Ободрав с куста неспелые еще орехи, он заглушил противное голодное нытье в животе и торопливо пошел на запад, чувствуя на затылке горячий солнечный луч.
21
Зеленые холмы, щедро поросшие травой и кустами, перекрывали один другой, и горизонт казался подвижным. Иногда среди холмов синими пятнами мелькали незабудки — там, в низинках, собиралась вода. Над холмами ласково и сильно светило солнце северного лета.
В душе барона почему-то начала расти тревога. Он видел уже впереди цель своего пути — сид Ивовый Прут. И чем ближе он подходил. тем страшнее ему становилось.
Трава до пояса вымочила его росой. В сандалиях хлюпало. Низины одуряюще пахли белыми цветами. Барон собрал все свое мужество и, продираясь через сплетающиеся травы. поднялся на холм.
И остановился, щуря серые глаза.
На разбросанных каменных плитах с полустертыми надписями, на корягах, прямо на траве, с удобствами и без, располагались жители Леса. Он не ожидал увидеть здесь такое количество зрителей. Он ощутил толчок крови — мягкий, но очень настойчивый и сильный, в глазах у него потемнело, в ушах резко зазвенело, словно по струне повели бесконечным смычком.
Так вот оно что! Фейдельм и не собиралась спасать его. Великий Один, разве можно спасти человека от его собственных поступков!
Он заставил себя осмотреться по сторонам. Сам сид был слева
— знаменитый прут ивы белел на фоне яркой зелени, словно ниточка. На холмах буйствовала трава середины лета. Единственное дерево — дуб — вцепилось в склон, и треснувшая ветка, мощная, как целое дерево, повисла, спускаясь к земле, на перекрученных канатах древесины. Барон прижался спиной к теплой, еле заметно вздыхающей коре, и на мгновение ему стало легче.
На холме собрались все, кого он знал с детства и о ком только слышал. Здесь были тролли, непривычно серьезные, старательно соблюдающие правила хорошего тона, — Длинная Ветка с одной, зато огромной плоской ногой; Форайрэ, известный своей глупостью, одетый в клетчатую юбку и моргавший всеми тремя глазами; долговязый белобрысый Алунд с красными глазками-щелками, толстяк Тефлон, рыжеволосый и с бородавкой на носу. Рядом примостился старый трухлявый пень, к которому они изредка обращались с вопросами, именуя его «Шамот».
Гномы, успевшие перессориться друг с другом и с целым светом, расположились довольно плотной компанией, но так, чтобы их глаза не видели друг друга. Лоэгайрэ попытался пристроить у себя на голове недавно украденную фуражку с блестящим украшением на лбу, напоминающим краба. Барон заметил Лохмора, тесно прижавшегося боком к ноге смуглого охотника. Оба они стояли несколько в стороне.
Она появилась словно ниоткуда. Тролли расступились, пропуская ее вперед, и в их причудливой толпе возникла невысокая худенькая девушка с прямыми плечами. Ослепительно белое платье падало до самой земли, скрывая ноги, но почему-то сразу становилось ясно, что девушка идет босиком. Руки ее уже покрылись золотистым загаром и были почти одного цвета с берестяными браслетами, застегнутыми выше локтя и украшенными бисером, бахромой и кусочками меха. Две золотисто-рыжих косы были уложены вокруг ушей, как бараньи рога, а третья падала на спину, перевязанная золотой ниткой.
Она подняла глаза, казавшиеся черными в тени ресниц, и взглянула на солнце, не щурясь. Мальчик увидел, что они стали ярко-зелеными, редкого цвета болотной травы. Он не смог бы описать ее лица, озаренного этими глазами. Он даже не понял, красива ли она.
Фейдельм тихо, грустно смотрела на него, и он сжался, опустив голову. Он вдруг вспомнил, как Хальдор боялся его доброты и как он не понимал тогда, что можно бояться тех, кто не желает тебе зла.
Фейдельм спросила негромко, но так, что услышали все:
— Ты — барон Хельги из Веселой Стражи?
