Чтение 16–й страницы книги ~Зайцемобиль~

прощать, а есть -- которые нельзя. Почему всегда твои штучки прощать нельзя?

-- Да они просто не поняли. Это же шутка.

-- Хороша шутка!

-- Давай скорее уедем! -- говорит Генка. -- Скорее, пока линейка...

Они двинулись к станции.

-- А где ножик, который я тебе купила?

Обшарил Генка карманы -- ножика нет. И тут вспомнил, побежал к вожатой.
Линейка как раз кончилась.

-- Ножик мой! Ножик отдайте! -- догнал вожатую Генка.

Вожатая пошарила в карманах, извлекла ножик. Хотела что-то сказать, но
передумала. Генка схватил нож и бросился бежать, потому что со всех сторон к
ним спешили ребята.

Бабушка стояла на дороге. Вид у нее был такой, будто она только что,
именно сегодня, постарела.

Даже еще лучше, что я уезжаю, думал Усов, шагая к станции. Жалко
только, что бабушка от меня мало отдохнула. Всего-то с утра до вечера.

¶ОБОЙДЕМСЯ БЕЗ ДЖУЛЬЕТТЫ§

(Рассказывает Генка Усов)

Лично я девчонок не люблю. На это есть причина.

Мой двоюродный брат Борька кончал строительное ремесленное училище, и
на практику его отправили в Таганрог. Из лагеря меня попросили. Бабушка не
хотела, чтобы я все лето подметал клешами мостовую, и упросила Борьку взять
меня с собой на практику.

-- Поезжай, отдохни, -- сказала бабушка на вокзале, -- а уж осенью я
тобой займусь серьезно.

Истинная же причина моего отъезда осталась для нее тайной.

Так я оказался в Таганроге. Там и началась моя нелюбовь к девчонкам.

Мы штукатурили новые пятиэтажные дома. Штукатурить -- это не то, что
уроки делать, тут не соскучишься. А после работы бегали к морю.

До чего там море мелкое! Уходишь далеко-далеко, вода теплая, песок на
дне -- паркет. Бредешь, бредешь... Бегут кольцами волны, исчезают вдали.
Вокруг тихо, так тихо, что в ушах пусто. Можно часами стоять и чувствовать
внутри пустоту. Забываешь про все на свете.

Мы и не заметили, как ребята оделись и ушли с пляжа. Тоже пижоны,
подождать не могут. Остался я с Борькой один. Напялил рубашку и брюки, трусы
даже отжимать не стал, и так высохнут.

Надо бы поесть, но не хотелось. Борька купил мне в киоске два стакана
газировки, сел на скамейку и стал книжку читать. Неинтересная, я такие в
руки не беру. Пошел чаек глядеть.

Долго солнце не садилось. Оно горячее, будто кусок металла раскалили
добела. Сейчас море зашипит, как только солнце его коснется. Но солнце тихо
исчезло, и море не зашипело. Я еще тогда подумал, что это не море. Просто
положили зеркало, вот оно и блестит между берегов.

Стало темнеть. Вижу: остался я на целом пляже один, один до самого
горизонта, даже страшно стало. Побежал к Борьке -- рядом с ним сидит
девчонка. Сел я на край скамейки, будто чужой, смотрю прямо в море. Если
Борька захочет, чтобы я оказался его братом, сам скажет.

Когда она появилась?.. Сидит и посматривает на него. Плечи у нее
загорелые еще больше, чем у меня. Юбчонка широкая, в разноцветную клетку,
торчит во все стороны.

-- Я целый день на солнце, а никак дочерна загореть не могу, -- говорит
Борька.

-- Просто у меня кожа смуглая, -- отвечает она, -- а у тебя нет.

И улыбается. Сама в глаза ему глядит, будто больше не на что смотреть.
Сидят и сидят, больше молчат, чем говорят, но с места не двигаются. А Борька
обещал в кино меня повести на сеанс, на который дети не допускаются. У меня
кончики пальцев от обиды закололо. Я кулаки незаметно сжал, чтобы не
волноваться. Так я закаляюсь.

-- Тебя как звать? -- спрашивает Борька.

-- Меня? Джульетта...

Джульетта... Может, она из кино?

-- А тебя, -- говорит, -- я знаю, как зовут. Ромео, да? Угадала?

-- Еще как угадала! -- засмеялся брат.

Так она Борьку и звала -- Ромео. А по-моему, Борьке с настоящим Ромео и
рядом стать нельзя. Ростом он ему под мышку, вихор, сколько ни слюнявь
ладонь, торчит. На брюки лучше не глядеть. Последний раз гладили на фабрике,
когда шили. А самое главное -- шпаги нет! Так я ему после и сказал. Борька
меня за это чуть не ударил. "Ты, -- говорит, -- ревнуешь меня к ней". Это
значит, я вроде бы хочу, чтоб мы были вдвоем, без нее. Мне-то что! Я бы и
сам устроился, но не велели от него отставать. А что он урод, это факт.

