присоединился от скуки. Не из честолюбия, скорее из экономии.
скажешь, что она хуже кафе. Но мало-помалу движение затягивало его все
глубже. Однажды спохватился, что говорит сам. Поначалу думал, что
наткнулся на молчание, но вдруг понял, что это он его и вызвал. Чуть было
не расхохотался. Сдержался, дабы не опозориться. Слушают, да как слушают!
А его несло, и довольно складно. Он не знал, что скажет в следующий миг, и
это ужасно смешило его. Когда-то пугал сестру-дескать, в лесу военные.
Чего только не наплел ей! С тех пор давно так не смеялся. А тут снова
накатывает. Если слушают, значит, он умный! Стал состязаться в речах.
Результат был в его пользу. Он выдвинулся в число первых. Освоился с
проблемами движения, выезжал на места, скучно не было, но вот только
хотелось опять что-нибудь открыть в себе. Что, к примеру, умеет
командовать.
представлял: кем и зачем. Только одно-он и толпа и какое-то действие.
все.
спросил Говорек.
и думаешь по-другому. Это как с женщиной: когда знаешь, что она позволит
тебе все, ведешь себя с ней совсем иначе. А сейчас, когда я выступаю, меня
постоянно что-то связывает. И шпик в зале, и отношение к какой-нибудь
группе, и наша программа, в которой раз одно, в другой-другое. Я, кстати,
больше всего люблю призывать к переменам. Это отвечает моему характеру,
голос у меня подходящий, представление о переломе меня возбуждает. А тут
все об ином духе и об ином духе. Значит, рукам надо ждать. Да, так!
Перемена, только не в мире, а в нас самих. Великая смута, но все в голове.
Чистая комедия, а вернее, опера. Идти, но стоять, торопиться, а не
двигаться с места. Ах, мне хотелось бы заговорить во весь голос.
распалилась Кристина.
нем знаю и понимаю. И вообще все, что к нему относится, для меня ясно как
солнце. Знаете, у отца под Люблином есть мельница. Я уже какой-никакой
инженер. Я прекрасно вижу, вот как сейчас вас перед собой, что мельнице
нужно. Как нужно сделать, чтобы вода по-иному била в колесо.
же скажу: это должно быть по-другому, это и это!
всего видит неисправности, в своей-саму возможность ее исправить.
Понимаете?
твоей мельницы!
Правда, он научился тому, как наилучшим образом высмеять шутку. Вроде бы
задуматься и переждать. На это время слово отобрал у него Чатковский.
мы движение создали, а их создает движение, без нас не было бы
организации, но без нее не было бы их.
организацию, так все едино, кто кого породил. Ты ли ее, она ли
тебя-значения не имеет. В любом случае ты от нее зависишь, а без
нее-ничто. Вытащить у тебя из души организацию-и ты станешь точно таким же
бедолагой, как тот, которого она не породила. От того, что ты крестил ее,
свободы у тебя немного.
свободны или меньше нуждаемся в организации, я говорю лишь, что мы помним
кое-что о том времени, когда мы в организации не состояли, когда у нас
была возможность вступить в другую или создать нашу, но на иной манер. И
мы, старшие, и вы, кто пришел после нас спустя пять лет, - все мы накрепко
связаны с ней. Мы вот, однако, в состоянии представить себе, как это
бывает, когда нет движения. Вы и вообразить себе такого не можете. Для нас
оно только-только родилось, для вас-было всегда. У нас в голове не
укладывается, что оно существует, у вас-что так недолго.
точка. Еще разок хвостом взмахнули, совершили государственный переворот и
поставили крепкую власть', да так намучились, что нет у них сил извлекать
из нее выгоду. Победа в Польше всегда была на одно лицо. Вся энергия на
это уходила. И всегда она не средство, а лишь цель. Поляк мудр в убытке, а
глуп в победе. Над чужим ли, над своим ли, ради интересов соседних держав
или во внутренней борьбе. Ягелло после Грюнвальда, Собеский после Вены,
Август Сильный, когда он сбросил Сапегов, и Пилсудский после майского
переворота.
если побьешь его. Победа-не Страшный суд, она-миг превосходства. Сигнал,
что теперь можно давить. А если не видишь этого, если нет этого в крови!
валяющегося у ног, он бы доказал, что понимает! Самая худшая хворь в
общественной жизни-мягкотелость. Они от этой хвори народ вылечат!
партии "Народова демокрация" ("Народная демократия")-политического течения
правого и националистического толка, сформировавшегося на рубеже XIX-XX
вв.]. Для них Пилсудский был чересчур жесткий, для нас-пресный.
бьыа дочерью пожилых родителей.
Потому, как он говорил, что в государстве было слишком много произвола.
Стало быть, наткнись он на справедливость, все было бы в порядке. Проблема
правящей элиты та же, что и домашней прислуги. Лишь бы не крала. Повод
есть. Верно. Слишком серьезный для смены кабинета, слишком легковесный для
свержения власти.
князя-регента.
"У регента зад в цементе". Когда Кристина впервые пришла на собрание
кружка, собиравшегося на Праге, которое проводил Дылонг, тут же выскочила
с этим княземрегентом Любомирским. А в зале на девяносто процентов
пролетариат. Кто-то тогда и рявкнул в рифму, вроде бы себе под нос, но
так, что услышали почти все. Когда все кончилось, из вежливости Дылонг
извинился за эту выходку перед Кристиной, которая, впрочем, не обиделась.
спокойно.
Иоанн Креститель. Первый набросок, который вот так, для себя, сделала
натура перед тем, как создать гениального пророка. Ибо санация была
какой-то черновой доктриной, в которой угадывались очертания абсолютной и
героической власти! Идея эта Пилсудскому не давала покоя. Мы дадим ей
полный ход.
будет реализм. Героизм непогрешимости видения.
жаргон. У церкви-латынь, у великой революции-лексикон энциклопедистов, у
социалистов-словарь Маркса. Литургия необходима, а где молитвы-там и
высокий стиль. Как же без торжественных слов. Ты и сам, как поговоришь с
нами, выходишь окрепшим. Оттого, что узнал что-то новое? Может быть! Но
главное-потому, что принял участие в литании, задирая голову к тайнам
нашего движения, к которым обращены эти отвлеченные, возвышенные,
праздничные слова.
стороны.
бы усыновленный им. Я считаю это цинизмом-когда отходишь в сторонку, чтобы
посмотреть, как идея, которой ты предан, выглядит в профиль.
вслепую. Все равно-движение или женщину. А вырастешь, станешь как я.
Преданным, но способным взглянуть издали.
не должен становиться таким. Подобным образом встают над движением. Вот ты
как раз так и возносишься. У всех у вас это. Больше понимания, чем веры.
То есть больше доброй воли, чем сильной. Из-за этого у нас погибали все
движения, ибо, не успев обратиться в веру, человек принимался
мудрствовать. Относился к организации как к какому-то механизму.
Развинчивал, трогал колесики, пружинки, все обнюхивал. А ведь организация
для того и существует, чтобы ее не понимать.
Русанов Владислав
Шилова Юлия
Прозоров Александр
Дальский Алекс
Орловский Гай Юлий
Фазиль Искандер