Чтение 16–й страницы книги ~Закрытый перелом~

фективность этого не совсем понятного метода лечения. Именно по-
этому врачиха, перенявшая опыт иглоукалывания у китайских спе-
циалистов еще во времена былые и теперь метившая на место заве-
дующей отделением, взялась за лечение Виктора, тем более, что был
он человеком гражданским и случай у него был свежий, незапущен-
ный.
Ежедневно Виктор лежал, утыканный серебряными иголками в
руки, ноги, темя, щеки, крылья носа, губы, мочку уха, а врачиха про-
поведовала ему китайскую философию о том, что Виктор должен
верить ей, иначе лечение не пойдет.
Врачиха также объясняла ему, что каждый человек состоит из
каналов, сквозь которые струится светлая небесная энергия жизнен-
ной благодати, и что болезнь - это только засор какого-нибудь кана-
ла, и что она своими серебряными уколами прочищает путь живитель-
ной субстанции. Такова была китайская концепция строения человека
и связи его с природой, с воздухом и водой, с теплом и холодом, с
тяжестью и невесомостью, со светом и темнотой, но Виктор эту кон-
цепцию не воспринимал, его мучили совсем другие вопросы, ответ на
которые помог ему найти Антон.
Антон.
Ан-тон.
Даже имя его никогда не склоняли. Насколько помнил Виктор по
школе и по студенческим годам, Антона никогда не звали Тошкой или
Антошкой, не рифмовали его имя с картошкой, а всегда Антона
называли Антон. В глаза и за глаза. Его не по-детски серьезный
внимательный взгляд серых спокойных глаз внушал уважение, как
взрослым, так и сверстникам. Мальчишки старались заслужить
именно его похвалу, а взрослые беседовали с ним, как с равным.
Сам Антон всегда был немногословен, он умел слушать, диалог с
ним превращался в монолог, причем собеседник Антона был всегда
убежден, что Антон полностью разделяет и одобряет его суждения.
На самом деле Антон смотрел на этот мир по-своему, но откровенным
он не был ни с кем.
Даже с Виктором.
Это Антон окрестил Виктора Викой. Вика считался другом Ан-
тона. Они сидели вместе за одной партой. Виктор втайне гордился
таким товариществом, не задумываясь над тем, почему именно ему так
повезло, и был беззаветно влюблен в Антона. Виктор радовался,
когда видел, что Антон ценит его преданность, его готовность по-
жертвовать самым дорогим, что может быть у мальчишки: блестя-
щим металлическим шариком, иностранной почтовой маркой или
пластмассовым пистолетиком, стреляющим водой.
Антон никогда ни о чем не просил Виктора, но избрал его себе в
друзья потому, что сам нуждался в товарище, с которым можно было
бы разделить свое одиночество.
... Антон и Виктор сидели на скамейке в Лефортовском парке над
Яузой-рекой. Виктор уже рассказал Антону о нелегких судьбах
своих сопалатников, о врачихе и ее китайской концепции и, наконец,
с болью поведал о полном крахе своей веры в справедливость и доб-
рую основу человеческих взаимоотношений, что подтверждалось
глухой бесперспективностью на службе и безвозвратным уходом Га-
лины.
Антон терпеливо выслушал Виктора и поподробнее расспросил
его о китайской модели человека.
Садилось солнце, и в наступающих сумерках все темнее станови-
лись аллеи Лефортовского парка и, наоборот, все светлее серел гранит
набережной. Виктор закрыл глаза и после долгого молчания загово-
рил, как бы медленно размышляя вслух:
- Представляешь, Антон, я настолько хочу разом избавиться от
всего, что навалилось так неожиданно на меня, что даже мечтаю о
каком-то чуде... Например, чтобы к нам на Землю прилетел кто-то с
другой планеты и привез бы с собой чудодейственное лекарство. Я
понимаю, что это мечта, бред, что я хочу слишком многого и чтобы
все исправилось быстро и легко, поэтому пусть это лекарство дейст-
вует не по принципу: раз - и все! а постепенно. Скажем, каждый день
принимаешь дозу лекарства и на один сантиметр очищаешься от всего
больного. Во мне сто восемьдесят пять сантиметров и поэтому сто
восемьдесят пять дней идет очищение. После первого дня волосы стали
густыми и красивыми, исчезла седина и перхоть, на следующий день
пропали морщины на лбу, а сосуды головного мозга стали чисты и
эластичны, позже зародились новые зубы и, главное, что есть наде-
жда, есть уверенность, что завтра ты будешь здоровее, чем сегодня, это
очень оптимистичный процесс - процесс выздоровления, очищения,
пока в одно прекрасное утро ты не проснешься совсем новеньким.
Все свежее, красивое, чистое - глаза, зубы, кожа...
- И душа? - спросил Антон. Душа тоже вместе с телом очистится -
сантиметр за сантиметром? Или в ней больше, чем сто восемьдесят
пять?
