данным и неосмысленным. Мысль свободна и положительна, когда, достигнув
высот, начинает парить в напряженности актуального созерцания. Эта свобода
мысли уже абсолютна, ибо здесь мысль становится ноуменальной, извечно
рожденной и навеки негибнущей; natura creata non creans остается внизу, и
мысль сознает себя живой творческой частью великой natura creata creans .
напряженности достигая L?goj'а, она находит в себе ту положительную свободу,
которая принадлежит ей по существу как ноумену, как - живой части Сущего,
как "вещи в себе".
человеческой мысли, и только с этой точки зрения может быть обосновано
самостоятельное и царственное существование философии как "безусловно
независимой и в себе уверенной деятельности человеческого ума" (В.Соловьев).
Рационализм же, принципиально отнимающий у мысли всякую свободу, этим самым
принципиально низводит философию на степень служанки, "ancillae" - и
навсегда отнимает у мысли самую возможность безусловно независимой
деятельности.
освобожденность мысли от всякого содержания (что означает смерть мысли, т.е.
свободу от мысли) и свободную силу мысли одолевать и усвоять себе какое бы
то ни было содержание.
содержания, мы в России действительно не находим. Мы уже говорили об этой
черте. Если редакция "Логоса" считает это отсутствием свободной и автономной
мысли в России, то это показывает, как догматична и узка точка зрения нового
журнала и как мало он сознает истинный смысл своих собственных воззрений.
существенную свою свободу и никогда не нуждалась в том, чтобы ее кто-нибудь
"освобождал". Уже первый русский философ Сковорода прекрасно понимал
существенную метафизическую свободу мысли и в духе восточного учения о
L?goj'е, обосновывающего эту свободу, говорил:
голубицы, взирающее выше вод потопных на прекрасную ипостась истины", т.е.,
другими словами, внутреннее око мысли сквозь призрачную феноменальность
жизни свободно умеет прозреть "прекрасную ипостась" истинно Сущего
(объясняю, следуя самому Сковороде).
себе in actu "око голубицы", т.е. "логизм" - только тот может с философским
правом без пустого бренчания словами говорить о существенной свободе мысли.
Вне понятия о L?goj'е свобода мысли немыслима. Всякие разговоры о свободе
мысли в пределах рационалистического мировоззрения - есть только игра
словами.
вместе с миссией освобождения русской философской мысли она хочет возложить
на себя миссию создания в России прочной "философской традиции". Задача
почтенная; только как ее понимать?
Только что редакция "Логоса" говорила торжественно о безусловной свободе
философской мысли, и теперь вдруг традиция! Какая же это свобода, если мысль
начинающего философа, вместо того чтобы быть безусловно свободной, вместо
того чтобы ко всему подойти самой, будет двигаться в тех или иных
направлениях, предопределенных традицией? Если традиция есть действительная
традиция, т.е. если она что-нибудь начинающему философу действительно
передает, то это переданное не есть уже собственное приобретение философа и,
значит, в этом переданном его мысль индивидуально не свободна. Значит, тогда
традиция и свобода мысли - враги, ибо сила традиции и сила свободной мысли
находятся в отношении обратно пропорциональном. Чем больше первой, тем
меньше второй, и чем больше второй, тем меньше первой. Из этого парадокса
выход только один. Для того чтобы, воспринимая переданное, т.е. подчиняясь
культурной традиции, философ оставался индивидуально свободным (а вне
индивидуальной свободы свобода немыслима), для этого необходимо, чтобы была
свобода социальная, т.е. чтобы был - метафизически был - свободный носитель
культурной или философской традиции - социальный индивидуум, органическим
членом которого являлась бы отдельная личность, в данном случае личность
философа. Свобода социального индивидуума, не только воспринимающего
достижения отдельных своих членов - человеческих личностей, но и хранящего
их в живом "внутреннем" виде и тем сохраняющего их от омертвения - только
эта свобода метафизически обусловливает возможность преемственного
культурного творчества с сохранением индивидуальной свободы.
данным. Результаты преемственных достижений философ находит не вне, не в
книгах, не в школьном преподавании, а в себе, в метафизической глуби своего
существа, и школа, книги, все внешнее является только поводом для осознания
этой глуби, и без нее оставались бы абсолютно непонятными и не могущими быть
воспринятыми.
