Трестсеев! Ай да завлаб!..
костюм и наугад подцепил одну из пылящихся на полке книжек. Удобно
вытянулся на диване.
сон вздрагивал холодильный агрегат с романтичным названием "Марьяна".
Где-то за стенами и за потолками разномастным хором бормотали и напевали
тысячи радио и телеприемников. Люди-кентавры с человечьими торсами,
вросшими в поролоновые сидения кресел, упрямо соревновались в
неподвижности и обжорстве, поедая глазами экраны, насыщаясь газетами,
поглощая информацию из последних радионовостей. Одним словом, жизнь
бурлила и кипела...
увлекает. Он читал механически, и книжный герой только попусту тратил
силы, ухлестывая за тремя дамами сразу, сражаясь с бесчисленным
количеством злодеев и произнося налево и направо лаконичные фразы
дебила... У детективных героев вообще завидное единодушие. Все они, как
один, курят сигары и пьют виски, пользуются потрясающим успехом у женщин,
при всяком удобном случае ерничают, насмехаясь над туповатой полицией и
собственным безголовым начальством. Три строгие прямые линии, в конечном
счете рождающие триллер: крепкие кулаки, красивые женщины, доходчивый
юмор.
Синеватый дымок зигзагом повис в воздухе, в точности отражая состояние его
мыслей. Хаос, разброд, легкий привкус надежды и тень, надвигающейся
апатии. "А ведь, по идее, я должен быть счастлив! - мелькнула у него
презабавная мысль. - Когда-нибудь лет в шестьдесят или семьдесят я, быть
может, вспомню этот день и изумлюсь своему идиотизму. Какого рожна надо
человеку, когда он молод и здоров?.."
массивной гармонью батареи, смело и осмысленно шуршал чем-то маленький
мышонок. Этакий худенький прообраз Микки-Мауса. На хозяина квартиры он не
обращал ни малейшего внимания. У него имелись дела поважнее. Вытянув руку
с сигаретой, Евгений Захарович прицельно стряхнул пепел прямо на
Микки-Мауса. Мышонок недовольно потряс ушастой головой и продолжил возню.
Ну и тип! Евгений Захарович с уважением прищелкнул языком, озабоченно
потер указательным пальцем лоб. И ведь наверняка знает чего хочет в этой
суетливой жизни. Неразумный, а знает. Неразумные - они всегда знают чего
хотят. И потому чаще всего счастливы. А вот он - с некоторой натяжкой
разумный и не лишенный интуиции, обречен весь свой отмеренный природой век
колодой лежать на диване, не имея ни целей, ни желаний, ни хрена не
понимая ни в собственном существовании, ни в существовании вообще. Еще
недавно он полагал, что главная его задача - ВЫРВАТЬСЯ. Сейчас он вдруг
задумался о том, что понятия не имеет, в каком направлении осуществлять
прорыв. То ли ТУДА, то ли ОТСЮДА, К СЕБЕ или ОТ СЕБЯ...
исчезнуть, и, не вставая, Евгений Захарович швырнул окурок в открытую
форточку. И тотчас брякнул звонок. Неуверенно и как-то обрывисто, словно
звонивший совершал операцию нажатия на пуговку звонка впервые. По крайней
мере Трестсеевы так не звонят. Поднявшись, Евгений Захарович натянул на
себя трикотажную пару, пригладил перед трюмо взъерошенные волосы и
отправился открывать.
засаленный свитер детина. Возраст - лет тридцать-сорок, темные мешки под
глазами, пористый крупный нос, костистая сухощавость. Глаза детины
доверчиво помаргивали, лицо дышало дружбой, интернационализмом, всеобщим
мужским братством и еще, Бог знает, чем.
звонил, а там бабка какая-то... Боится, на фиг, что-ли? В общем не дала
стакана. А мне всего-то на пять минут. Выручи, а?
имеющимся посудным запасам. - А кружка металлическая не подойдет?
приоткрывшуюся дверь остроносую Настасью.
конце концов решил, что не стоит. Неожиданный гость мог обидеться - и
правильно, между прочим.
позе. Эмалированную кружку он принял трепетно, как какой-нибудь призовой
кубок, и, прижав к груди, клятвенно забормотал.
