от того, как будет гражданин оценен, каждый должен (хочет ли он играть в
футбол за сборную команду, открыть ли выставку картин или провести каникулы
у моря) вести себя так, чтобы получить высший балл.
не заботило, хорошо ли его земляки играют в футбол или рисуют (никого из
чехов никогда не занимала ее живопись), а весь его интерес сводился к тому,
выступали ли они против коммунистического режима активно или только
пассивно, по-настоящему или просто для видимости, с самого начала или всего
лишь сейчас.
Праге знала физиономии тех, чьим призванием было проверять и оценивать
других. У них у всех указательный палец был несколько длиннее среднего, и
они обычно целили его в того, с кем разговаривали. Кстати, и у президента
Новотного, стоявшего у власти в Чехии четырнадцать лет - вплоть до 1968
года, - были такие же завитые парикмахером волосы и самый длинный среди
обитателей Центральной Европы указательный палец.
не видал, что он похож на коммунистического президента Новотного,
побагровел, побледнел, еще раз побагровел, еще раз побледнел и, так и не
сказав ни слова в ответ, погрузился в молчание. Вместе с ним молчали и все
остальные, пока Сабина наконец не поднялась и не вышла из комнаты.
почему, собственно, она должна встречаться с чехами? Что связывает ее с
ними? Пейзаж? Если бы каждому из них случилось сказать, что он представляет
себе под названием Чехия, образы, всплывавшие у них перед глазами, были бы
совершенно различны и не творили бы никакого единства.
каково, если чеху не свойственно чувство музыки? И существо чешскости сразу
расплывается.
строчки из его книг. Единственное, что доступно было их дружному пониманию -
это пламя, слава пламени, в котором сгорел он как еретик на костре, слава
пепла, в который он обратился, так что суть чешскости для них, говорила себе
Сабина, именно один пепел, ничего больше. Этих людей связывает лишь их
поражение и укоризны, какими они осыпают друг друга.
теперь собственные мысли. Она сознавала, насколько они несправедливы. Ведь
среди чехов были люди и не похожие на этого, с длинным указательным пальцем.
Тишина растерянности, воцарившаяся вслед за ее словами, и отдаленно не
означала, что все были против нее. Скорее всего, они были сбиты с толку той
внезапной ненавистью, тем непониманием, жертвой которого здесь в эмиграции
становятся все. Почему бы ей не пожалеть их? Почему она не видит их
трогательными и покинутыми?
открылась перед ней долгой дорогой предательств, и каждое новое
предательство влекло ее как порок и как победа. Она не желает и не будет
стоять в строю! Она отказывается стоять в строю - все время с одними и теми
же людьми, с одними и теми же речами! Вот почему она так встревожена своей
несправедливостью. Но эта тревога не вызывает в Сабине неприятного чувства,
напротив, ей кажется, будто она одержала над чем-то победу и кто-то
невидимый рукоплещет ей за это.
эта дорога! Надо же когда-нибудь перестать предавать! Она должна наконец
остановиться!
Она нашла свой вагон. Открыла дверь купе, куда ее довел любезный проводник,
и увидала Франца, сидящего на застланной полке. Он встал, чтобы
поздороваться с ней, и она, обняв его, покрыла поцелуями.
из всех женщин: Не отпускай меня, держи меня возле себя, укроти меня, сделай
меня своей рабыней, будь сильным! Но это были слова, которые она не могла и
не умела произнести.
с тобой. - Это было самое большее, что она умела сказать при ее сдержанном
нраве.
принуждали их ходить в церковь, они мстят им тем, что вступают в партию
(коммунистическую, маоистскую, троцкистскую и так далее). Однако Сабину отец
посылал сначала в церковь, а затем сам же со страху заставил ее вступить в
коммунистический Союз молодежи.
следом девушка прикрикивала на нее и нарочно наступала ей на пятки. Когда в
колонне пели песни, она никогда не знала слов и лишь беззвучно открывала
рот. Но студентки, заметив это, нажаловались на нее. Смолоду она ненавидела
любые демонстрации.
