Вечером у подъезда мелькнул Хрюша, я был навострен на его особенную тень, и мы
тут же встретились. Он завопил, что в дом не пробиться, дороги обросли тяжелым
снегом, не тает и не тает... Хрюша преувеличивает, хочет прослыть героем, я знаю
это и не спорю с ним. Он похватал каши с рыбой и умчался снова. Алиса чудом
впрыгнула в форточку, плотно прикрытую, но не запертую. Обычно такое вытворяет
только Клаус - висит на окне, сопит и царапает, пока не отворит. Старушка
выделывает чудеса не хуже!.. В подвале Макс занят обследованием Люськи, он
подозревает, что она годится, но еще не выяснил, годится ли вполне. Клаус это
чувствует с порога... Была каша с каплей молока, ели и отвалили по своим делам.
Ветер явно февральский, неровный, мятежный, не знающий твердого направления.
Погода ковыляет, торопится к весне.
Зима спешит отвоевать потери. Снег подернулся голубой корочкой, я иду, скольжу,
проклиная все состояния воды... Сначала нашел двух кошек. Алиса отбивается от
нападок Серого, его давно не было. Он провожает нас до подъезда, уговаривает
Алису не идти за мной, но она не дура, и карабкается по ступеням. Он и сам готов
был заглянуть, но я пресек моментально, еще не хватает чечена с тыла к нам!
Когда он проникал на кухню каждый день, страстно желая влиться в наши ряды, я
уже стал колебаться, - даже после всех наших споров! - может возьмем?.. И в этот
момент он отвалил в сторону, дней десять, а то и больше его не было. И вот
объявился, от брюха одни воспоминания, головастый костлявый кот. Я присмотрелся
- и ахнул: правый бок изрыт свежими шрамами, и не царапины это, а, похоже,
пальнули дробью. Люди уже не удивляют, а подтверждают мое мнение о них... Могуч,
оклемался-таки Серый и снова готов приняться за свои дела, хотя, кажется, стал
немного добрей к нам. Наверное, полеживая в какой-нибудь дыре, вспоминал наши
супы и каши, и прошлое казалось светло-розовым. Но на узкой дорожке с ним
по-прежнему лучше не встречаться... Люська снова затеяла игру в погоню с
Костиком, Хрюша обследует полку, на ней стопками рисунки и маленькие картинки.
Мне лень вставать, и я говорю ему, что не позволю! Он сделал вид, что испугался.
Клаус ожесточенно борется с засохшей вермишелью, остальные пробовали да
бросили... Всем не по себе - тоскливо, что отступило тепло.
Воздух неподвижен, лед гол и ослепителен при скудном свете серого утра. Вместо
солнца кометный фиолетовый след, чуть выше снега и зубчатой кромки леса...
Эльза, бродячая овчарка с двумя щенками копается в отбросах. Щенки резвятся, они
пережили тридцать, что им шесть минусов - чепуха! Жизнь могуча и терпелива...
если в нужный момент ее чуть-чуть подпихнуть. Подбросил им корку хлеба, из тех,
что всегда ношу с собой. Щенки не захотели, мать легла, и придерживая обеими
лапами, стала грызть, она знает, надо есть впрок.
Меня встретил Макс, дал себя погладить, и мы шли, рассуждая о прочности и
непрочности жизни. Пробирались по обледенелому насту к подъезду, темному,
спящему, потому что суббота. А нам выходные нипочем, все дни одинаковы.
Выскочили кошки, с другой стороны появился Серый, тут же бросается к Алисе, она
с шипением против такой фамильярности... Увидев меня, Серый слегка присмирел, а
я спросил его - бывал ли, едал ли, имея в виду кухню. По морде вижу, что бывал и
едал, так что в доме хоть шаром покати. Макс прочно засел под лестницей,
пришлось уламывать, упрашивать... Напоследок явился Хрюша, - поднял истошный
визг на балконе, схватился с каким-то новым. Я поддержал его, только новых мне
не хватает!...
В подвале снова кружится ветер, фанерка, искореженная с особой злостью, валяется
на полу. Эта борьба надоела мне... В углу зашевелился мой старикан, и мы не
спеша идем домой.