Джульетта -- другое дело! Очень красивая. Лучше, чем в кино. И язык у
нее подвешен... Борьку легко заговаривает. Он ей едва успел про свое детство
рассказать, а она ему и про класс, и про всех девчонок и ребят, кто с кем
дружит, кто в кого влюблен, кто поссорился, и про учителей.

-- Слушай, -- говорит Борька, -- родители о тебе не беспокоятся?

-- Нисколько, -- отвечает она. -- Я их давно перевоспитала, они у меня
были старомодные.

Захохотала и прибавляет:

-- Проводишь меня домой? А то я одна боюсь поздно ходить.

Долго мы до ее дома шли. Они впереди, я за ними, так, чтобы она не
догадалась. Улица Гегеля, дом 6. Я еще запомнил: Гегель -- это как Гоголь,
только лично мне менее известен.

Потом они возле калитки ходили. Шаги у нее маленькие, он шагает раз, а
она два. Он раз, а она два. И молчит... Там как раз фонарь. Их вижу, они
меня -- нет. Я за палисадничком спиной к забору прижался.

-- Ну, пока, -- говорит она.

Это когда они в четвертый раз возле ее калитки остановились.
Протягивает Борьке руку.

-- Завтра придешь на то же место, Ромео? -- спрашивает.

-- Приду, -- шепчет Борька.

-- А кто это за тобой ходит?

-- Брат.

-- А, брат... Симпатичный... Только ты его с собой не бери. Пусть сам
гуляет, ладно?

-- Ладно.

И убежала.

Распоряжается так, будто Борька не мой брат, а ее!

Зачем ему завтра приходить, когда они обо всякой ерунде разговаривают?
Если бы, например, на лодке покататься... Или в пещеру сходить... Я,
выходит, вообще никто, должен отдельно гулять? А если я чего-нибудь натворю?

Утром с моим братом что-то случилось. Штукатурит кухню в однокомнатной
квартире на третьем этаже и все время насвистывает. Я ему раствор в ведре
мешал, и он мне за целый день ни разу по шее не дал. Переставал свистеть
только, когда хлопала дверь. Значит, мастер пришел проверять качество.
Качество есть, но лучше все же не свистеть.

С работы Борька отпросился пораньше, забежал в парикмахерскую,
подстригся. И меня заодно подстригли. Потом в общежитии снял спецовку, надел
чистую зеленую ковбойку и показал пальцем на кровать:

-- Отсюда никуда не уходи. Скоро приду. А если задержусь, все равно
сиди на месте. Понял?

-- Понял. А то под дых...

-- Верно! -- сказал Борька и убежал.

Я сидел-сидел, и стало очень скучно. По радио всякую дрянь передавали
-- и то слушал. А когда комната стала серой, не выдержал. Вышел на улицу,
иду. До конца улицы дошел. На трамвай сел, два раза от круга до круга
проехал. Потом кондукторша меня ссадила:

-- Иди ты, сынок, спать! Темно уже.

-- Пришел я в общежитие так поздно, что даже Борька был дома. Как он со
мной обошелся, это никакого интереса не представляет. Он все может, потому
что старший брат, хотя и двоюродный.

-- Ген, -- говорит, -- запомни! Больше один не останешься!

Но я понял, что в душе у него поют соловьи, прямо заливаются. Наверно,
опять по улицам ходили туда-сюда. Лучше бы на трамвае катались.

К концу работы мастер попросил меня сходить за сигаретами. Несу их --
кто-то меня окликает:

-- Мальчик, ты брат Ромео?

Гляжу, Джульетта, только в другой юбке, белой с картинками. Еще
красивее.

-- Допустим, -- говорю, а сам картинки на юбке разглядываю: там
человечки бегают, кто вверх головой, кто вниз. -- Только он вообще-то не
Ромео: Борькой его зовут.

-- Ну, пускай Борькой. Передавай ему привет.

-- Ладно, -- говорю.

И бегу скорей обратно, а то мастеру курить нечего.

Отдал сигареты, небрежно так бросил Борьке:

-- Я, между прочим, кое-кого сейчас видел.

Борька покраснел.

-- И что?

-- То, что она привет тебе передает и советует со мной побыть, а то мне
скучно одному целый вечер...

-- А если серьезно? -- спросил Борька и еще больше покраснел. -- Ты
спросил?

Я не спросил, а сразу понял, что он влюбился по уши. Ну что ж? Так и
быть, пускай она дружит с нами.

До конца смены мы не разговаривали. Потом пошли домой, и Борька опять
быстро мылся и чистился.

-- Ты чего ж, пойдешь все-таки?