Светлана Павловна подошла к столу, подняла край скатерти, с которой текло на
пол, загнула и положила на лужу.
Тарелка, ложка, роговые очки Денисова и свежая "вечерка" были залиты розоватой,
остро пахнущей жижей. Куски нормы торчали из нее.
- Борщ такой... курятина... все пропадом...
Она осторожно подняла очки, стряхнула.
Денисов вышел из кухни, вытирая рот полотенцем.
- Что ж теперь делать? - спросила жена, уходя мыть очки.
- Сухари сушить, - огрызнулся Денисов и тяжело опустился на диван.
Задетый им клубок покатился по полу.
Жена вернулась, положила очки на тумбочку. Денисов угрюмо посмотрел и
отвернулся.
- Ну что, не выкидывать ведь, Жень?
- Давай выкидывай.
- Ну чего ты злишься? Что, я виновата?
- Я виноват! Накормила обедом, тоже мне...
- Так ты ж сам просил!
- Просил, просил... ничего я не просил. Суешь вечно...
- Просил, не ври!
- Ладно, отстань.
- Ну что - отстань? Что с нормой делать?
- Что хочешь, то и делай.
Помолчали.
Потом Светлана Павловна вздохнула, сходила за чистой тарелкой. Выбрала на нее
куски нормы и унесла на кухню.
Денисов сидел, играя вторым клубком.
Светлана Павловна вымыла под краном разваливающиеся куски, сложила в тарелку и,
вернувшись, поставила на диван рядом с Денисовым:
- Вот и делай, что хочешь.
Денисов равнодушно посмотрел на норму. Светлана Павловна принесла таз и тряпкой
стала сливать в него рвоту:
- Целый день с двенадцати готовила, старалась... на тебе... чего, спра-шивается,
торопился?
Денисов тронул пальцем лежащую на тарелке норму, брезгливо поморщился:
- Слушай, унеси ее к черту.
- А есть?
- Пушкин съест.
- Женя, ну хватит тебе.
Убрав рвоту, она подняла клубок, забрала другой у Денисова и села вязать.
Он встал, включил телевизор. Шла программа "Время". Диктор рассказывал о
ливанских сепаратистах.
Денисов повернул ручку. По четвертой программе шел спектакль "Лес". Карп выносил
Несчастливцеву рюмку водки. Играющий Несчастливцева Ильинский потопал ногами,
что-то станцевал и выпил рюмку.
Денисов усмехнулся и снова переключил на "Время".
Женщина-диктор, чуть склонив завитую голову говорила о новом премьер-министре
Индии.
Денисов сел на диван.
Жена вязала, изредка поглядывая в телевизор.
Международные события кончились, и оба диктора, чуть улыбаясь, заговорили о
новом театральном сезоне в Москве.
- Надо бы Сотсковой позвонить, - не поднимая головы, проговорила Светлана
Павловна.
- Насчет билетов?
- Ага. Сто лет в театре не были.
- Позвони.
Денисов выбрал из тарелки небольшой кусочек и сунул в рот. На экране появилось
лицо Ефремова. Светлана Павловна улыбнулась:
- Слушай, а он на Левку, все-таки, здорово похож.
- Скорее Левка на него, - отозвался Денисов, нашаривая новый кусочек.
Новицкий засмеялся, открыл заварной чайник и помещал в нем ложеч-кой:
- Да нет, Саша, это разные величины. И разрабатывали они противоположные идеи.
Аккуратов подвинул ему свой стакан:
- Вот уж идеи-то совсем рядом лежат.
- Совсем не рядом. Пикассо всю жизнь утверждал кисть художника в качестве
волшебной палочки. Достаточно коснуться чего угодно - холста, железа, глины,
бронзы и все сразу приобретает статус абсолюта, а Дюшан в своих реди-мейд
показал, что нас уже окружают в повседневной жизни произведения искусства.
Унитаз, колесо, фотографии семейные. Все это достойно выставки.
Новицкий налил в стакан чаю и поставил чайник на стол.
Аккуратов принял стакан, подул и отхлебнул:
- Но это же очень близко, рядом почти. Пикассо было достаточно кисти, а Дюшану -
выбора. Художественного вкуса.