От того места, где солнце показывается утром, до точки, где уплывает под землю,
по снежной пустыне небольшое расстояние, а от сегодняшнего захода до летнего -
еще огромное.
Я иду через город по желтоватому снегу. Воскресные коты по утрам гуляют
безбоязненно, многих я знаю в лицо. А люди... кое-кого помню, но не желаю
узнавать... Выхожу к своим, вижу, Люська отчаянно разевает рот, но еще не слышу
ее. Макс, Хрюша... Клаус, его тянет к мусору, я беру его на руки, он сопит, но
терпит. Среди них мне лучше, легче... Время туши и мела, а тянет к цвету. Нет
ничего приятней, чем мазать по чистому и белому. Коты безумно любят светлую
бумагу или полотно. Кот, если замарает задницу, садится на траву и елозит, пока
не очистится. Бесполезное, бездумное, звериное занятие искусство - страсть
отделаться, освободиться - от краски, цвета, от слов, которые поперек горла...
Особая форма выживания, изощренная, изысканная, и мучительная.
Ветки замерли, деревья неуклюжи, тяжеловесны, их стволы и ветки наивны, все
живое легкомысленно вылезает на поверхность, пробуя на вкус ветер. Зачем им это?
Ничего хорошего не ожидает тех, кто вылез - из скорлупы, семени, земли - на
воздух и свет. Прорастание - мучение, рост безумие, авантюра, вызов. Я завидую
муравьям, для них на земле столько пространства... и так мало кто их замечает...
Может, это кажется мне, но какая разница, - мы живем тем, что нам кажется.
Зову своих, вдруг с одного балкона мне отвечают, и на перилах появляется
котенок. Тот самый, тигровый! Исчез из подвала, и я думал, он погиб.
Оказывается, его взяли в дом, он хорошо живет, гуляет и возвращается. Что может
быть лучше возможности уходить и возвращаться? Это и есть свобода... Он орет, и
хочет ко мне. Я приходил к нему в сумерках, он и лица-то моего не видел!
Наверное, запомнил голос... Я отступаю за угол и молчу. Пусть забудет, дурак.
Что я могу для него - скудную еду, подвал, опасности бездомной жизни, в которой
свободы больше, чем можешь воспринять?..
Зажегся свет, отворилась дверь, и женский голос позвал его, единственного,
своего... Он умолк, а мне стало спокойно... и немного грустно. Что поделаешь,
надо отвергать любовь и привязанность, если не уверен в себе.
Навстречу мне белая крохотная собачонка, за нею пес, Полканом не назовешь, но и
не Шарик, морда солидная, глаза понятливые, темная спина, на лапах и брюхе
бежевые, палевые пятна, пятна... Поравнялся со мной, остановился... Я вижу его
насквозь. "Бежать за этой сучкой?.. Неплохо бы и позавтракать..." Иду дальше,
зная, что он еще стоит. Сейчас повернет за мной. Сзади шорох лап - идет,
поравнялся, смотрит... У меня немного каши с рыбой, но меня ждут шесть рыл, и
Стив, если явится. И Серый - восьмой, если осмелится. Лезу в кастрюльку, кладу
пригоршню каши на край тропинки, на потемневший снег. Он тут же сожрал и снова
уставился на меня. Я ускоряю шаг и говорю через плечо - "в другой раз..." Он
проходит еще несколько шагов и решительно поворачивает за сучкой, исчезнувшей в
тумане.
Встречает меня Макс, рядом веселится стайка шавок. Но я самый сильный и смелый
кот, Макс это знает, он шагает впереди меня, кося глазом на свору... Видим,
Хрюша валяется на снегу, вскакивает и кричит, что давно пора! Опять нет Стива...
На кухне Серый подъедает остатки, и, не слушая моих упреков, не торопясь уходит.
