- А вам останется только стоять и таять.
- А я буду стоять и цвести. Он поцелует меня, как целуют ребенка, и...
- Но все это уже есть у меня в разработке, - пожаловался Уайли. - И
завтра я кладу ее Стару на стол.
- ... и сядет, спрячет лицо в ладони, проговорит, что никогда не думал
обо мне как о женщине.
- А-а, успел, значит, ребеночек прижаться во время поцелуя!
- Я же сказала, что стою и цвету. Сколько раз надо повторять: цве-ту.
- Ваш сценарий начинает отдавать дерюгой, - сказал Уайли. - Не пора ли
закруглиться? Мне предстоит сейчас работа.
- Потом скажет, что это было нам с ним предназначено.
- Что значит дочь кинопромышленника! Вся в папашу. Халтура в крови.
Брр! - Он деланно поежился. - Не дай бог получить в вены порцию такой
крови.
- Потом скажет...
- Его роль наперед вся известна. Меня больше интересуют ваши реплики.
- И тут кто-то войдет, - продолжала я.
- И вы быстренько вскочите с кушетки, оправляя юбку.
- Сейчас выйду из машины и пешком вернусь домой!
Мы въехали в Беверли-Хиллс; все вокруг хорошело от высоких гавайских
сосен. Голливуд четко разделен на жилые зоны согласно принципу "По одежке
протягивай ножки", - здесь вот обитают главы студий, режиссеры, там вон
техперсонал в одноэтажных бунгало, и так далее вплоть до статистов. Мы
проезжали "руководящую" зону - затейливый архитектурный марципан, и с утра
сегодня он выглядел красиво, хотя в самом закоптелом виргинском или
нью-гэмшцирском поселке больше романтики.
"А вдруг он стал другой, - пело радио, - твой милый, дорогой?"
Терзалось сердце, и дым попал в глаза, и все такое, но я тем не менее
считала, что хоть половинный, а шанс у меня есть. Войду в кабинет и
решительно устремлюсь к нему, точно сейчас вот с ног собью или поцелую в
губы - а в полушаге от него остановлюсь и скажу "Привет!", так трогательно
обуздав себя.
Так я и вошла - но, конечно, получилось не по-моему. Стар своими
темными красивыми глазищами взглянул мне прямо в глаза и, я уверена, прямо
в мысли - и при этом без малейшего смущения. Я стала перед ним, стою,
стою, а он только дернул уголком рта и сунул руки в карманы.
- Пойдете со мной вечером на бал? - спросила я.
- А где это?
- В "Амбассадоре" - бал сценаристов.
- Ах, да. - Он подумал. - С вами не смогу. Попозже загляну, может
быть. У нас сегодня просмотр в Глендейле.
Мечтаешь, планируешь, а как все потом по-другому выходит! Он сел, и я
тоже подсела к столу, примостила голову среди телефонов, как рабочую
принадлежность, взглянула на Стара - и получила в ответ взгляд его темных
глаз, такой добрый и совсем не тот. Не чувствуют мужчины, когда девушка
сама дается в руки. Только и вызвала у него что вопрос:
- Почему не выходите замуж, Сесилия? Сейчас опять заговорит о Робби,
будет нас сосватывать.
- А чем я могу заинтересовать интересного человека? - спросила я в
ответ.
- Скажите ему, что любите его.
- Значит, самой добиваться взаимности?
- Да, - сказал он с улыбкой.
- Не знаю... Насильно мила не будешь.
- Да я бы сам женился на вас, - неожиданно сказал он. - Мне чертовски
одиноко. Но слишком я старый, усталый и ни на что уже не в силах
отважиться.
Я обошла стол, шагнула к нему.
- Отважьтесь на меня.
Он взглянул удивленно, только тут поняв, до какой жуткой степени у
меня это всерьез.
- Ох, нет, - сказал он почти жалобно. - Кино - вот моя жена теперь. У
меня мало остается времени. - И тут же поправился: - То есть совсем не
осталось.
- Я вам не нравлюсь, Монро.
- Нравитесь, - сказал он и произнес те самые, вымечтанные мной слова,
да только по-другому. - Но я никогда не думал о вас как о женщине. Я ведь
вас ребенком знал. Я слышал, вы собираетесь замуж за Уайли Уайта.
- И вам это - все равно?
- Нет, нет. Я хотел предостеречь вас - подождите, пусть он года два
продержится без запоев.
- У меня и в мыслях нет выходить за Уайта. Зачем он свернул разговор
на Уайли? И тут, как у меня по сценарию, кто-то вошел. Но я догадалась,
что Стар сам нажал скрытую кнопку.
