Чтение 16–й страницы книги ~Юбилей ковчега~

Сожалею, что наши взгляды на способы сохранения приморской овсянки
Даски расходятся. Тем не менее мы весьма признательны за ваше предложение и
надеемся, что вы сможете поддержать задуманное нами мероприятие. (Под
"мероприятием" подразумевались дальнейшие поиски самок овсянки Даски.)

Искренне..."

Один комментатор высказался по этому поводу еще более едко, чем я.

"Причины отказа выражены в форме софистических выкрутасов,
продиктованных опасением "создать прецедент". Поскольку вымирание вида --
прецедент, с которым мы будем сталкиваться постоянно, нам трудно оценить или
понять юридический жаргон и бюрократические препоны, воздвигаемые людьми
(иные из которых были биологами и специалистами по охране живой природы,
прежде чем запутались в сетях управленческих структур), коим следовало бы
понимать, что к чему. Есть нечто нелепое в том, что последний удар популяции
приморской овсянки Даски нанесен именно тем федеральным органом, в чьи
обязанности входило не дать ей исчезнуть".

Пока шла эта битва, овсянки Даски одна за другой умирали, но Служба
рыбных ресурсов и диких животных не расставалась с бюрократическими шорами и
стояла на своем.

Шестнадцатого июня 1987 года умер последний самец приморской овсянки
Даски. Так за сорок с небольшим лет популяция, насчитывавшая в сороковых
годах больше шести тысяч особей, исчезла с лица земли из-за бездумья и
захватнических повадок человека в сочетании с идиотскими бюрократическими
замашками несимпатичной людской породы, именуемой юристами. Один
превосходный молодой журналист завершил свою корреспонденцию в "Орландо
сентинел" о кончине овсянки такими словами: "Как канарейка давала знать
шахтерам, что в воздухе мало кислорода, так исчезновение овсянки Даски
предупреждает о грозящей всем нам опасности".

Таковы некоторые ситуации, с коими мы сталкивались на фронте борьбы за
охрану живой природы, стараясь наладить размножение видов в неволе. Иногда
ваш противник -- мелкое правительственное учреждение, иногда -- один
отдельный человек (что отнюдь не всегда облегчает вашу задачу). А иногда
битва развертывается по всему свету, вовлекая столько различных людей и
организаций, что вы теряете всякую надежду чего-либо добиться. Здесь мне
сразу вспоминается международная торговля дикими животными и связанным с
ними товаром.

В те дни, когда я только-только учредил свой зоопарк на Джерси, меня на
одном совещании познакомили с голландским торговцем животными, обаятельным
человеком, который блестяще изъяснялся по-английски и (думаю, подобно всем
торговцам) не знал никаких моральных мучений. Конечно, в ту пору
общественность не очень-то была осведомлена (не то что сегодня) о незавидном
положении дикой фауны и не было настоящего, действенного международного
охранного законодательства. Правда, в некоторых странах существовало то, что
я всегда называл "бумажной охраной" части обитающих там видов, но с
проведением законов в жизнь дело обстояло плохо, и, даже если проявлялась
некая активность, чаще всего дело срывалось из-за отсутствия средств на
необходимый персонал и оборудование. Да и торговцы (подобно нынешним
наркодельцам) неустанно изобретали новые хитрые способы обойти закон.

Вечером, когда завершилось упомянутое совещание, голландец отыскал меня
-- обнаружив, что я учредил зоопарк, он хотел знать, нельзя ли продать мне
что-нибудь. Услышал с огорчением, что у него нет ничего, что я желал бы
приобрести, а если бы и пожелал -- мне это не по карману. Однако, будучи
человеком компанейским, он засиделся допоздна. Под воздействием алкоголя
голландец становился все более общительным и разоткровенничался. Надо ли
говорить, что я, полагаясь на крепость своей головы и надеясь побольше
разузнать, щедро подливал ему спиртного и не скупился на вопросы.

-- Дорогой Джерри,-- говорил он (мы уже перешли на "ты", и он смотрел
на меня как на побратима),-- ты только пожелай, я раздобуду для тебя любого
зверя, какие бы законы его ни охраняли.

-- Брось хвастаться,-- сказал я, укоризненно улыбаясь, как если бы
передо мной сидел озорной ребенок,-- ни за что не поверю.

-- Да нет же, Джерри, это правда, уверяю,-- настаивал он.-- Клянусь
могилой матери.

-- Прими мои соболезнования по поводу кончины твоей матушки.

-- Она жива,-- последовало опровержение.-- Но я клянусь могилой, в
которую она когда-нибудь ляжет. Давай, назови какое-нибудь животное, проверь
меня.

-- Комодоский варан,-- сразу сказал я, зная, как строго эти самые
крупные ящерицы охраняются на их острове индонезийскими властями.

-- Пфу! -- Он приложился к своему стаканчику.-- Придумай что-нибудь
потруднее. С комодоскими варанами не будет никаких проблем.

-- Ну и как же ты это сделаешь? -- поинтересовался я.

-- Понимаешь,-- он указал на меня длинным пальцем с аккуратно
подстриженным ногтем,-- у индонезийцев есть катер, который патрулирует
берега острова Комодо, ясно?