Я не против него, я только за равновесие сил, покой и мир в доме, а он не хочет
меня понять! Как только я добрей к нему, он наглеет и свирепеет. Я вижу, он
снисходительно ухмыляется, и знаю, почему - нормальному коту трудно понять
ненормального: в подвале кормлю, а в доме придираюсь к мелочам, и гоняю. Но ведь
он крокодил, передушит моих, и обожрет! И все-таки, мой порядок довольно
странный, и для котов и для людей. Я застрял между двумя мирами, как бывает во
сне. Хрюша рассеянно пожевал каши, весь в думах и мечтах. Я чувствую, у него
зреет план, как победить всех котов и завоевать всех кошек. Может, получится?..
Он снова к форточке, в путь, я не удерживаю его, смотрю с балкона, как он
спешит. Куцая фигурка, маленький, сосредоточенный, движется скачками и
перебежками к оврагу. Остановился, вытянулся, прислушивается... По ту сторону
голоса, крики - люди. Я на своей непрочной шкуре ощущаю его страх в мире злобных
и равнодушных великанов... Он постоял и начал спускаться, исчез. У нас мало
кошек, Алиса стара, хотя на хорошем счету, а Люська еще дура, к тому же
связалась с Клаусом, у того тяжелая лапа... И Хрюше ничего не светит у нас. У
него один защитник - я, а этого мало для котовского признания. Ему бы сразиться
с Серым, будет побит, но станет своим. Хрюше пока не хватает решимости. За
оврагом другая жизнь, сытней, но опасней, и я опасаюсь за Хрюшу - вернется ли?..
Сидим, ждем мусорку, где же она?.. В пустых подвалах мерещатся коты, на голых
стенах - картины, в каждой тени, узоре или трещине на потолке видится неведомая
местность, звери, морды, лица... все движется, живет...
Он каждый день пробирается к нам и шарит по мискам - ну, съел бы немного, так
ведь ничего не оставит! Забыл, что я наказываю за грабеж?.. Всем котам не по
себе, только кошки довольны - какой мужик!.. Но я вижу другое. Уже два с лишним
года он пытается проникнуть ко мне; с едой-то наладил, такому украсть раз
плюнуть, а дружбы не получается. И он стал уставать. Нашел себе крохотную
тряпочку, которой наши пренебрегли, сидит на ней в кухне, в самом неудобном
углу, и полюбил это место. Иногда заглядывает в комнату, где развалились кошки,
в глазах зависть и печаль. Сегодня он на своем клочке, я подошел, он не смотрит,
совсем приуныл. Я протянул руку, он зажмурился, уши прижал, но ни с места!
Никого не было, только я и он.
"Ну, ладно, Серый, - я сказал ему, - сиди..."
Он не очень обрадовался, - "и так сижу, а теперь, значит, позволил?.." Не этого
он хочет. "Тогда не бей наших!" Только шевельнул хвостом, положил голову на
лапы, а потом и вовсе в клубок свернулся. Я не мог его выгнать, оставил форточку
открытой на ночь. Если б он подружился хотя бы с Клаусом и Хрюшей... Но зверь
это зверь, тем более, мужик.
Раз или два в год я вижу сон: убиваю зверей. Иду к ним с важными заданием, в
руке топор. Беру его наизготовку, кто-то хватает кошку, держит задние ноги,
кто-то накинул на шею петлю... они растягивают зверя над большим, почерневшим от
крови чурбаком. Надо прижать плотней, чтобы легла шея... Я размахиваюсь и
сильно, ловко, точно бью, так, чтобы голова отскочила сразу. Дергающееся
туловище тот, другой, отшвыривает подальше, чтобы не запачкаться кровью. Голова
соскакивает с петли, падает, глаза несколько раз открываются и закрываются,
взгляд еще напряженный, узнающий, быстро тускнеет... Я делаю это без колебаний,
так нужно.
Просыпаюсь, еще темно, где-то в черноте живут ночной жизнью мои звери, знают,
что утром принесу поесть, дам погреться около себя... Я ничего не понял тогда,
убивал без сомнений, но с напряжением, преодолевая страх, который не мог себе
Семенова Мария
Суворов Виктор
Конюшевский Владислав
Прозоров Александр
Глуховский Дмитрий
Сертаков Виталий