быстро и собранно потоки провинившихся наций:
бы на помощь [Органам] не пришли бы регулярные войска и военные грузовики.
Воинские части бравым кольцом окружали аулы, и угнездившиеся жить тут на
столетия -- в 24 часа со стремительностью десанта перебрасывались на
станции, грузились в эшелоны -- и сразу трогались в Сибирь, в Казахстан, в
Среднюю Азию, на русский Север. Ровно через сутки земля и недвижимость уже
переходили к наследникам.
по признаку крови, без составления анкет, -- и члены партии, и герои труда,
и герои еще незакончившейся войны катились туда же.
преступников], отбираемых из системы общих лагерей военнопленных и через суд
переводимых в систему ГУЛага.
забрано множество японских военнопленных для неотложных строительных
надобностей в Сибири и в Средней Азии, и та же операция по отбору в ГУЛаг
[военных преступников] совершена была оттуда. *(42)
1945-м, когда она достигла Центральной Европы, -- по каналам ГУЛага потёк
еще и поток русских [эмигрантов] -- стариков, уехавших в революцию, и
молодых, выросших уже там. Дергали на родину обычно мужчин, а женщин и детей
оставляли в эмиграции. (Брали, правда, не всех, а тех, кто за 25 слабо
выразил свои политические взгляды, или прежде того выразил их в революцию.
Тех, кто жил чисто растительной жизнью -- не трогали). Главные потоки шли из
Болгарии, Югославии, Чехословакии, меньше -- из Австрии и Германии; в других
странах Восточной Европы русские почти не жили.
арестовывали не сразу: целыми семьями приглашали на родину как вольных, а уж
здесь разъединяли, слали в ссылку или брали в тюрьму).
наконец противников власти (власовцев, казаков-красновцев, мусульман из
национальных частей, созданных при Гитлере) -- иногда убежденных, иногда
невольных.
власти] -- гражданских лиц всех возрастов и обоего пола, благополучно
укрывшихся на территории союзников, но в 1946-47 годах коварно возвращенных
союзными властями в советские руки. *(43)
прошло в 1945 году через наши тюрьмы в ГУЛаг.
националистов ("бендеровцев").
замечал такие маленькие потоки, как:
ухаживать за собой. Клеймили девушек статьями 7-35 (социально-опасные);
гражданской войны, но стали взрослыми после второй мировой. Воспитанные в
наших интернатах, они однако очень плохо сращивались с нашей жизнью. Многие
порывались "домой". Им давали тоже 7-35, социально-опасных, а особенно
неустойчивым -- 58-6, шпионаж в пользу... Америки.
священников. Да, вот чудо! -- первый раз за 30 лет освобождали священников!
Их, собственно, не искали по лагерям, а кто из вольных помнил и мог назвать
имена и точные места -- тех, названных, этапировали на свободу для
укрепления восставляемой церкви).
унавозившие ГУЛаг, -- а только те из них, которые имели оттенок
политический. Подобно тому, как в курсе анатомии после подробного описания
системы кровообращения можно заново начать и подробно провести описание
системы лимфатической, так можно заново проследить с 1918 года по 1953-й
потоки [бытовиков] и собственно [уголовников]. И это описание тоже заняло бы
немало места. Здесь получили бы освещение многие знаменитые Указы, теперь
уже частью и забытые (хотя никогда законом не отменённые), поставлявшие для
ненасытного Архипелага изобильный человеческий материал. То указ о
производственных прогулах. То указ о выпуске некачественной продукции. То
указ о самогоноварении (разгул его -- в 1922 году, но и все 20-е годы брали
густо). То указ о наказании колхозников за невыполнение обязательной нормы
трудодней. То указ о военном положении на железных дорогах (апрель 1943 г.,
отнюдь не начало войны, а поворот её к лучшему.)
важнейшее во всем законодательстве и без всякого разумения или даже памяти о
законодательстве предыдущем. Согласовывать эти ветви предлагалось ученым
юристам, но они занимались этим не столь усердно и не весьма успешно.
