Он собирался ответить. Но сквозь уголок губ сладким соком
прорвался флюс леденца. Чувствуя восторг и умиление, я ждал
ответа.
Приближение старости не пугало Ивана Бабичева. Иногда,
впрочем, из уст его раздавались жалобы по поводу быстро текущей
жизни, утраченных лет, предполагаемого рака желудка... Но
жалобы эти были слишком светлы, по всей вероятности, даже мало
искренни - риторического характера жалобы.
Случалось, прикладывал он ладонь к левой стороне груди,
улыбался и спрашивал:
- Интересно, какой звук бывает при разрыве сердцам?
Однажды поднял он руку, показывая друзьям внешнюю сторону
ладони, где вены расположились в форме дерева, и разразился
следующей импровизацией.
- Вот,- молвил он,- дерево жизни. Вот дерево, которое мне
говорит о жизни и смерти более, нежели цветущие и увядающие
деревья садов. Не помню, когда именно обнаружил я, что кисть
моя цветет деревом... Но, должно быть, в прекрасную пору,
когда еще цветение и увядание деревьев говорило мне не о жизни
и смерти, но о конце и начале учебного года! Оно голубело
тогда, это дерево, оно было голубое и стройное, и кровь, о
которой тогда думалось, что не жидкость она, а свет, зарею
всходила над ним и всему пейзажу пясти придавала сходство о
японской акварелью...
Шли годы, менялся я, и менялось дерево.
Помню превосходную пору,- оно разрослось. Минуты гордости
испытывал я, видя его неодолимое цветение. Оно
стало корявым и бурым,- и в том таилась мощь! Я мог назвать
его могучей снастью руки. А ныне, друзья мои! Как дряхло оно,
как трухляво!
Мне кажется, ломаются ветки, появились дупла... Это склероз,
друзья мои! И то, что кожа стекленеет, а под ней водянистой
становится ткань,- не есть ли это оседание тумана на дерево
моей жизни, того тумана, который вскоре окутает всего меня?
Бабичевых было три брата. Иван был второй. Старшего звали
Романом. Он был членом боевой организации и был казнен за
участие в террористическом акте.
Младший брат - Андрей - жил в эмиграции. "Как тебе нравится,
Андрей? - написал ему Иван в Париж. У нас в роду мученик!
Вот бы обрадовалась бабушка!" На что брат Андрей, со
свойственной ему грубостью, ответил коротко: "Ты просто
мерзавец". Так определились разногласия между братьями.
С детства Иван удивлял семью и знакомых.
Двенадцатилетним мальчиком продемонстрировал он в кругу семьи
странного вида прибор, нечто вроде абажура с бахромой из
бубенчиков, и уверял, что при помощи своего прибора может
вызвать у любого - по заказу - любой сон.
- Хорошо,- сказал отец, директор гимназии и латинист.- Я верю
тебе. Я хочу видеть сон из римской истории.
- Что именно? - деловито спросил мальчик.
- Все равно. Битву при Фараале. Но если не выйдет, я тебя
высеку.
Поздно вечером по комнатам носился, мелькал чудный звон.
Директор гимназии лежал в кабинете, ровный и прямой от злости,
как в гробу. Мать реяла у желчно закрытых дверей. Маленький
Ваня, добродушно улыбаясь, похаживал вдоль дивана, потрясая
своим абажуром, как потрясает канатоходец китайским зонтом.
Утром отец в три прыжка, неодетый, из кабинета пронесся в
детскую и вынул толстого, доброго, сонного, ленивого Ваню из
постели. Еще день был слаб, еще, может быть, кое-что и вышло
бы, но директор разодрал занавески, фальшиво приветствуя
наступление утра. Мать хотела помешать порке, мать
подкладывала руки, кричала:
- Не бей его, Петенька, не бей... Он ошибся... Честное
слово... Ну что ж, что тебе не приснилось?.. Звон отнесся в
другую сторону. Знаешь, какая квартира у нас... сырая.
Я я видела битву при Фарсале! Мне приснилась битва, Петенька!
- Не лги,- сказал директор.- Расскажи подробности. Чем
отличалось обмундирование балеарских стрелков от обмундирования
нумидийских пращников?.. Нуте-с?
Он подождал минуту, мать зарыдала, и маленький экспериментатор
был выпорот. Он вел себя, как Галилей. Вечером того же дня
горничная сообщила хозяйке, что не пойдет за сделавшего ей
предложение некоего Добродаева.
- Он врет все, нельзя ему верить,- так объяснила горничная.-
Всю ночь я лошадей видела. Все скачут, все страшные лошади,
вроде как в масках. А лошадь видеть ложь.
Потеряв власть над нижней челюстью, мать - лунатиком - пошла к
дверям кабинета. Кухарка остолбенела у печки, чувствуя, что
тоже теряет власть над нижней челюстью.
Жена коснулась мужниного плеча. Он сидел за столом,
прикрепляя к портсигару отпавшую монограмму.
И мать пролепетала:
- Петруша, расспроси Фросю... Кажется, Фросе приснилась битва
при Фарсале...
Неизвестно, как отнесся директор к сновидению горничной. Что
касается Ивана, то известно, что спустя месяц или два после
истории с искусственными снами он уже рассказывал о новом своем
изобретении.
Будто изобрел он особый мыльный состав и особую трубочку,
пользуясь которыми, можно выпустить удивительный мыльный
пузырь. Пузырь этот будет в полете увеличиваться, достигая
поочередно размеров елочной игрушки, мяча, затем шара с дачной
клумбы, и дальше, дальше, вплоть до объема аэростата,- и тогда
он лопнет, пролившись над городом коротким золотым дождем.
Отец был в кухне. (Он принадлежал к мрачной породе отцов,
гордящихся знанием кое-каких кулинарных секретов и считающих
исключительной своей привилегией, скажем, определение
количества лаврового листа, необходимого для какого-нибудь
прославленного по наследству супа, или, скажем, наблюдение за
сроком пребывания в кастрюле яиц, коим положено достигнуть
идеального состояния,- так называемых "яиц в мешочке".)
За кухонным окном, во дворике, под самой стеной, маленький
Иван предавался мечтаниям. Желтым ухом слушал отец и выглянул.
Мальчики окружили Ивана. И врал
Иван о мыльном пузыре. Он будет большой, как воздушный шар.
Снова в директоре взыграла желчь. Старший сын Роман год тому
назад ушел из семьи. Отец отводил душу на младших.
Бог обидел его сыновьями.
Он отпрянул от окна, даже улыбаясь от злобы. За обедом ждал
он высказываний Ивана, но Иван не подал голоса. "Он, кажется,
Мичурин Артем
Конан-Дойль Артур
Никитин Юрий
Володихин Дмитрий
Шилова Юлия
Перумов Ник