Чтение 16–й страницы книги ~Убежище~

она и вдруг искренне рассмеялась, обнажив рот, полный золотых, стальных и
гнилых зубов. -- Ну, ты даешь! Ты еще и дура к тому же?" Когда она
засмеялась, то я уже была совершенно уверена, что знала ее близко и давно,
хотя и не могла пока вспомнить, откуда. Я села на скамью напротив нее почти
касаясь ногами ее коленей. Отчего-то ее в общем-то довольно стандартный
облик показался мне жутким.

"Короче, - разозлилась я, мучительно перебирая в памяти близких
знакомых. -- Кончай, подруга, придуриваться и говори, чего надо. Я
замерзла." "Я -- Ольга, - сказала она веско. -- Я Николеньку три года ждала
из заключения. Я тебе его без боя не отдам, шалава!" Она достала из сумочки
настоящий бандитский нож и положила его лезвием на мое мокрое бедро острием
к плавкам так, что одним ее движением я была бы искалечена как женщина. Я
взрогнула от холодного металла на моей коже и замерла с идиотским выражением
лица. "У нас не шутят, - снова обнажила она свой музей металлов на помойке.
-- Съезжай с квартиры и больше чтоб я тебя с Николаем не видела. Не только
на его боте, а вообще на этом берегу. А то ты узнаешь, что такое замерзнуть
тут навеки." Она продвинула лезвие и чуть кольнула меня. На плавках
выступила кровь. Потом встала, спрятала нож в сумочку, снова неуловимым
движением стремительно вынула его, помелькала перед моим лицом и стала
отступать задом.

Боится, вдруг поняла я. Знает, что я самбистка и - боится.

Собрав всю свою волю, я подавила свой страх, но, сделав вид, что слаба
в коленках, выкарабкалась кое-как из лодки и пошла за ней к дому. Что-то в
моем лице вдруг показалось ей подозрительным. Она лихорадочно сунула руку в
сумочку, но было поздно -- я уже летела на нее, поворачиваясь в воздухе на
спину с опорой на руки, чтобы сделать "рычаг" - зацепить ее лодыжку одной
ногой, а второй сильно толкнуть ту же ногу выше колена, используя инерцию
горизонтального полета.

Зловещая блондинка с размаху села на тропинку, ошеломленно глядя на
меня, сжимая в руке сумочку. Не теряя инициативы, я тут же навалилась на нее
и стала молча выкручивать ей кисть. Она глухо зарычала басом и сдалась.

Теперь я победно стояла, держа в руках ее оружие, а она сидела на
земле, жалко и заискивающе улыбаясь. Кровь стекала по моему бедру, и она
решила, что сейчас ее будут "мочить" - ее же "пером". Конечно, резать ее я и
не собиралась, хотя смазать по разномастной ухмылке так и тянуло. Но когда
ее вытаращенные на меня выцветшие голубые глаза заполнились слезами,
хлынувшими на пунцовые щеки, и она стала вытирать лицо тылом вывернутой
ладони, шмыгая вертящимся носом, я так испугалась, как будто на меня снова
нацелен нож в самое главное место.

Это плакала я! Постаревшая, потасканная и спившаяся Таня Смирнова в
каком-то другом измерении и с иной биографией. Вот почему она мне сразу
показалась знакомой -- это лицо, глаза, даже улыбку я видела в зеркале
каждое утро! Ужас отразился и на ее лице -- очевидно, та же мысль
одновременно пришла и ей в голову.

Перед ней стояла Ольга пятнадцатилетней давности, еще гладкотелая,
густоволосая и стройная, со своими зубами и с наивными искорками в еще ярких
голубых глазах, какие были и у нее самой - до прошедших страшных лет...

Я молча протянула ей сумочку с ножом, пошла к воде и стала промывать
ранку. Порезала она меня неглубоко, чуть содрала кожу. Кровь уже не шла. Я
вернулась к лодке и села на свое место. Она уже сидела на своем, все еще
всхлипывая и утираясь рукавом своей вышитой украинской кофточки, а сумочка
валялась на гальке под соседней лодкой.

"Оль, не бери в голову, - сказала я как можно мягче. -- Я бы и без
твоих угроз не осталась с Колей. Увы, я люблю другого. Совсем-совсем
другого. Коля в сто раз лучше этого моего другого, но он не мой. Я это сразу
почувствовала.. Теперь я понимаю, что и он ко мне полез только потому, что
мы так странно похожи. Значит, он любит тебя. Мне ли не знать, каково
женщине, когда любимый уходит к другой! Я исчезну из вашей жизни уже на
следующей неделе. Прости меня, но я не знала, что у вас это так серьезно.
Арина, конечно, упоминала о тебе, но мало ли где ночует холостой мужик..."
"Холостой! -- сотрясалась она в рыданиях, вертя носом. -- Да мы с ним уже
десять лет как муж и жена. У нас трое ребятишек, только они в Воронеже, у
моих стариков. Тут им не климат. А как мы с ним любили друг друга, если б ты
только знала... Да ты же знаешь, что это за мужик!.." "Знаю, Оля. Хороший
парень, но для меня мой..." Господи... "МОЙ"?..

Тут я так разрыдалась и закашлялась, что она стала колотить меня
кулаком по спине. Тотчас что-то грохнуло в доме, в окно из моей комнаты,
ломая сирень, вылетел Коля в трусах и сбил несчастную свою жену с ног. Я
только махала рукой, чтобы его успокоить. Из дома к нам бежала Арина с водой
и моими таблетками. Втроем они привели меня в чувство и уложили в мою-нашу
постель.