Минуту эту, когда мисс Дулан возникла позади меня со своим блокнотом,
я всегда буду считать концом детства. Девочкой боготворишь кого-нибудь и
без конца вырезаешь его снимки из журналов. Именно так боготворила я эти
глаза, что, блеснув на тебя тонким пониманием, тут же ускользают, уходят
опять в свои десять тысяч замыслов и планов; это широколобое лицо,
стареющее изнутри, так что на нем не морщинь! случайных житейских тревог и
досад, а бледность самоотрешения, печать молчаливой борьбы и нацеленности
- или долгой болезни. Для меня этот бледный огонь был красивей всех
румяных загаров со всех океанских пляжей. Стар был моим героем -
фотоснимком, вклеенным в девчоночий школьный шкафчик. Так я и сказала
Уайли Уайту, а уж если девушка признается своему "номеру второму" в любви
к "номеру первому", - значит, она любит не шутя.
Я ее приметила задолго до того, как Стар явился на бал. Она была не из
смазливых, которых в Голливуде пруд пруди, - одна смазливенькая хороша, а
вместе взятые они просто статистки. И не из профессиональных писаных
красавиц - те забирают себе весь окружающий воздух, так что даже мужчинам
приходится отлучаться от них подышать... Просто девушка с кожей, как у
ангела в углу картины Рафаэля, и стильная настолько, что поневоле
оглянешься - платье на ней, что ли, особенное?
Она сидела в глубине, за колоннами. Я приметила ее и сразу же
отвлеклась. Украшением их длинного стола была поблекшая полузвезда; в
надежде, что ее заметят и дадут эпизодическую роль, поблекшая то и дело
шла танцевать с каким-нибудь чучелом мужского пола. Я вспомнила с тайным
стыдом свой первый бал, - как мама без конца заставляла меня танцевать с
одним и тем же парнем - держала в центре общего внимания.
Полузвезда все заговаривала с нашим столом, но безуспешно, ибо мы
усердно изображали отгороженную киноэлиту.
У "неэлитных" вокруг был. по-моему, какой-то ущербленно-ожидающий вид.
- Они ожидают от вас швыряния деньгами, как в былые времена, - пояснил
Уайли. - А не видя и намека на былое, они удручены. Отсюда и эта их
мужественная хмурость. Держаться под хемингуэевских персонажей -
единственный способ для них сохранить самоуважение. Но подспудно они на
вас злобятся унылой злобой, и вы это знаете.
Он прав - я знала, что с 1933 года богатым бывает весело только в
своем замкнутом кругу.
Я увидела, как Стар появился у входа в зал, встал на широких ступенях
в неярком свете, сунул руки в карманы, огляделся. Было поздно, и огни зала
как бы уже пригасли. Эстрада кончилась, только человек с афишей на спине
танцевал еще среди пар. Афиша призывала в Голливудскую Чашу - там в
полночь Соня Хени будет плавить лед своими хениальными коньками, - и юмор
афиши все бледнел и бледнел. Будь этот бал несколько лет назад, многие уже
перепились бы. Полузвезда из-за плеча партнера высматривала пьяных.
Потеряв надежду, она пошла к своему столу, я проводила ее взглядом, и -
там стоял Стар и разговаривал с той девушкой. Они улыбались друг другу,
точно на радостной заре сотворенья мира.
Этой встречи здесь он никак не ожидал. Просмотр в Глендейле не
оправдал надежд, и он распек Жака Ла Борвица прямо у кинотеатра, о чем
сожалел теперь. Войдя в зал, он направился было к нашей компании, как
вдруг увидел Кэтлин - одну в центре длинного белого стола.
Мгновенно все преобразилось. Люди отодвинулись, уплощаясь, становясь
настенными изображениями; белый стол раздался вширь, обратился в престол
алтаря, где восседала в одиночестве жрица. Он подошел; кровь струилась
горячо по жилам; он все стоял и стоял бы так, глядя на нее и улыбаясь.
Соседи Кэтлин по столу медленно возвращались в поле зрения. Кэтлин
встала танцевать с ним.
Она приблизилась - ее облики, прежние и нынешний, сливались в один
зыбкий, нереальный. Обычно лоб, виски, скулы, увиденные вплотную,
разбивают эту нереальность - но не теперь. Стар вел девушку вдоль зала, а
фатастика все длилась. Дотанцевав до дальней кромки, до зеркал, они
перешагнули в Зазеркалье, в другой танец, где лица танцоров были знакомы,
но не мешали И здесь он заговорил горячо и быстро.
- Как вас зовут?
- Кэтлин Мур.
- Кэтлин Мур, - повторил он.
- А телефона у меня нет.
- Когда же вы придете на студию?
- Я не могу. Правда.
- Но отчего же? Муж не позволяет?
- Да нет.
- У вас нет мужа?
- Нет и не было. Но, возможно, будет.
- Кто он? Сидит там за столом?
- Нет. - Она засмеялась. - Какой вы любопытный.
Но она сама была взволнована, как ни пыталась отшутиться. Ее глаза
звали в поэтическую страсть огромного накала. Как бы опомнясь, она сказала
испуганно: