дозрение, я сделал ударение на "чем", желая придать ему более одушевлен-
ный характер.
ки до смерти как таинственно.
ка.
дорога вдвоем, рука об руку, плечом к плечу, что может быть лучше? Ведь
мы уже не раз путешествовоали по ее важным делам.
вая, она отказывалась от предложенных тут же услуг. - Нет, зачем такие
жертвы.
планах, она хочет привлечь меня к какому-то необходимому трудному мероп-
риятию, следовательно, что-то на самом деле сдвинулось, сошло наконец с
проклятого неподвижного места, и я стал нужен, желаем, необходим.
потом, мне придется там задержаться на некоторое время.
нак? У меня даже перехватило дыхание.
ность нашей завтрашней встречи. - Я люблю подмосковный лес... - Я уже
собрался процитировать что-нибудь подходящее, но не успел.
исторгнутый мною в тот момент.
жели вы думали иначе?
деле, всплыла давняя романтическая мысль. Через мгновение я уже сам
удивлялся своей бурной реакции: конечно, муж, конечно, должен, иначе как
же? Кажется, она что-то такое даже говорила, но в абсолютно законченном
прошедшем времени, в смысле некоторой тени, наподобие своеобразного ос-
таточного явления, вроде бы и реального, но только как результат, как
осложнение после тяжелой, но излечимой болезни. Снова возник, пришел из
далекого доисторического прошлого, замаячил в непосредственной близости
молодой человек из той неудачной жизни, когда я наотмашь стучал в ее
наглухо закрытые двери. Значит, он был, существовал и угрожал моему
счастью на самом деле. И вот теперь она удивляется моему запоздалому
открытию, а я осматриваю весь долгий, тернистый путь к сегодняшнему сос-
тоянию, тоже удивляюсь, но уже не собственной недогадливости, а наобо-
рот, терпению и даже прозорливости. Так ведь и она не торопилась! Не то-
ропилась, не спешила, а теперь поставила в известность, причем не просто
ради торжества истины, а явно с какой-то тайной целью.
черту моим мечтам.
просто теперь оно возможно лишь в одном случае, - я сделал паузу, в на-
дежде подтолкнуть ее к важному признанию (в конце концов она сама начала
этот разговор), но она молчала. - Понимаешь, я не умею жить втроем.
действительно важный для нашей судьбы момент. О, я, конечно, не поверил,
будто здесь вполне обычное затруднение и неудобство для нашей новой
встречи, мол, не окажется ли кто-нибудь из нас троих в слишком глупом
положении, а конкретно, не выйду ли я слишком смешным на фоне ее выздо-
равливающего, соскучившегося, как она сама выразилась, мужа. Или наобо-
рот, не получится ли он тем назойливым препятствием нашей близости, ис-
чезнувшим на время недомогания, а теперь вновь замаячившим на горизонте.
Последнее, по ее словам, вообще не соответствовало ходу вещей, да и я
сам не принимал такой постановки вопроса. Нет, тут было что-то совсем
другое, что-то глубокое, сердечное из области, где решаются самые важ-
нейшие вопросы. Ведь не могла же она первой напрашиваться на свидание и,
следовательно, весь разговор был затеян ради ее самой, будто до того она
еще колебалась, а теперь в середине января решилась. Я так это понимал,
что просто-таки опустил руки, решив ничего не предпринимиать. Может
быть, я уже тогда знал правильный ответ и потому лишь не радовался, что-
бы не сглазить. Мы расстались, ничего не решив. Все переносилось на
завтра, на следующий решительный день, день колебаний, сомнений и окон-
чательного выбора. Я полностью доверился ей: пусть, как решит, то и бу-
дет.
языком, аналогия, не могут превзойти реальную комбинацию естественных
событий. Мог ли я в любом случае не последовать в тот день за ней к ее
мужу? Хватило бы у меня сил отказаться от свидания только из-за унижения
оказаться в положении стороннего наблюдателя? Не уверен, не знаю, не мо-
гу гарантировать. Слава Богу, сию чашу пронесли мимо меня кому-то друго-
му.