— Да, — сказал барон.
Она еще раз посмотрела на него, словно выискивая с нем сходство с кем-то знакомым, и он вспомнил, что Фейдельм воспитала его мать. Это было уже невыносимо — думать о родителях, и он бы заревел в три ручья, если бы она не заговорила снова:
— Во все века в Лесу существовал запрет — запрет на Светлый Город. Никто из нас не должен приближаться к стене, а уж тем более — перебираться через нее.
— Мне же никто не говорил! — крикнул барон и тут же замолчал.
Фейдельм спокойно продолжала:
— Я не знаю, каким образом в Лесу оказался человек из Светлого Города. Этого быть не должно. Ничего хорошего прийти к нам оттуда не могло. Я не хочу никого наказывать. Я не для того просила вас собраться, друзья мои. Мне нужен ваш совет. Этот мальчик стал братом Хальдору из Светлого Города, он пошел с ним вместе за стену и бросил его там раненого, когда они пытались выбраться обратно. Я считаю, что он принес на Северный Берег зло, и на чью голову оно теперь обрушится — неизвестно.
Барон почувствовал, что от страха у него немеют руки. Он стоял, откинув голову и касаясь дерева макушкой, и почти не дышал. Небо висело над ним совсем низко, и облака проплывали так, что до них, казалось, можно дотянуться.
Лоэгайрэ с чувством произнес:
— Барон — умный, добрый мальчик… Я хорошо знаю его родителей, тоже очень приличные люди…
Тролль Форайрэ пробасил:
— Что же теперь делать с этим Светлым Городом?
Видимо, вопрос о Городе волновал многих, потому что собрание зашумело, позабыв на время о бароне.
— Стереть с лица земли! — пискнул трухлявый Шамот, и все почему-то засмеялись.
Дождавшись тишины, Фейдельм сказала:
— Здесь, на Северном Берегу, граница между нашим миром и миром параллельным очень долго колебалась. Светлый Город был построен людьми того мира, много столетий назад. Когда граница сместилась, Город оказался у нас. Он замуровал сам себя, отгородившись от Леса, потому что его обитатели унаследовали от своих предков страх перед нами. Там, за стеной, они продолжали жить по своим законам. И поэтому все, что может дать нам Светлый Город, — это зло.
Повисла пауза. Тролль Длинная Ветка агрессивно сказал:
— Предлагаю передвинуть его назад, в соседнее пространство, и наглухо заблокировать границу!
— Я против! — тут же крикнул Лоэгайрэ осипшим от волнения голосом. — Я категорически против! И дракон меня поддерживает!
— Угу, — ломким баском вставил Лохмор.
— А как же Зло, ребята? — спросил Форайрэ, которого, видимо, испугали слова Фейдельм. Он пошарил глазами по облакам, словно выискивая, откуда на его голову может обрушиться Зло.
Все взгляды снова обратились к барону.
— Мы же не можем убить господина барона? — неуверенно сказал Алунд.
Шамот пробормотал что-то невнятное.
— Но мы можем изгнать его… — начал Тефлон. — Пусть возьмет свое зло на себя и уходит…
Зеленые глаза Фейдельм излучали грусть и боль, и барон видел, что она думает о его матери. Дерево тихо дышала у него за спиной. Шумели листья, и первый за это лето желтый листок стукнул его по лбу. Барон закрыл глаза и скользнул по теплому шершавому стволу вниз, к корням. Он сел, подтянув колени к подбородку, и прижался к ним лбом. А они смотрели на него и обсуждали, что теперь с ним делать. Он знал, что если Фейдель прикажет ему уйти из Леса, то он уйдет. Лучше бы они кидались в него камнями. Почему Лоэгайрэ не пытается защитить его, почему молчит дракон? Разве провинившийся друг перестает быть другом? Ох, Хальдор… Барон изо всех сил зажмурился, но перед глазами стояло и никуда не уходило строгое, чистое лицо Фейдельм. И ему было страшно.
