиявки, а может, и что-то
похуже. Но не обнаружила ничего ужасного (во всяком случае, видимого
глазом). Ил, правда, покрывал ноги до колен. Триша села, сняла носки,
ставшие черными, и словно осталась в белых носках: их роль отлично сыграла
кожа. Сам вид этих "носочков" - смех. Она откинулась назад, уперлась в кочку
локтями и хохотала, уставившись в небо. Ей не хотелось так смеяться, так
смеются только полные идиоты, но она ничего не могла с собой поделать.
Отсмеявшись, она выжала носки, натянула их на ноги и поднялась. Постояла,
прикрыв глаза ладонью, остановила свой выбор на дереве с толстой сломанной
нижней ветвью, конец которой прятался в воде. Это дерево и стало ее
ближайшей целью.
Триша и двинулась дальше.
отсюда живой и невредимой.
момент, когда они перестают жить и мобилизуют все внутренние резервы ради
того, чтобы выжить. Тело, не получающее новых калорий, начинает расходовать
калории, запасенные ранее. Голова туманится. Что-то происходит со зрением:
сокращается его поле, цвета становятся более яркими. Триша перешла границу
между жизнью и выживанием, когда минула большая часть второго дня ее
пребывания в лесу.
строго на запад; она полагала (возможно, не без оснований), что она должна
придерживаться одного направления, выбранного раз и навсегда. Ей хотелось
есть, но большую часть времени этого не осознавала; все свое внимание она
сосредоточила на одном: идти по прямой. Отклонение вправо или влево могло
привести к тому, что ночь она могла встретить в этом болоте. От одной этой
мысли ей становилось дурно. Один раз она остановилась. Чтобы глотнуть воды
из бутылки. А около четырех часов допила остатки "Сэдж".
навытяжку над черной стоячей водой. Еще немного, и я начну разглядывать их
лица, подумала Триша. Проходя мимо одного из этих деревьев (ни одной кочки
не было в радиусе тридцати футов), она споткнулась о скрытый водой корень
или ветвь и во весь рост шлепнулась в воду. Набрала полный рот грязной,
вонючей воды, с криком выплюнула ее. Сквозь слой воды она могла видеть свои
руки. Желтоватые и распухшие, как у утопленника. Вытащила их из воды,
подняла.
Пересекла некую очень важную границу. Оказалась в чужой стране, где совсем
другой язык и странные деньги. Все переменилось. Но... - Я в полном порядке.
Да, я в полном порядке. - И рюкзак остался сухим. А это главное, потому что
в нем лежал ее "Уокмен". Он, и только он, связывал ее миром людей.
ориентиром стало сухое дерево с расщепленным посередине стволом, черная
буква У на, фоне заходящего солнца. Триша направилась к дереву. Поравнявшись
с кочкой-островком, искоса глянула на нее и прошла мимо, по воде. Чего
забираться на нее? По воде быстрее. Отвращение, которое она поначалу
испытывала, когда ее ступня погружалась в холодный ил, притупилось. Если
другого выхода нет, привыкнуть можно ко всему. Она уже уяснила для себя эту
истину.
часть времени с Томом Гордоном. Поначалу это казалось странным, что там
странным, невероятным, но по мере того, как час уходил за часом, она
перестала задумываться над такими мелочами и болтала с ним, как с закадычной