ный опыт с неясными, изменявшимися по ходу дела предпосылками, и с еще
более неясным исходом. От страха потерять то, чего я еще не имел, но на-
верняка мог бы получить, все мысли свело в одну безобразную, отврати-
тельно малых размеров точку, из которой рождался лишь один, нарочито
серьезный, мрачный, даже, я бы сказал, исторический взгляд на природу
вещей. Временами, казалось, все рухнуло - такими долгими показались мне
тридцать-сорок минут ожидания на краю третьего Рима. Наверное, оттуда,
из того места, где они были вместе, меня трудно было различить на фоне
черных северных пиний. Я исчезал, растворялся, таял во временах, как та-
ет бритвенное лезвие в лимонной кислоте. Я превращался в маленького ма-
лозначительного человечка, брошенного в реторту средневекового алхимика.
Она уже не вернется, ныло под ложечкой, и тут же уточнялось в мозгу,
т.е., конечно, вернется, дорога-то назад одна, но уже совсем не той, что
раньше, холодной, чужой, не нуждающейся в моих навязчивых притязаниях.
Вспомнилась отвратительная сцена, случившаяся некоторое время назад в
какой-то полутемной кофейне, куда мы зашли передохнуть и обогреться, и
где пьяная нахальная рожа, схватив меня за грудки, грозила тут же меня
измордовать, а я так же унизительно испугался, и не столько действи-
тельно быть измордованным, сколько открыться пред нею мелким слабохарак-
терным человеком. Тогда кое-как пронесло, а что теперь?
она обрадовалась своему новому появлению передо мной, и все покатилось
вверх, к новому состоянию души, победившей в себе древние предрассудки.
то, куда не ступала еще нога человека. Мы знали это вдвоем и даже не
нуждались в комментариях. Она еще была на полпути ко мне, а я уже прочи-
тал по глазам, по уголкам губ то же самое, ибо эти глаза и губы были те-
перь моими. Что там любовь, когда между нами сейчас возникало и с каждой
мелкой секундой утверждалось новое, открытое, конечно, совместно, никем
и никогда не испытанное чувство. Оно не имело вкуса и запаха, оно не
имело длительности и размеров, оно было больше всего, о чем кто-либо
раньше мечтал. Точнее, оно включало это все сразу в себя, но не по час-
тям, как слагают стихи и пирамиды, по многу раз зачеркивая неудачные
места, а сразу, целиком, одним живым телом, со всеми возможными мо-
ральными и порочными моментами. Мы становились одним особым организмом в
одной особой точке, приготовленной специально и вовремя для нас. Это бы-
ло так неожиданно и так ново, что я не успел даже придумать этому назва-
ние. Любовь? Ха! Любовь проходит, да к тому же она уже была и так, а
здесь совсем другое. Я удивился, почувствовав, как все стало абсолютно
дозволенным и в то же время практически законченным. Мы были всем миром,
нас невозможно стало разделить, да и мы сами не могли бы разделиться,
решившись даже на самый отчаянный, низкий поступок. Мы могли бы бук-
вально здесь, на расстоянии прямой видимости, вопреки предрассудкам и
холоду, заняться животной любовью, или наоборот, застыть, отвердеть в
бесконечно долгом ласковом взгляде. Это было одинаково приемлемо, это
все только улучшало, укрепляло, склеивало. Ведь мир не может исчезнуть
или разделиться. Да и всякое наше действие, я теперь в этом был абсолют-
но уверен, было бы совершенно иным, чем у других людей. Я, кстати, в
этом очень скоро убедился, да и она не стала скрывать своего восторга.
время года? Доподлинно неизвестно. Известно лишь другое - пошли совсем
другие дни, дни ожиданий, встреч, разлук, любви и того неизвестного, не-
разделяемого на мелкие понятия явления, скрытого ранее в глубинах доис-
торического сознания природы и взошедшего теперь на нашем горизонте по-
добно новому небесному событию.
ности. - Мне кажется, будто твои тонкие корни прорастают внутри меня, и
я этого боюсь и в то же время жду и хочу этого.
был будто добрый кусок плодородного чернозема, под пышной, сгоравшей от
желания расти и плодоносить яблоней.