близко от Принца, и Принц вдруг оскалил зубы, опустил голову и натянул
вожжи, стараясь схватить собаку.
все естественно. Он старается куснуть собаку вовсе не потому, что ка-
кой-то бездельник его на пса натравил, - он поступает так по собственно-
му побуждению. И это правильно. Это хорошо. Потому что естественно. Но
на ринге, перед публикой - нет, бог с ними, Саксон!..
правит лошадьми, проезжая в это воскресное утро по улицам, и как осадил
их, когда им попались по пути два мальчика в детской повозке, - Саксон
вдруг почувствовала в нем скрытые глубины и порывы, мощное и плени-
тельное сочетание пылкого темперамента и затаенных страстей с далекой и
суровой, как звезды, печалью; первобытной дикости, смелой, как у волка,
и прекрасной, как у породистой лошади, с гневом карающего ангела и с ка-
кой-то неистощимой вневозрастной юностью, полной огня и жизни. Она была
испугана и потрясена, по-женски рвалась к нему через все эти пропасти,
ибо сердце ее и объятия жаждали его, и она невольно шептала, отзываясь
на это чувство всеми струнами своей души: "Милый... милый!"
так их ненавидел, что мне хотелось перепрыгнуть через канаты, ворваться
в эту толпу, надавать им по шее. Я бы им показал, что такое бокс! Был
такой вечер, когда мы дрались с Биллом Мэрфи. Ах, если бы вы знали его!
Это мой друг. Самый чудесный и веселый парень, когда-либо выходивший на
ринг! Мы вместе учились в школе, вместе росли. Его победы были моими по-
бедами. Его неудачи - моими неудачами. Оба мы увлекались боксом. Нас вы-
пускали друг против друга, и не раз. Дважды мы кончали вничью; потом раз
победил он, другой раз - я. И вот мы вышли в пятый раз. Вы понимаете - в
пятый раз должны бороться два человека, которые любят друг друга. Он на
три года старше меня. У него есть жена и двое-трое ребят, я их тоже
знаю. И он мой друг. Вы представляете себе?
лучше чувствую время и дистанцию. И лучше веду нападение. Но он сообра-
зительнее и проворнее меня. Я никогда не отличался проворством. И оба мы
одинаково работаем и левой и правой, и у обоих сильный удар. Я знаю его
удары, а он мои, и мы друг друга уважаем. У нас равные шансы: две схват-
ки вничью и по одной победе. У меня - говорю по чести - никакого пред-
чувствия, кто победит, - словом, мы равны!
такой удивительный!
ных глаз.
другого нет перевеса. Отражая его выпады левой рукой, мне удалось дать
ему короткий апперкот правой, но и он двинул меня в челюсть и по уху, да
так сильно, что в голове зашумело и загудело. Словом, все шло великолеп-
но, и казалось, дело кончится опять вничью. Матч ведь, как вы знаете, -
двадцать раундов.
лился левым кулаком мне в лицо. Попади он в подбородок - я бы рухнул. Я
наклонился вперед, но недостаточно быстро, и удар пришелся по скуле. Даю
слово, Саксон, у меня от этого удара посыпались искры из глаз. Но
все-таки это не могло мне повредить, потому что тут кости крепкие. А се-
бя он этим погубил, он сильно зашиб себе большой палец, который разбил
еще мальчиком, когда боксировал на песках Уоттс-Тракта. И вот этим
пальцем он ударил меня по скуле, - а она у меня каменная, - вывихнул его
и повредил опять те же мышцы, они уже не были такими крепкими. Но я не
хотел этого. Это коварная уловка, хотя в состязаниях и допускается, а
состоит она в том, что противник ушибает себе руку о вашу голову. Но не
между друзьями. Я бы не сделал этого по отношению к Биллу Мэрфи ни за
какие деньги. Несчастье случилось только из-за моей медлительности, - да
уж я такой родился.
ударишься ушибленным местом. Что оставалось делать Биллу Мэрфи? Он уже
не мог нападать, пользуясь обеими руками. И он знал это. И я знал. И су-
дья. Но больше никто. И он старался делать вид, что его левая в полном
порядке, - но ведь это было не так. Каждое прикосновение причиняло ему
такую боль, точно в его тело вонзали нож. Он не мог нанести левой рукой
ни одного стоящего удара. И все-таки ему было нестерпимо больно. Двигай
не двигай - все равно больно. А тут каждый выпад левой, от которого я и
не думал увертываться, так как знал, что ничего за ним нет, отдавался у
него прямо в сердце и вызвал более мучительные страдания, чем тысячи бо-
лячек или самых увесистых ударов, - и с каждым разом все хуже и хуже.
