Чтение 16–й страницы книги ~Дурак умер, да здравствует дурак!~

стекле. Вскоре мне наскучила даже собственная физиономия, поэтому я
отправился в спальню, открыл дверцы стенных шкафов и выдвинул ящики трюмо.
Не из любопытства, а просто от нечего делать. По моим понятиям, у Карен был
очень большой гардероб. Наряды источали тонкий мускусный аромат духов,
который вскоре вытеснил меня обратно в гостиную, в облюбованный мною угол,
где я возобновил работу над кроссвордом, то и дело ловя себя на том, что
норовлю составить его из слов, использовать которые мне не подобает.

Карен вернулась домой в половине второго ночи, она вошла в комнату в
тот самый миг, когда я стаскивал штанину. Поскольку Райли с ней не было,
поскольку я твердо и непоколебимо намеревался лечь спать, что бы ни
случилось в этот час на планете, и поскольку мы больше не стеснялись друг
друга, я преспокойно возобновил стаскивание штанины, после чего повесил свои
брюки на спинку стула и спросил Карен:

-- Ну, как дела?

-- Ужасно, -- ответила она и заревела в три ручья.

И что мне было делать? Прямо в трусах я подошел к Карен, обнял ее и
принялся утешать, а она рыдала у меня на плече и говорила, что больше не
может этого вынести, больше не может быть с Райли, но не жить с Райли,
больше не может вести двойную жизнь, или полужизнь, или как это там
называется. А я все повторял: "Мне очень жаль", и, похоже, это была
единственная фраза, которую я когда-либо говорил ей после захода солнца.
Через некоторое время Карен подняла голову, я увидел ее заплаканное лицо и
решился на поцелуй.

Поцелуй был совсем недолгий, но поправил дело. После него мы несколько
минут созерцали друг дружку округлившимися глазами, а потом я сказал:

-- Мне очень жаль. Я не должен был так поступать.

Карен тускло улыбнулась и ответила:

-- Ты очень добрый, Фред.

После чего отвернулась от меня и, шмыгая носом, побрела спать, а я
улегся на диван, и в доме воцарился покой.

В понедельник утром мы ни словом не обмолвились о вчерашнем поцелуе. По
сути дела, Карен сказала мне всего одну фразу:

-- Ой, совсем забыла, Джек просил передать, что сегодня тебя навестят
те двое парней из отдела по расследованию убийств.

Она сообщила также, что задержится на работе, но, думаю, это
высказывание было адресовано скорее ей самой, нежели мне. Как бы там ни
было, спустя пять минут Карен выбежала из квартиры, и я снова остался один,
намереваясь отдохнуть и дождаться водевильную парочку лихих борцов с
лиходейством.

В дверь позвонили приблизительно без четверти десять. Я подошел к
домофону, спросил, кто там, и, не получив ответа, принялся повторять: "алло,
алло". Наконец звонок раздался снова, и тут до меня дошло, что они уже у
дверей квартиры, а не внизу.

Но это оказались вовсе не они. Открыв дверь, я увидел пожилого мужчину
еврейского обличья, в черных одеяниях, плоской и тоже черной шляпе, и с
длинной седой бородой. Он с прищуром взглянул на меня и пробормотал что-то
на незнакомом языке. Надо полагать, это был идиш.

Я сказал:

-- Кажется, вы ошиблись квартирой.

Старик сверился с засаленным клочком бумаги, повернулся и зашаркал к
двери напротив. Передернув плечами, я возвратился на диван, но уснуть уже не
мог и включил телевизор, что позволило мне насладиться какой-то викториной с
участием разных видных людей.

Спустя десять минут в дверь снова позвонили, причем и на сей раз
пришельцы были уже на нашем этаже. Я выключил телевизор, открыл дверь и
увидел, что это опять не полицейские. За порогом стоял бодренький юноша,
державший в руках доску с пришпиленным к ней листом бумаги.

-- Здравствуйте, сэр, -- жизнеутверждающе произнес он и взглянул на
доску. -- Кажется, мисс Карен Смит проживает здесь?

-- Ее нет дома, -- ответил я.

-- Вот как? Но, быть может, она предупредила вас о моем приходе?

-- Нет, она ничего такого не говорила.

Юноша вскинул брови.

-- Я -- Митчелл из районного комитета по благоустройству.

-- Извините, -- сказал я. -- Мисс Смит не упоминала вашего имени.

-- Ай-ай-ай, -- произнес юноша, постукивая карандашом по доске с
прищепкой. -- Это усложняет дело. Она числится в нашем списке
пожертвователей. Благотворительный взнос в сумме пятнадцать долларов. Может
быть, уходя, она оставила эти деньги вам?

Я испытал смутное ощущение, что этот юноша заподозрил меня в намерении
прикарманить взнос, и сказал:

-- Нет. Мисс Смит не оставляла никаких денег и даже не обмолвилась об
этом пожертвовании.

