воровка с Московского вокзала, а глаза - как у святой!
- Она действительно святая,- сказал Люппо очень серьезно
- Кажется, на сей счет у нее имелись предрассудки
изнасилование. Но то, что сделали вы, называется святотатством
маются
на этом наживаться
коллекцию грешниц украсит хоть одна праведница
- Я не продаю свои работы.- Скульптор слегка покраснел
- Тогда не хочу, чтобы вы их кому-нибудь показывали
покажу. Вас это устроит?
- Я бы предпочел иметь снимки при себе
- Сок
сколько лет мы с вами знакомы, я ничего не могу понять. Странный вы,
ей-богу, человек. Я вас иногда даже боюсь. Вина вы не пьете, в хорошей еде
толка не понимаете, женщинами не интересуетесь, наркотики не употребляете, к
деньгам и дорогим вещам равнодушны. Разве что табак любите, но, согласитесь,
для полнокровной жизни этого мало
- Да мне как-то жаловаться не приходится. Во всяком случае, удовольствий
хватает
Борис Филиппович достал трубочку
или литературе нет ничего близкого к уровню средневековья или Возрождения?
Ни одного из художников нашего времени рядом нельзя поставить с Леонардо или
Микеланджело. Ни одно современное здание не сравнится с храмом Покрова на
Нерли, ни один писатель - с Шекспиром
слышал дилетантские рассуждения об искусстве
веса таланта выпадает на долю каждой человеческой особи. И вот результат
на человеческом несчастье только ради того, чтобы получать как можно больше
удовольствия
- Удовольствие - слишком примитивная вещь, чтобы делать его своей целью
просто затупляют ощущения, обладание дорогими вещами лишает людей воли. Хотя
большинство сейчас именно к этому и стремится
создадите. Ваш потолок - потакать инстинктам похотливых самцов
- Я намеренно вас оскорбляю, потому что вы оскорбили меня, и даю вам понять,
насколько это оскорбление сильно. Неужели же вам мало разнузданных девок,
что вы силком заставили сниматься эту несчастную?
- Если вы такой чистый, зачем тогда сюда приходите, да еще советы мне даете?
- Я хочу вам помочь,- ответил Борис Филиппович очень серьезно.- Ваша душа
грязна, но не мертва. Вам была послана святая отроковица. Послана для того,
чтобы вас остановить. Но вы этого не поняли и осквернили ее образ
предлагаю вам пари. Я вылеплю вашу святую в обнаженном виде, и поверьте мне:
моя работа ничем не уступит Микеланджело. Если я выиграю, то сделаю с этими
фотографиями все, что захочу, если проиграю - отдам вам
отвратительнейших пороков, хотя до этой встречи он менее всего был склонен
подозревать в зависти Бориса Филипповича. И еще пожалел о том, что связал
себя словом и не сможет никому показать новые работы. Но идея вылепить
обнаженную воровку неожиданно его захватила
Вечером Колдаев поехал на Московский вокзал. Там было шумно и людно,
торопливо проходили нарядные мужчины и женщины с добротными дорожными
сумками и чемоданами, слышалась иностранная речь, и раздавался смех. Но,
когда все дорогие поезда, которыми ездил в Москву обычно и он, ушли, залы
ожидания наполнились совсем другой публикой. Бледные, худо одетые,
утомленные его соотечественники сидели на лавках, уронив головы. Колдаев
бродил по вокзалу час, другой, третий, пока не зарябило в глазах, и это
бесцельное блуждание настроило его на философский лад
и спящими на полу людьми.- И почему они так живут, почему терпят и сколько
станут терпеть еще?" Безумные многочасовые очереди в кассы и в буфет,
женщины в очереди в туалет, женщины на его фотографиях - унижение и красота,
как все здесь переплелось. Потом они поедут в переполненных общих вагонах, с
детьми. Запах колбасы, чеснока, соленых огурцов, крутые яйца на газетке
стояла в унизительной женской очереди!
Он вдруг подумал, что, ощущая себя частью элиты, не зная бытовых неу-добств,
грязных запахов, толкотни, спертости, он не знает и своей страны и никто из
его гостей ее не знает. Их мир с момента рождения в привилегированных
родильных домах до похорон на специальных кладбищах отгорожен от этих залов
ожидания и очередей, и теперь Колдаеву подумалось, что в этом было что-то
неправильное
- Что? - Он с трудом очнулся от красивых мыслей. Симпатичная, совсем не
похожая на вокзальную проститутку, пухленькая рыжеволосая девица в мини-юбке
тронула его за рукав. Говор у нее был мягкий, южный, а голос - глубокий и
низкий, какой всегда волновал его в женщинах
Колдаев задумчиво посмотрел на нее
Девица недовольно дернула головой
своего дома. Сколько же он их сюда переводил: блондиночек, брюнеток,
студенток, художниц, школьниц, учительниц, продавщиц, поэтесс и артисток,
совсем молоденьких и замужних, русских, украинок, эстонок, евреек,
иностранок! С иными он продолжал иногда встречаться, но ни одна его так не
зацепила, как эта "святая"
задралась до черных шелковых трусиков.- И вы тут один живете?
Он достал из ящика стола коробку и, не выпуская из рук, показал проститутке
одну из фотографий
- От сучка! А клялась, что не работает. У вас тут что, женщин голых
фотографируют? Так это и я могу, если заплатите
- А х... ее знает! Но на вокзалах больше точно не будет. Ишь цаца какая
гладенькая! Фотокарточку еще надо было б попортить, чтоб знала, как врать
девице деньги.- А теперь все, иди
шлюшку,- с ней было бы веселее скоротать этот вечер. Подкатившая к нему
тоска ничего общего не имела с той легкой хандрой, что он чувствовал с утра
могильных бюстов и остановился на иконе Богоматери. Темная, старинная, она
стояла у него на столе, в полумраке как живые мерцали глаза, и он подумал о
том, что человек, ее нарисовавший, себя обессмертил. Никто не знает и
никогда не узнает его имени, хотя, вероятно, иконописцу было это не важно,
он ведь считал себя только кистью в руках Бога. Но икона осталась, и любой
сколько-нибудь понимающий в искусстве человек будет ею восхищен. От него же,
Колдаева, останется масса работ на самых дорогих кладбищах, но ничего общего
с искусством они иметь не будут. Долгое время эта очевидная мысль его не
слишком волновала, теперь ему вдруг сделалось страшно
что на свете не согласился бы променять ее на достаток и покой. Он бы
предпочел стать безымянным творцом шедевров, принять за это любое страдание,