побережью. Да, надо этим проникнуться, но работа остается работой, и пора
"мотать ленту", как говорят, гнать запись.
привычной ношей - и теперь можно панорамировать всю долину - от взявшегося
коркой сухого дна до дальних пологих склонов, уходящих к горизонту,
усеянных вереницами идущих. Прекрасное освещение от низкого солнца, яркая
цветная одежда, длинные тени поперек холмов - все это будет неплохо
выглядеть на экранах, в миллионах зашторенных гостиных, далеко отсюда. Но
главное - это интервью.
костюме, чего вам бояться.
молодожены, сухощавый брюнет и плотная белокурая девушка, тугая, словно
пружинка - от них так и веет счастьем, будто каким живым излучением,
наперекор радиации.
нахмурился, но девушка тут же выпалила, сияя:
вечного ничего нет...
двинулась дальше. Затем привратница, старая, изможденная, неизлечимо
больная (ну тут уж все ясно), дальше семейка, у которой небольшая
неприятность - малыша лет пяти стало вдруг тошнить (излучение чем дальше,
тем яростней), отец озабоченно смотрел, как жена, присев у обочины,
тщательно вытирает личико сына, приговаривая: ничего, ничего, теперь уже
недолго. И следом - желчный лысоватый тип лет пятидесяти с полным рюкзаком
за спиной, как у обычного пешего туриста. Все прочие идут налегке.
А как с ними иначе? Что я, не знаю эту контору?
обычное дело... Прошлая партия, знаешь, сколько стояла на этой корке?
разошлась.
голом поле, под радиацией целую ночь - тут и загнуться раздумаешь. Хотя...
они пока стояли, столько нахватались, что долго не протянут теперь...
оборачивается, что-то ворча, и вот в кадре миловидная женщина лет тридцати
пяти, с ней говорить - одно удовольствие.
Апокалипсис. Свободный выбор, знаете, имеет свои крайности... Все сразу,
мгновенно - в пар.
собеседника за толстенным светофильтром шлема.
старческом - а вот так, чуть ли не в гуще карнавала...
молодые компании.
такое чувство, что все необходимое мною выполнено, теперь можно спокойно
удалиться. Думаю, это лучший способ...
спортивный костюм - все теперь на ленте, три-четыре витка. Теперь - надо
показать это - появились вешки с черно-желтыми нумерованными флажками, это
рубеж зоны, за которой гарантировано полное исчезновение - вот оно, вот
чего ждут эти толпы - исчезновения без остатка. Где-то здесь располагался
вход в укрытие для наблюдателей. Спрошенный об этом паренек на костылях
охотно указал место и заковылял дальше. Затылок его между плеч, задранных
костылями, спины, лица, толпы плывут в кадре, словно рыбы в аквариуме.
пропитой мордой.
вода, дружба на всю жизнь!
ждет. Прыгай лучше в свою кастрюлю, живой труп. Тебе еще долго гнить!
гуще, сплошной гул от шагов по раскрошенной пемзе, и вот - нашелся, какое
облегчение - колпак входа, весь будто окаменелый бугристый волдырь. Люк,
покрытый чудовищной окалиной, термоокно и спасительный узкий тоннель вниз,
в прохладный лабиринт ходов под испытательным полем. Можно считать, что
нелегкий репортаж на пленэре завершен. Пальцы на кнопки радиоключа - и
будто открылся пуп земли за бугристой толщей люка - стерильная чистенькая
ячейка-вход. Кое-кто из пришедших сюда глянул в эту сторону с недоумением,
но большинство уже находилось далеко... Где-то затянули песню. И тут
словно общий вздох прошел долиной - в вечернем зените, в густеющей
голубизне обозначилась яркая точка.
сощурясь, уставился в небо. Можно взять еще несколько сцен - вот так, по
пояс в укрытии, словно танкист из башни, можно всосать через объектив эти
обреченные толпы, опустевшие, сразу будто ставшие одинаковыми лица, можно
еще остановить кадр на подростке, глядящем в небо с истинно детским
любопытством, но непобедимая жуть ерошит волосы и нужно успеть задраиться
и сбежать вниз, на приличную глубину, хотя...
камера, и что же это было? Что? Но кому интересен рухнувший внезапно на
землю человек с телекамерой; все глаза - в небесах, на желтом,
канареечного оттенка парашюте.
ожидать такой гнусности - выдернуть ничего не подозревающего репортера из
укрытия и спрятаться туда самому. Его рожа смутно белеет за полуметровой
толщей термостекла, не поймешь, что на ней - издевка, или боль. И незачем
теперь ломать ногти об шершавую корку намертво захлопнутого люка, не надо
вопить, не стоит барабанить кулаками в окошко со смутно маячащим там
ублюдком, хватит тщетно нажимать радиоключ... Нужно в эти две минуты, пока
будет еще опускаться парашютик, успеть пройти все то, что согнало сюда это
людское море, - и смириться.
долой. Телекамеру за ремень - и вдрызг об валун (жаль, правда, запись,
хороший мог получиться репортаж). Комбинезон - вжик вдоль живота - упал за
спиною тяжкими складками, в светлом бельишке, легкий, выбрасываешься на
осенний ветерок, как в детстве - кожа в пупырышках, зябко, и будто перед
прыжком с обрыва в реку, куда подбегаешь как бы помимо своей воли, с
предвкушением ледяного ожога...
что с первыми лучами солнца уже вовсю озабоченно снуют из кабинета в
кабинет, с завода в райком, а то и вовсе из города в село, на задрипанном
брезентовом вездеходе по буеракам нашей действительности - с неизменной
папочкой в руках, такие вот безликие (они и в самом деле лишены
физиономии), - агенты державы, ее, так сказать, датчики. И где они берут
эти макинтоши, чуть ли не хрущевского кроя, откуда эти шляпы ведром, как у
бюрократа из "Волги-Волги" - неразгаданная тайна. Будто орден меченосцев
поклялся в веках выдерживать бессмертный закон, срисованный с верховного
узурпатора! Так что, когда в селе появляется такой вот представитель, его
уже ни с кем не спутать.
из газика, минуя омытые дождем фанерные стенды (шел тогда дождь) зайти
степенно в правление и скрыться там как бы навечно, он заспешил по слякоти
к фермам - к дальнему второму участку, где с утра давно уже поревывали
телки в загонах. Бдительная секретарша усекла через окно этот необычный
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Херберт Фрэнк
Белогорский Евгений
Курылев Олег
Сертаков Виталий