-- Хммм... Скверно. К полудню я должен собрать и сдать все до
последнего цента.

Я вспомнил, что в ящике туалетного столика Карен лежит кошелек с
несколькими купюрами, и сказал:

-- Подождите минуту. Может быть, я сумею раздобыть для вас эти деньги.

В кошельке оказалось тридцать с лишним долларов, более чем достаточно.
Вытащив три пятерки, я вручил их стоявшему в дверях юноше.

-- Благодарю вас, сэр, -- молвил он. -- Вот, держите расписку. Отдадите
ее в налоговое управление. Чье имя я должен указать, ваше или мисс Смит?

-- Мисс Смит, -- ответил я.

Он нацарапал на листке имя, и я снова завалился на диван. Но спустя
двадцать минут рывком принял сидячее положение и уставился на кофейный
столик, где лежала расписка. Пятнадцать долларов! Я только что опять
приобрел пустую бумажку! Да еще заплатил за нее из чужого кармана!

Я опрометью выскочил из квартиры и забегал вверх-вниз по лестнице,
заглядывая во все коридоры. Но юноши, разумеется, уже и след простыл. Теперь
придется возмещать Карен потери, вот только как это сделать? Наличных денег
у меня почти не было, а выписать чек я не мог: она сразу поймет, что я
копался в ее личных вещах. Но ведь нельзя же просто стащить у нее эти
пятнадцать долларов.

Вернувшись в квартиру, я принялся мерить шагами гостиную и размышлять о
том, как мне быть. Итогом этих размышлений стало данное самому себе твердое
обещание (уже далеко не первое) впредь подозревать всех и каждого. Уж
теперь-то -- наверняка!

В половине двенадцатого раздался гудок домофона. На сей раз пожаловали
Стив и Ральф. Поднявшись наверх, они сообщили мне, что огорчены, поскольку я
не позвонил им сразу же после покушения на мою жизнь. Я признал уместность
их скорби, принес извинения и пообещал, что впредь такого не повторится,
после чего следопыты перешли к обсуждению более важных вопросов. Например,
такого: кому и зачем приспичило меня убивать?

-- Как вы понимаете, Фред, нам нужна начальная версия, отправная точка,
-- сказал Ральф, а Стив добавил:

-- Ральф имеет в виду какой-нибудь указатель возможного направления
поиска.

-- Да, я имею в виду как раз такой указатель, -- согласился Ральф. --
Разумеется, если в ходе расследования мы обнаружим факты, которые не будут
укладываться в начальную версию, от этой версии придется отказаться в пользу
какой-нибудь другой.

-- Или подтасовать факты, -- вставил Стив, и сыщики расхохотались.

Отсмеявшись, Ральф сказал:

-- В вашем деле начальная версия уже есть. Я говорю о парне, который
стрелял в вас вчера вечером.

-- По нашей версии, -- добавил Стив, -- этот парень и есть убийца
вашего дядьки.

-- Но это -- лишь версия, -- поспешно пояснил Ральф. -- Надо
признаться, кое-что в ней не очень нам нравится.

-- Например, образ действий, -- сказал Стив.

Ральф взглянул на него и нахмурился.

-- Не думаю, что Фреда интересуют чисто технические подробности, --
рассудил он. -- Полагаю, ему хочется побольше узнать о том, что я назвал бы
общей картиной.

-- Иными словами -- о версии, -- откликнулся Стив.

-- Вот именно, -- согласился Ральф. Он посмотрел на меня, вздернул
брови и спросил: -- Ну-с?

Я уставился на Ральфа, не понимая, чего он от меня хочет.

-- Что -- ну-с?

-- Ну-с, какого вы мнения об этой версии?

-- Оно интересует нас, потому что вы, можно сказать, замешаны в этом
деле, Фред, -- пояснил Стив.

Я пожал плечами.

-- В вашем изложении версия звучит вполне правдоподобно. Две жертвы,
один убийца -- в этом есть смысл.

-- Какой, Фред? -- спросил Ральф.

-- Что?

-- Вы сказали, в этом есть смысл. Человек, убивший вашего дядьку Мэтта
и стрелявший в вас, -- одно и то же лицо. Почему вы думаете, что в этом есть
смысл?

-- Ну... -- в растерянности ответил я и, вместо того, чтобы довести
свою мысль до конца, принялся сучить руками. -- Просто это звучит разумно,
вот и все.

-- Стройно, -- подсказал мне Ральф. -- Не размыто. Один убийца. Что-то
вроде блок-полиса в страховом деле.

-- Да, можно сказать и так, -- согласился я.

-- Стало быть, и мотив тоже один, -- продолжал Ральф. -- Один для обоих
убийств.

-- Возможно, -- ответил я.

У меня возникло весьма неприятное ощущение: казалось, эти двое норовят