испугалась чего-то... В общем подожди, друг. Пять минут, лады?
сделавшие доброе дело. Даже если не вернут кружку - черт с ней, - дело-то
все равно сделано.
любопытством пронаблюдал, как собравшиеся у подъезда сирого вида мужички
по очереди наливают в его кружку темно-красное вино. Не иначе, как
какая-нибудь жуткая портвейнюга. Евгений Захарович покачал головой.
Храбрый народ, небрезгливый... Детина у подъезда размахивал руками и явно
торопил приятелей. Неужели и впрямь вернут?
звонок. Гордо и бережно он протягивал кружку.
газеткой, так что ставь прямо на полку. Порядок, в общем. А то мы, на фиг,
уже из горла хотели. Как нелюди... И бабка, блин, чего-то взгоношилась...
покосился в сторону квартиры остроносой соседки. Щель между дверью и
косяком немедленно сузилась, точно прищурился огромный деревянный глаз.
бы и не торопиться.
с работы "сухое", но есть ведь и кое-что в холодильнике. Почему бы не
угостить мужичков? Раз уж такой день, стоит ли останавливаться на полпути!
детины, - у меня тут немного осталось после праздников. Словом, если
хотите...
с любовью и восхищением. Укрепляясь в принятом решении, театрально
вздохнул.
неуверенно потянул себя за ухо, шмыгнул пористым носом. Он все еще не
верил. В чудо трудно поверить сразу.
видно, не умел. Из двери напротив показалось покрытое красными пятнами
личико Анастасии. Евгений Захарович посмотрел в ее ненавидящие глаза и, не
удержавшись, подмигнул.
промолчал, да и навряд ли Евгений Захарович услышал бы его. Сон оказался
оглушающим, как смерть, и совершенно неосвежающим. Снился гогочущий
Трестсеев, без конца хлопающий его по плечу, волокущий в лабораторию, где
на обшитом стальными листами стендами расстреливали книги современных и не
очень современных авторов. "Представляешь, вот этот трехтомник - насквозь
из мелкашки! - блажил Трестсеев. - А Чехова из "Калашникова" пытались, из
"Сайги" - и хоть бы хны. Только малость обложку покорябали. Классика -
она, понимаешь, всегда классика... Эй, вы куда! Эй!.." Сорвавшись с места
Трестсеев понесся за лаборантами, волокущими на стенд его собственный
трестсеевский труд. "Это нельзя! Эй! Это запреща-а-аю!.." Узнав в
выставляемом на стенд произведении мучивший его столько дней литературный
труд, Евгений Захарович запрокинул голову и захохотал. "Это нельзя! Эй!..
- обернувшись, Трестсеев погрозил ему кулаком. - Чего смеешься? Ведь и ты
там!.." Евгений Захарович захохотал еще пуще: "Ну уж нет! Не
примазывыайте!.." А потом лопнул выстрел, и пыльным переполненным кулем
сознание Евгения Захаровича спихнули в гулкий подвал, притворив сверху
люком, накрыв плотным шерстяным половиком. И лишь к часам десяти в
"подвале" забрезжили первые лучики света, первые робкие звуки коснулись
его сонного слуха. Кое-как приподняв скрипучие доски и скомкав половики,
он выкарабкался наружу - в явь, в знакомую до отвращения квартирку.
протирал глаза и виски, а после, отвернув оба крана, прямо в трусах
забрался в свой малолитражный бассейн. Вода едва сочилась. Евгений
Захарович приготовился ждать долго и терпеливо. Странное дело, - голова
была ясной, тело же вязло в похмельной слабости. Кроме того, его начинало
трясти, и он не без оснований стал опасаться, что окоченеет, так и не
дотянув до благостного комфорта. Ванна грозила превратиться в подобие
саркофага для перепившего хозяина. Но, к счастью, до этого не дошло.
Пробудившись, трубы бешено зафырчали, и брызнувший поток в мгновение ока
наполнил несостоявшуюся усыпальницу горячей водой. Жизнь таким образом
продолжалась, и, царапая по груди и по спине ногтями, Евгений Захарович
поприветствовал ее блаженными всхлипами. Первую серию своих жизненных
передряг он уже просмотрел, ему предлагалась вторая - и он не возражал.