студентом, научная карьера была ему обеспечена с двадцати лет. Он уже тогда
знал, что проведет всю свою жизнь в просторах университетского кабинета,
общественных библиотек и двух-трех аудиторий; этот воображаемый образ
вызывал в нем ощущение удушья. Он мечтал выйти вон из своей жизни, как
выходят из квартиры на улицу.
Как славно было что-то праздновать или что-то требовать, против чего-то
протестовать, не быть одному, быть под открытым небом и быть с другими.
Демонстрации, валившие по бульвару Сен-Жермен или от площади Республики к
Бастилии, его завораживали. Марширующая и кричащая толпа была для него
образом Европы и ее истории. Европа - это Великий Поход. Поход От революции
к революции, от боя к бою, вечно вперед.
ненастоящей. Он мечтал о настоящей жизни, о близости идущих бок о бок с ним
других людей, об их выкриках. Ему и в голову не приходило, что принимаемое
им за ненастоящее (работа в одиночестве кабинета и библиотек) именно и есть
его настоящая жизнь, тогда как демонстрации, представлявшиеся ему
реальностью, не более чем театр, танец, торжество, иначе говоря: сон.
мая всем полагалось отправляться на место сбора демонстрантов. А чтобы
никому не повадно было отлынивать, студенты-активисты прочесывали опустевшее
здание. Поэтому Сабина пряталась в туалете, и лишь когда все уходили,
пробиралась в свою комнату. Наступала такая тишина, о какой она и не
мечтала. Только издали доносилась походная музыка. Ей казалось, что она
прячется в раковине, а издали шумит море враждебного мира.
случайности оказалась в Париже как раз в годовщину русского вторжения. В
городе проходила манифестация протеста, и она не могла устоять перед тем,
чтобы не принять в ней участия. Молодые французы поднимали кулаки и
выкрикивали лозунги против советского империализма. Эти лозунги нравились
ей, но вдруг она с удивлением обнаружила, что не в состоянии выкрикивать их
купно со всеми. Она смогла выдержать среди демонстрантов не больше
нескольких минут.
удивились: "Выходит, ты не хочешь бороться против оккупации твоей родины?"
Ей хотелось сказать им, что за коммунизмом, фашизмом, за всеми оккупациями и
вторжениями скрывается самое основное и всеобъемлющее зло; образом этого зла
для нее навсегда стала марширующая демонстрация людей, вскидывающих руки и
выкрикивающих в унисон одинаковые слоги. Но она знала, что не сумела бы это
им объяснить. Смешавшись, она перевела разговор на другую тему.
словно они шли извилистой тропой по увлекательной горной местности -
преклонив колени посреди дороги, молился юноша, чуть в сторонке, опершись о
дерево, дремала прекрасная негритянка, мужчина в черной паре, пересекая
улицу, широкими жестами дирижировал невидимым оркестром, в фонтане била
вода, а вокруг сидели строительные рабочие и обедали. Железные лесенки
карабкались по фасадам безобразных домов красного кирпича, но дома были
столь безобразны, что казались прекрасными; по соседству с ними стоял
огромный стеклянный небоскреб, и за ним еще один небоскреб, на крыше
которого был построен арабский дворец с башенками, галереями и позолоченными
столбами.
соотносившиеся друг с другом: стройка металлургического завода и позади нее
керосиновая лампа; или другая лампа: ее старинный абажур из разрисованного
стекла разбит на мелкие осколки, что возносятся над опустелым болотистым
краем.
характер. Там существовал эстетический замысел и долговременный план, по
которому человек на протяжении десятилетий возводил готический кафедральный
собор или ренессансный город. Красота Нью-Йорка имеет совершенно другую
основу. Это невольная красота. Она возникла без человеческого умысла,
подобно сталактитовой пещере. Формы, сами по себе неприглядные, случайно,
без плана попадают в такое немыслимое соседство, что озаряются волшебной
поэзией.
сказать: красота по ошибке. Прежде чем красота совсем исчезнет из мира, еще
какое-то время она просуществует по ошибке. Красота по ошибке - это
последняя фаза в истории красоты.
Круз Андрей
Каргалов Вадим
Лукин Евгений
Шилова Юлия
Суворов Виктор
Беляев Александр