преступлений в стране. Можно было заметить, что ни воровство, ни убийства,
ни самогоноварение, ни изнасилования не совершались в стране то там, то сям,
где случатся, вследствие человеческой слабости, похоти и разгула страстей,
-- нет! В преступлениях по всей стране замечалось удивительное единодушие и
единообразие. То вся страна кишела только насильниками, то -- только
убийцами, то -- самогонщиками, чутко отзываясь на последний
правительственный указ. Каждое преступление как бы само подставляло бока
Указу, чтобы поскорее исчезнуть! Именно то преступление и всплескивало
тотчас же повсюду, которое только что было предусмотрено и устрожено мудрым
законодательством.
подростков, которые больше всего-то и работали в военные годы на железных
дорогах, а не пройдя казарменного перед тем обучения, больше всего и
опаздывали и нарушали. Указ о невыработке обязательной нормы трудодней очень
упростил процедуру высылки нерадивых колзозников, которые не хотели
довольствоваться выставленными им [палочками]. Если раньше для этого
требовался суд и применение "экономической контрреволюции", то теперь
достаточно было колхозного постановления, подтверждённого райисполкомом; да
и самим колхозникам не могло не полегчать от сознания, что хотя они и
ссылались, но не зачислялись во враги народа. (Обязательная норма трудодней
разная была для разных областей, самая льготная у кавказцев -- 75 трудодней,
но и их немало потекло на восемь лет в Красноярский край.)
рассмотрение бытовых и уголовных потоков. Мы не можем только, достигнув
1947-го года, умолчать об одном из грандиознейших сталинских Указов. Уже
пришлось нам при 1932-м годе упомянуть знаменитый Закон "от
седьмого-восьмого" или "семь восьмых", закон, по которому обильно сажали --
за колосок, за огурец, за две картошины, за щепку, за катушку ниток *(44) --
всё на десять лет.
которая казалась достаточной в ожидании свирепой войны, сейчас, после
всемирно-исторической победы, выглядела слабовато. И опять пренебрегая
кодексом или забыв, что есть уже многочисленные статьи и указы о хищениях и
воровстве, -- 4 июня 1947 года огласили перекрывающий их всех Указ, который
тут же был окрещен безунывными заключёнными как Указ "четыре шестых".
появления Указа должны были вспыхнуть эти преступления и обеспечиться
обильный поток новоосужденных. Но еще большее превосходство было в сроках:
если за колосками отправлялась для храбрости не одна девка, а три
("организованная шайка") за огурцами или яблоками -- несколько
двенадцатилетних пацанов, -- они получали до [двадцати лет] лагерей; на
заводе верхний срок был отодвинут до [двадцати пяти] (самый этот срок,
[четвертная], был введен за несколько дней перед тем, взамен гуманно
отменяемой смертной казни. *(45) Наконец, выпрямлялась давнишняя кривда, что
только политическое недоносительство есть государственное преступление --
теперь и за бытовое недоносительство о хищении государственного или
колхозного вмазывалось три года лагерей или семь лет ссылки.
были отправлены возделывать острова ГУЛага вместо вымерших там туземцев.
Правда, эти потоки шли через милицию и обычные суды, не забивая каналов
госбезопасности, и без того перенапряженных в послевоенные годы.
САЖАТЬ как никогда энергично, много и надолго, -- тотчас же, конечно,
отозвалась и на политических.
преследований и слежки, ознаменовались небывалой даже для сталинского
неправосудия трагической комедией [повторников].
кому удалось пережить невозможные, непереживаемые десять лет и вот теперь, в
1947-48 годах, измученными и надорванными, ступить робкою ногою на землю
[воли] -- в надежде тихо дотянуть недолгий остаток жизни. Но какая-то дикая
фантазия (или устойчивая злобность или ненасыщенная месть) толкнула
генералиссимуса-Победителя дать приказ: всех этих калек сажать заново, без
новой вины! Ему было даже экономически и политически невыгодно забивать
глотательную машину её же отработками. Но Сталин распорядился именно так.
Это был случай, когда историческая личность капризничает над исторической
необходимостью.
[брать]. Их брали с той же ленивой усталостью, с какой шли и они. Уж они всё