Потом мы все четверо пили чай в саду и откровенно обсуждали наши дела.
Ольга расцвела, Арина -- напротив. Я после приступа постарела, Ольга --
помолодела. Коля тоже что-то, наконец, заметил и только повторял, глядя то
на меня, то на Ольгу: "Надо же!.."

***

Мне уже давно предлагали нечто вроде общежития -- съемную на троих
однокомнатную квартирку в Моргородке, за счет завкома, но я все цеплялась за
мой Мыс Бурный, где жила как дома. В среду я все подписала и переехала в
настоящую квартиру - с ванной и электроплитой, чего у меня сроду не было.
Девочки были новые незнакомые, мои ровесницы, довольно милые и тактичные,
обе москвички, Вера и Варя, как нарочно, чтобы мне вечно их путать. Попали
по распределению, как и я, но на завод.

Начиналась новая жизнь в старом убежище.

***

Впрочем, она скорее продолжалась. Коля позвонил мне на работу в пятницу
после обеда и пригласил на бот - поехать на острова. Я тут же созвонилась с
моими новыми сожительницами, пригласила Марика и Валю, наших единственных
холостяков, и стала морально готовиться к возможным осложнениям с такой
грозной Ольгой. Но ничего страшного не произошло. Супруги не отлипали друг
от друга в ходовой рубке, пока мы травили анекдоты и хохотали на корме так и
не ставшего моим бота с моим именем на борту.

Капитан высадил нас на острове Рейнеке, обещал забрать послезавтра
вечером, газанул в чистое июльское небо и тут же свернул за мыс, оставив нас
с палатками на изумрудном лугу у самого пролива между островами. Как только
мы разбили палатки, парни отправились в крохотный поселок за как всегда
забытыми какими-то продуктами. Мы же начали готовить ужин на костре. С
острой приправой в виде голода на чистом воздухе это было божественно. Во
всяком случае, мужчины нас старательно хвалили.

Как всегда здесь, на широте Сухуми, ночь настала почти мгновенно -- вот
кто-то повернул реостат и нет закатного солнца, только звезды над головой. Я
поймала одного из таинственных светлячков -- обычный черный жучок с
пульсирующим полосатым брюшком. Как только я раскрыла ладонь, он едва слышно
затрещал крылышками и полетел зигзагом, какими было пронизано все
пространство над лесом. Такие же светящиеся, но совершенно неразличимые на
ладони организмы были растворены и в черной воде, когда я, единственная из
всех, рискнула поплыть с маской, изумляясь моим ярко светящимся под водой
рукам. Все, что шевелилось, немедленно начинало излучать фосфорический
зеленоватый свет.

А утро оказалось ясным, с просторным розовым торжественным рассветным
небом над островом напротив и с отражением его леса в зеркале пролива.
Мальчики уже собрали нам каждой по букету цветов. Уже пахло кофе и из
умывальника лилась родниковая вода.

Естественно, сразу после завтрака все бросились купаться. Мои москвички
вообще впервые видели море и удивлялись каждой мелочи. Я восхищала их моим
нырянием с маской и трубкой. Впрочем, такого моря и я сроду не видела, во
всяком случае, что касается подводного мира. В Крыму я пристрастилась к
подводному туризму, но там был просто очень милый голубой с синим пейзаж
ниже поверхности воды. А тут -- просто калейдоскоп подводных цветов -- от
ярко желтого до ядовито-малинового, оранжевого и пурпурного. Там была
морская трава, а тут -- подводные леса. Я вылезла только когда окончательно
закоченела. А девочки просто без конца окунались, заходя по пояс и
возвращались на берег. Субтропическое солнце тут же сожгло их белые
московские лица и плечи. Бледные москвички за одно утро стали ясноглазыми и
яркогубыми.

Стояла влажная душистая тишина, нарушаемая только чивиканием птиц и
дальней воркотней прибоя по ту сторону мыса. В проливе же, у наших палаток
вода тихо плескалась, как в каком-нибудь Серебряном Бору в центре Москвы или
у нас на Озерках.

После обеда я решила поробинзонить, чем я увлеклась, к раздражению
вечно терявшего меня Феликса, в Крыму. Поднявшись по тропинке, я оказались
на лугу, который кончался обрывом к необитаемому при какой погоде пляжу по
другую сторону мыса -- среди изумрудных волн там то обнажались, то исчезали
в белой пене черные блестящие валуны.

Декорацией к этой сцене был берег открытого моря, который состоял из
похожих на крепостные башни скал, то черных с фиолетовым отливом, то
красных. Башни были одеты снизу в ярко-белые кружевные воротнички прибоя за
ослепительно синей бескрайней мантией - до самого иссиня-черного в лучах
солнца проведенного по нитке горизонта. Слева за мысом простирался архипелаг
-- от кокетливо кудрявых лесов на склонах ближайшего острова до
розовато-голубых дальних берегов.

Не считая прибоя, здесь тоже была тишина, звенящий горячий душистый
воздух над изумрудной травой с летающими над ней бабочками. Эта
торжественная красота неизмеримо превосходила все, что я когда-либо ожидала
в мечтах от своего убежища.

Цепляясь за отвесные скалы, я спустилась по крутой тропинке к увиденной
с вершины лагуне, заслоненной на две трети огромной красной с белыми
прожилками скалой. Тут я разделась, опустилась по пояс в гладкое каменное
сидение в горячей воде лагуны, защищенной валунами от бушующего в каких-то
десяти метрах от меня прибоя.