истекает из таинственных глубей природной жизни), есть природа как Сущее,
т.е. та natura creata creans, которая является творческим центром
космической жизни. Но этот же социальный и космический индивидуум в своем
последнем внутреннем определении есть Церковь, которая свыше рождается в
недрах космической жизни и, воинствуя, становится вторым, организующим и
творящим новое, центром Вселенной.
неприемлема для сторонников и поклонников ratio? Что она существенно
противоречит меонизму, которым проникнут рационализм в своих воззрениях на
социальную и космическую жизнь? Но вне этой точки зрения невозможно
обосновать понимание культуры как дела свободы. Понятие творчества
становится иллюзорным, ибо что значит творчество, если оно есть только
перераспределение уже данных и готовых элементов, причем перераспределение
это предопределяется как в своем общем направлении, так и во всех деталях?
На каких основаниях этот процесс предопределенного перераспределения
называют творчеством? Зачем играть словами?
жизни радикально противоречит свободе, а вне свободы какая же культура?
быть началом культурным и философским. Редакция с "Логоса" понимает традицию
узко, как какую-то школу, как непрерывную внешнюю линию прямой и
преемственной передачи в сфере сознания, что возможно только в секте, в
кружке, в оторванной и замкнутой единице. На самом деле традиция бесконечно
шире и глубже, ибо предметом передачи является весь опыт человечества, и,
кроме того, передается этот опыт не из рук в руки непременно, а иногда через
головы нескольких поколений, иногда же через века и тысячелетия. Так
Шопенгауер рецепирует буддизм, отделенный от него тысячелетиями, так Эригена
философски воспринимает восточную мистику православия, отделенную от него
веками, пространством и гранями совсем иной культуры. Но Шопенгауер и
Эригена воспринимали буддизм и православную мистику преимущественно
сознанием, во всяком случае сознательно; есть же традиция внутренняя,
подземная, подсознательная, которая, будучи непрерывной внутри, прерывна
извне и вместо школьной зависимости дает ряд культурных явлений,
развивающихся в совершенной независимости друг от друга. Присутствие этой
внутренней традиции доказывается тем, что в явлениях, не имеющих никакой
внешней зависимости друг от друга, обнаруживается поразительное внутреннее
единство.
традиции; но, если мы взглянем на русскую мысль с только что развитой точки
зрения, мы увидим, что обвинение это совершенно неправильно, ибо внутреннее
единство русской философской мысли, о котором мы говорили раньше,
несомненно. Соловьев совсем не знал Чаадаева и почти слово в слово писал то
же, что писал Чаадаев. Многие кровные мысли, потом с различными вариантами
повторявшиеся последующими русскими мыслителями, выражены Сковородой ярко и
выпукло. Кто станет изучать русскую мысль, того поразит любопытный факт:
русские мыслители, очень часто разделенные большими промежутками времени и
незнанием друг друга, перекликаются между собой и, не сговариваясь, в
поразительном согласии подхватывают один другого.
метафизическое единство человечества, мыслимо только с точки зрения
философии L?goj'а. Рационализм же совершенно не в силах, оставаясь при своем
меонизме, сочетать традицию с свободой и обосновать таким образом
возможность культуры. Редакции "Логоса", желающей сделать свой журнал
"международным ежегодником по философии культуры", не мешало остановиться на
этих вопросах и, прежде чем передаваться миссионерству и обращению
"неверных", сделать хоть неудачную попытку: философски обосновать с точки
зрения рационализма возможность тех задач, которые она на себя возлагает.
из Петербурга и Яковенко из Рима ) - правоверные и увлеченные сторонники
мифа о научности. Все они лежат распростертыми ниц перед меоническим,
вышедшим из недр позитивизма идолом.
мифов прошло, что только античность и средневековье в своей младенческой
наивности отдавались во власть мифологии - что новое время из-под власти
этой освободилось - жестоко ошибаются. В новое время мы видим возникновение
целого цикла мифов, целого ряда мифологем, и все различие, колоссальное и
существенное, этих мифов и этих мифологем от античных и средневековых
заключается только в перемене знака положительного на отрицательный. Миф
античный и миф средневековый онтологичны, мифы нового времени меоничны.
предметом критики с точки зрения "логизма", а его внутренняя ценность, его