- Абсолютно неверно! Дюшан, выставляя унитаз, пыль или фотографии, показал, что
такое искусство в целом. О каком художественном вкусе может идти речь? Наоборот,
он всячески доказывал, что художественный вкус тут неуместен. Произведение
искусства - это то, что может быть рассмотрено. Не важно кем и когда, и с какой
целью изготовлен предмет. Он переводится в область эстетического и становится
экспонатом. Гениальная формула. Почти за пятьдесят лет до концептуализма. А
Пикассо выводил другую - все, к чему прикоснулся художник, - произведение
искусства.
- Но есть ли следы прикосновения? А? Ах нет! В том-то и отличие Дюшана от
Пикассо. Для Дюшана принцип художественной избирательности был упразднен, а для
Пикассо он оставался в силе.
Новицкий распечатал пакетик с нормой и, не вынимая ее, стал отковы-ривать чайной
ложечкой и есть.
Аккуратов пил чай с баранками:
- Но все-таки вначале был Пикассо, потом Дюшан. И влиял-то первый на второго, а
не наоборот.
- Я этого не оспариваю. Пикассо на всех повлиял. Весь русский авангард - отзвук
его разработок. Малевич сам признает это. Да и остальные тоже. Самое
удивительное, что он-то себя считал вполне традиционным классиком! То есть
полагал, что делает в принципе то же самое, что Леонардо и Рафаэль. Но они-то
сами были творцами, жизнедателями, а не полагались только на волшебную палочку.
- Ты хочешь сказать, что за Пикассо трудился его метод?
- Несомненно. Это тот показательный случай, когда видно насколько изобретатель
ничто по сравнению со своим открытием.
- Да ну, что ты говоришь! Пикассо блестяще рисовал, поразительно чувствовал
цветовое равновесие. Так о Дюшане можно сказать, а не о Пикассо. Пикассо
доказал, что он гений, что он может все. Все. Абсолютно. Не было техники, не
было направления, которого он бы не освоил. Он был и дадаистом и фовистом, и
сюрреалистом, и кубистом, наконец...
- И ни в одном из этих направлений не приблизился к уровню отцов-основателей. Ты
посмотри - Брак и Пикассо. Кто работал добросовестней, чище? Брак! Матисс и
Пикассо? Матисс! Ну, Пикассо-сюрреалист вообще жалкий случай. Пикассо-скульптор
- тоже! Пикассо - комплексный художник, его работы надо рассматривать в целом, в
це-лом! И картины, и скульптуры, и графику, и куклы, и изделия все свезти в один
музей, специально для них устроенный, чтобы рассматривать в целом. Только тогда
он потрясает. И вовсе не знанием пластики и цветового равновесия, а ме-то-дом.
Метод открыт, заклинание найдено и нет преград никаких. Сегодня кубист, завтра
абстракционист...
- Но это же надо уметь.
- Не более того, что умеет хороший художник. Ты думаешь Матисс хуже Пикассо
рисовал? Лучше! Посмотри его академические работы, графику. Но он, как червяк
полз в одном направлении и был в сущности блестящим старым мастером.
- А Пикассо, значит мастером не был!
- Не был.
- Глупости. Был он мастером, и еще каким.
- Пикассо сделал гораздо больше, чем рядовой мастер. Он изменил принципиально
сложившийся в девятнадцатом веке эстетизм, научил художников свободе, подлинной
свободе. Подобного действительно никто не сделал... это, дорогой мой, и есть
подлинное, не на что не по... фу, черт, что это?
Новицкий пугливо отстранился от ложечки, провел рукой по губам и, открыв рот,
вытянул из него длинный волос с приставшими крошками нормы.
Аккуратов допил чай, смахнул капли с бороды, усмехнулся:
- Сюрприз.
- Ниточка Ариадны. Длинный, черт...
Двумя пальцами Новицкий снял с волоса крошки, отправил в рот. Потом скатал волос
в черный комочек и кинул прочь. Комочек неслышно упал на пол.
- А может тогда ко мне на хазу? - Васька достал горсть мелочи, стал искать
двушку.
- А что, у меня хуевей, что ль? - улыбнулся Милок. - Такая же двухкомнатная.
- Ну, у тебя сосед...
- Да какие соседи, ты что? Это ты с Гришкой путаешь. У меня отдельная давно.
Роллинс Джеймс
Володихин Дмитрий
Сертаков Виталий
Гюго Виктор
Бажанов Олег
Каменистый Артем