- Как нет того инопланетного лекарства для тела, так нет лекар-
ства и для души. Да и не может быть, - безнадежно ответил Виктор.
- А я рад тому, что ты задумался над этим...
Антон посмотрел на Виктора и размеренно продолжал:
- Подавляющее большинство людей не хочет думать о смысле
жизни - для этого необходимо иметь высокое мужество. А человек,
каждый человек, изначально осужден и обижен. В каждом, может
быть, и незаметно для него самого, живет обида за то, что он поя-
вился на этот свет помимо своей воли, и что он болен, а если здоров,
то некрасив, а если красив, то глуп, а если умен, то не начальник, а
если начальник, то нелюбимый. Обида такая живет всегда, потому
что каждому человеку надо ежечасно, ежедневно самоутверждаться в
самом себе, в вере в самого себя. Ведь каждый из нас уникален и не-
повторим, но все мы осуждены - нас ждет смерть. И единственное ей
противопоставление - это вера в собственное "я". Есть, правда, время,
оно зовется детством, когда не понимаешь по-настоящему, что ты
смертен, когда мама и папа берегут тебя теплом своей родительской
любви от забот, от холодного равнодушия чужих людей, от того, что
тебе еще предстоит... Я не имел и этого... Мать моя подкинула меня в
пятилетнем возрасте своей одинокой престарелой сестре, тете моей -
Фросе, и сгинула где-то в Сибири, не то на Камчатке со своим очеред-
ным избранником, одному из которых появлением на этот свет обязан
и я...
Виктор с удивлением слушал Антона. Виктор, его лучший
друг, всегда верил, что родители Антона - люди нелегкой судьбы,
пострадавшие в смутные времена, а благородная тетя Фрося - человек,
вскормивший и вырастивший сироту Антона.
- Думаешь, я обиделся на весь мир только из-за того, что меня
лишили счастливых детских эмоций? - усмехнулся Антон. - Нет. Ну,
не повезло, ну, бывает... Бывает и хуже... Бывает так плохо... Зачем
меня взяла к себе тетка? Почему не сдала в детский дом? Всю жизнь
она попрекала меня куском хлеба, говорила, что из-за меня не может
выйти замуж, выгоняла на улицу, когда к ней кто-то приходил... В
такие моменты я шел к тебе, к твоей маме, у нее-то хватает любви и
добра на всех. Зато на людях тетя Фрося становилась одинокой жен-
щиной, для которой кроме Антона никого не существует... Уже тогда
я понял, что все люди лгут, что они хоть что-то, а скрывают, извра-
щают, утаивают... Все двойные и все двойное... И не жди иного. В
каждом из нас есть второе, более глубокое, невидимое дно... "Нет
правды на земле, но правды нет и выше", - так сказал Пушкин устами
Сальери, а Пушкин знал, о чем говорил... Всегда, во все времена все
повторялось сызнова и кончалось тем же. Вот и делай отсюда вывод -
ради чего стараться? Чему радоваться? Кого любить?
Виктор слушал и, как бы в подтверждение неожиданной исповеди
Антона, у него появилось и окрепло двойственное ощущение, вернее
ощущение двойственности. С одной стороны, в словах Антона звучала
жестокая истина и в то же время, даже в состоянии своей пессими-
стической подавленности, Виктор не мог, не хотел, не желал принять
фатальную неизбежность антоновской концепции.
- То есть как это некого любить, нечему радоваться? - запротес-
товал Виктор. - Разве мы сами, по собственной воле творили любовь?
Это же она избирает нас! А мы над ней не властны. Никто нас с Гал-
кой не заставлял любить друг друга...
Антон прищурился, покачал отрицательно головой, потом мяг-
ко сказал Виктору:
- Вика, ты только пойми меня правильно - то, что я тебе сейчас
скажу, необходимо понять прежде всего тебе самому, чтобы ты потом
не делал ошибок, не попадал в больницу. Не обижайся, а подумай
спокойно - ведь скорее всего Галина, Галка, птица, радость твоя нико-
гда не любила тебя по-настоящему. Иначе она не ушла бы от тебя к
этому Георгию Аркадьевичу, иначе она навестила бы тебя хоть разок
здесь, в госпитале, иначе она была бы верна тебе, твоим интересам, я
имею ввиду твою мастерскую...
- Нет, это неправда, она любила меня! - горячо запротестовал
Виктор и тут же в глубине души поверил Антону.
А Антон вспомнил новогоднюю ночь, когда они вместе пели и
веселились в комнате, которую снимали Виктор и Галина. Виктор,
пьяный больше от счастья, чем от выпитого, вышел на кухню за
чем-то, где курили остальные гости, и Галина, сидевшая на кровати
рядом с Антоном, тут же властно обняла его за шею и жадно поце-
ловала. Антон не стал об этом говорить Виктору ни тогда, ни после, но
сейчас, в Лефортовском парке, он подумал о том, что надо каким-то