во дворе, и он ушиб себе палец. Мы сняли бы перчатки, я мгновенно пере-
вязал бы этот бедный палец и наложил на него холодный компресс, чтобы не
было воспаления. Но нет! Это состязание для публики, которая заплатила
деньги, чтобы видеть кровь, и она хочет ее увидеть! Разве это люди? Это
волки!
наседал. Со мной черт знает что творилось, и я не знал, как мне быть
дальше. А в публике это заметили и кричат: "Кончай! Жульничество! Обман!
Дай ему хорошенько! Держу за тебя, Билл Роберте!" - и тому подобный
вздор.
бьешься нечестно, и дисквалифицирую тебя. Слышишь ты, Билл?" Он сказал
мне это и еще ткнул в плечо, чтобы я понял, кого он имеет в виду.
Из-за ста долларов. Подумайте только! И нужно было довести борьбу до
конца и сделать все, чтобы погубить своего друга, потому что публика на
нас ставила! Мило, не правда ли? Ну, это и был мой последний матч, нав-
сегда! Хватит с меня!
ди!" А он шепнул мне в ответ: "Не могу, Билл, ты знаешь, что не могу".
ворит мне судья. А я посылаю его к дьяволу, и опять мы с Мэрфи входим в
клинч, и он опять ушибает палец, и я вижу - лицо у него скривилось от
боли. Спорт? Игра? Да разве это спорт? Видишь муку в глазах того, кого
любишь, знаешь, что он любит тебя, и все-таки причиняешь ему боль! Я не
мог этого вынести. Но публика поставила на нас свои деньги! А мы сами не
в счет. Мы продали себя за сто долларов, и теперь хочешь не хочешь, а
доводи дело до конца.
этих крикунов, которые требовали крови, и показать им, что такое кровь.
Я не могу сдаться сам..."
могу, Билл", - говорю, - и обнял его, как брата. А судья рычит и растал-
кивает нас, публика ревет: "Наддай! Бей его! Кончай! Чего ты смотришь?
Дай ему в зубы, свали его!"
ково глядит мне в глаза, а судья опять растаскивает нас.
лось. Я сделал ложный выпад. Он выбросил левую руку, я быстро отклонился
вправо, подставил плечо и нанес ему удар справа в челюсть. Он знал этот
трюк. Сотни раз он пользовался им сам и защищался от него плечом. Но те-
перь он не защищался. Он открылся для удара. Что ж, это был конец. Мой
друг повалился на бок, проехал лицом по просмоленному холсту и замер,
подогнув голову, будто у него шея сломана. И я - я сделал это ради ста
долларов и ради людей, которые плевка моего не стоят! Потом я схватил
Мэрфи на руки, унес его и помог привести в чувство. Все эти мозгляки бы-
ли довольны: они же заплатили свои денежки и видели кровь, видели нока-
ут! А человек, которого они мизинца не стоят и которого я любил, лежал
на матах без чувств, с разбитым лицом...
рово и гневно. Затем он вздохнул, посмотрел на Саксон и улыбнулся.
жает участвовать в матчах, но так, между прочим. У него хорошая специ-
альность. А время от времени, когда нужны деньги - крышу покрасить, либо
на врача, либо старшему мальчику на велосипед, - Мэрфи выступает в клу-
бах за сотню или полсотни долларов. Я хочу, чтобы вы познакомились, ког-
да это будет удобно. Он, как я вам уже говорил, золото-парень. Но от
всей этой истории мне было в тот вечер очень тяжело.
сделала то, что женщины, стоящие выше ее на социальной лестнице, делают
с притворной непосредственностью: она положила руку на его руку и крепко
ее сжала. Наградой была улыбка его глаз и губ, когда он повернулся к
ней.
всегда больше молчу и берегу свои мысли про себя. Но к вам у меня другое
отношение - мне почему-то хочется, чтобы вы меня знали и понимали; вот я
и делюсь с вами своими мыслями. Танцевать-то может всякий.
ее небоскребами и через Бродвей направились к Маунтэн-Вью. Повернув от
кладбища направо, они выехали через Пьемонтские холмы к Блэрпарку и уг-
лубились в прохладную лесную глушь Джэкхейского ущелья. Саксон не скры-
вала своего удовольствия и восхищения: лошади мчали их с такой быстро-
Херберт Фрэнк
Березин Федор
Флинт Эрик
Березин Федор
Якубенко Николай
Шилова Юлия