-- Знаю,-- отозвался я,-- патруль для борьбы с контрабандой и
браконьерством.

Голландец кивнул и выразительно моргнул большим влажным карим глазом.

-- А знаешь ли ты, какую скорость развивает этот катер? -- последовал
риторический вопрос.-- Максимум пятнадцать узлов.

--И что?

-- А то, что на одном из соседних островов живет мой друг, чей катер
развивает тридцать пять узлов. Мы подходим к Комодо, этот друг высаживает
меня на берег. Разумеется, мы подкупаем островитян -- жутко криминальные
типы... Три дня отлавливаем варанов. Затем мой катер возвращается и забирает
меня. Пять раз за нами гонялись таможенники -- куда там. И получай драконов,
Европа, получай, Америка.

Он удовлетворенно вздохнул и опустошил свой стаканчик.

-- Ну хорошо,-- продолжал я его провоцировать.-- Вот тебе задачка
потруднее. Как насчет большой панды?

Я был уверен, что это собьет спесь с голландца, а он только
снисходительно посмотрел на меня.

-- Нет, правда,-- назвал бы что-нибудь потруднее! Захочешь панду --
элементарно.

-- Ну и как же ты это сделаешь?

-- Говорю -- элементарно. Поймаю для тебя панду, выкрашу в черный цвет
и провезу легально как медведя. Ни один таможенник не отличит.

Я пошел спать.

Во времена, когда состоялась эта беседа с ловким голландским дельцом,
международная торговля дикими животными не регулировалась по-настоящему
никакими законами, несмотря на бумажную или реальную охрану животных в
странах их обитания, которая была далека от совершенства. Отношение к судьбе
различных видов было совершенно бездушным. Тиграм, пятнистым кошкам,
крокодилам и морским черепахам грозило полное истребление из-за их шкур,
кожи, панциря. Численность тропических обезьян сокращалась, потому что они
требовались для экспериментов медицинским учреждениям в Европе и Америке.
Сотни тысяч птиц, рептилий, амфибий и рыбок отлавливали по заказу
зоомагазинов, и немногие из них выживали, поскольку любители комнатной
живности ничего не смыслили в содержании своих "любимцев".

Впрочем, с тех пор положение несколько изменилось к лучшему. Посвятив
десять лет изучению торговли животными, Международный союз охраны природы и
природных ресурсов (МСОП) разработал Конвенцию о международной торговле
угрожаемыми видами (КМТУВ); в 1973 году ее подписало двадцать одно
государство, на сегодняшний день к ним присоединилось еще семьдесят. Цель
Конвенции -- контролировать и регулировать международную торговлю дикой
фауной и флорой, а также отдельными продуктами промысла -- например, мехом,
шкурами, слоновой костью, охраняя виды, коим грозит полное истребление.
Смысл Конвенции не в том, чтобы вовсе запретить обмен между странами при
разумном использовании дикой фауны, а в том, чтобы этот обмен эффективно
контролировался и не наносил ущерба ресурсам. Совсем без Конвенции было бы
худо; правда, беспринципные торговцы и перекупщики все равно находят
лазейки. Пусть даже одна страна подписала Конвенцию, у нее может найтись
сосед (или соседи), не подписавший -- вот вам и канал для контрабанды,
поскольку таможня не вправе конфисковать животное или растение, вывозимое из
страны, не признающей КМТУВ.

Сложная ситуация возникла, в частности, в связи с нелегальной торговлей
златоголовым тамарином из Бразилии. Спрос на этого прелестного крохотного
примата в сочетании с тем фактом, что леса, где он обитает, подвергли
сплошной вырубке, освобождая пространство для сельскохозяйственных угодий,
повлек за собой катастрофическое сокращение численности вида. И вдруг, ко
всеобщему удивлению, один бразильский перекупщик предложил для продажи
двадцать четыре особи, что, по всем данным, составляло чуть ли не четверть
всей сохранившейся в мире популяции. Появление этих тамаринов на рынке было
поистине ужасным событием. Дальнейшие исследования показали, что в зоопарках
и у частных лиц в Японии, Гонконге, Франции и Португалии содержатся еще
пятьдесят четыре особи. Оказалось, что все они нелегально отловлены в
Бразилии, участнице КМТУВ, где формально эти зверьки охраняются законом.
Пойманных тамаринов переправляли контрабандой в Гайану, где они и попадали в
руки перекупщиков. При этом никого из покупателей не смущало, что тамарины
не только не происходили из Гайаны -- сама вероятность обнаружить там дикую
популяцию была равна возможности найти колонию белых медведей в Сахаре.
Гайана тогда еще не подписывала Конвенцию, не участвовала в КМТУВ и Бельгия,
что позволяло этим странам действовать по своему произволу. В итоге около
половины мировой популяции хрупкого зверька оказалось в частном владении или
в зоопарках.

Тотчас были мобилизованы силы борцов за охрану природы. Никак нельзя
было мириться с тем, что столь большой процент мировой популяции редкого
вида разбросан по всему земному шару. К тому же тамарины были нелегально
отловлены и вывезены из Бразилии. Желательнее всего было возвратить их в
Бразилию; если же это окажется невозможным -- собрать вместе, чтобы они
составили ядро группы для размножения в неволе. Легче сказать, чем