И тут дерево произнесло сердитым мужским голосом:
— Хватит издеваться над мальцом.
Кто-то спрыгнул с ветки и остановился перед мальчиком. Барон пробормотал себе в колени:
— Не надо.
— Что хочу, то и делаю, — последовал ответ. И, возвысившись, голос попросил несколько повелительным тоном: — Фейдельм, отдай его мне.
— Как вы смеете! — крикнул барон, срываясь. Он неловко вскочил, протягивая вперед руки, чтобы оттолкнуть от себя непрошенного защитника. Тот лишь рассмеялся. Барон увидел синий плащ и широкополую шляпу Одина. Его остроносое лицо казалось жестким и злым. Он стоял рядом с бароном, невысокий, худой, с беспорядочной сединой в черных волосах. Единственный глаз Одина, невинного синего цвета, в упор рассматривал Фейдельм.
Барон дернулся, но Один, не глядя, задержал его, преградив ему путь протянутой рукой, и повторил чуть тише:
— Отдай его мне, Фейдельм.
В его голосе еле заметно прозвучала угроза. И Фейдельм, которая никогда и ничего не боялась, поняла, что сейчас ей лучше уступить. Лицо ее стало неподвижным и слегка побледнело, когда она ответила ему спокойно и величаво:
— Пусть будет, как ты хочешь, Один.
22
Они сидели на берегу реки Лиамор — Желтые Камни, свесив ноги к воде. Один задумчиво смотрел сбоку на осунувшееся лицо мальчика. Правильно он сделал, что отобрал его у Фейдельм. Фейдельм — Закон, а он, Один — Беззаконие, но лучше уже беззаконие, чем мучить людей.
— Ох, как тебе досталось, — сказал он, обнимая барона за плечи.
Барон сердито дернулся.
— Пустите…
Один по-мальчишески хмыкнул:
— Богам говорят «ты», — заметил он. — Разве ты не знаешь, Хельги?
— Знаю, — сказал барон. — Просто забыл. Уходи, Один.
— А ты упрямый, — с удовольствием сказал Один. — Настоящий барон.
Барон угрюмо отвернулся. Ему очень хотелось попросить Одина,чтобы тот ничего не говорил родителям, когда они придут с Белых Гор, но это было бы уж слишком по-детски. Про себя же он твердо решил сгинуть в Светлом Городе и без Хальдора не возвращаться.
— Что молчишь? — спросил Один. — Задумал каверзу?
— Тебе-то что? — отозвался барон, прижимаясь к нему теснее. Был он там богом или нет, но руки у него вполне человеческие.
— Я близко знал твоих родителей, — неторопливо сказал Один. — Знаю и твою сестрицу. Хорошая девочка. Правильная.
Барон поднял голову, глядя на сухой камыш, висящий после половодья на кустах, как белье, набрался мужества и проговорил:
— Лучше ты оставь меня, Один. Фейдельм же сказала…
— Напрасно ты думаешь, что она жестокая, — мягко заметил Один. — Она испугалась за Лес. К нам и вправду из Города пришло Зло. Она только не знает, что ты в этом не виноват. Ты был первым, кого оно настигло.
Один заметил. как покраснели баронские уши, и усмехнулся.
— А кто же тогда впустил его? — еле слышно шепнул барон.
— Я, — сказал Один. Он снял шляпу и положил ее себе на колени. — Потому что это я привел сюда твоего Хальдора. С этого все и началось. — Он тряхнул головой. — Бродил я как-то вечером возле этой стены, — начал он, сталкивая камешки с обрыва в реку. — Волчонок, который был со мной, презабавно выл и тявкал, пугая городских жителей, и я хотел повеселиться. И тут я услышал нечто странное. Кто-то, кто стоял возле самой стены, отчетливо произнес, словно зная, что я слушаю: «Лес! — сказал он. — Забери меня и делай со мной все, что хочешь».
— Но ты же не знал, что это запрещено?
Один в некотором смущении почесал кончик носа.
— Запрещено, запрещено… Фейдельм говорит, что я волюнтарист.