кровь?
это верный признак! Так временами бывает, когда разверзается пропасть с
хранилищем Детей Элейхо, с зернами бхо и другими вещами, бесценными, как
свет и воздух. Тот, кто завладеет ими, будет одарен счастьем? Разве ты этого
не знаешь, маргар? И разве не стремишься к ним? К берегу Срединного океана,
где покачнулись горы?
Часть 2
РЕКА
Глава 6
фестонами плоти. Опустив лицо к речной поверхности, Дарт мог их разглядеть:
они были темно-серыми, мускулистыми и трудились без отдыха и остановки, то
распускаясь, то сжимаясь и выталкивая в титаническом усилии реактивную
струю. Если не смотреть на этот живой мотор, ритм его конвульсий почти не
ощущался; движение было плавным и быстрым, лодка словно летела над водой,
соперничая в скорости с рогатыми дельфинами.
спинной выемки, которую полагалось считать кормой; Нерис сидела на носу, у
сгущения темных звездчатых пятен. Пятна являлись нервными узлами, и, нажимая
на них в определенной последовательности, можно было управлять лодкой,
заставить ее плыть медленней или быстрее, дать команды для поворота и
остановки. Нехитрая процедура, однако рассчитанная на более Длинные и гибкие
конечности, чем человеческие руки. До некоторых пятен Нерис едва
дотягивалась, и, наблюдая за ней, Дарт пытался вообразить, что за твари
плавали в таких суденышках, чувствуя себя столь же удобно в живой лоханке,
как сам он-в пилотском кресле Марианны. Наверное, ноги у них покороче и не
так затекали, как у него, если сидеть в позе лотоса или на пятках. А может,
ноги вообще отсутствовали? Но это были пустые домыслы; в мирах Ушедших Во
Тьму не сохранилось изображений, и никто не знал, каков их внешний облик.
крыльями и вытянутой волчьей головой. Возможно, дальний кузен Броката,
питавшийся не кровью, а рыбой; он висел над стайкой дельфинов и временами с
пронзительным воплем падал вниз, выхватывая у них добычу. Дельфины скалили
жуткие пасти, грозили рогами, но не пытались поймать обидчика; возможно, для
них, обладавших кое-каким интеллектом, это было всего лишь игрой.
резвившихся дельфинов, то на изящный силуэт Нерис, застывшей на носу.
Близился полдень; река струила воды с неторопливым величием, тело казалось
легким, как сорванный ветром лепесток, и мысли кружились такими же
лепестками, словно облетающий с яблонь цвет. Невесомые мысли, воздушные.
подрядился служить? С мужчиной, разумеется, проще: обменяешься парой слов
или парой ударов и выяснишь, друг он или враг. Даже с таким подобием
мужчины, как волосатый Bay, любитель хак-капа? Зато с женщиной интереснее.
Мужчина прямолинеен и отвечает бранью на брань, пинком на пинок, а женщина -
капризный механизм, из тех, что не бьют, не пинают, а поглаживают; им
льстят, нашептывают на ушко, целуют пуки, клянутся в верности. А дальше -
как повезет? Женский нрав непредсказуем; одна не позволит коснуться пальца,
но вверит душу и жизнь, другая заберется в постель, сыграет в страсть, а
потом всадит под ребро кинжал? Такое, как смутно помнилось Дарту, с ним
бывало - не на Анхабе, а в прежнем, земном существовании. Забылись имена и
лица - все, кроме облика Констанции, но не исчезла тень воспоминаний, и этот
призрак нашептывал, что попадались ему разные женщины. Верные и нежные,
щедрые и хищные, опасные, как змеи, склонные к жертвенности либо к интригам
и изменам?
ветер
коснулась тонкими пальцами ожерелья, будто напоминая, что близится синее
время с его любовными утехами. Дарт усмехнулся, вздохнул, посмотрел на нее,
но виделись ему другие глаза и другое лицо, по-иному прекрасное, обрамленное
не золотыми кудрями, а водопадом темных локонов. Кожа, как розовый опал,
ямочки на щеках, нежная шея, милый вздернутый носик и глаза-фиалки?
вопрос, а вежливое приветствие, вполне уместное для метаморфов, каким
обменивались люди, встречавшиеся в первый раз. Но Дарт ответил не
традиционной фразой, а так, как подсказало сердце:
жизни. Знал и любил. Щеки Констанции порозовели.
древней цитадели, лаборатории или монастыре ориндо. Его возраст исчислялся
сотней тысяч лет, но он все еще стоял на поверхности планеты, и ныне, по
праву наследования, его занимала гильдия Ищущих. Дарт называл цитадель Кам
слотом, а лежавшую вокруг пустыню, усыпанную сверкающим песком, -
Эльфийскими Полями. Пески тут были не такие, как на Земле; серый и розовый
гранит, перетертый в мелкую крошку, смешанный с кварцем и слюдой, творил из
пустынного пейзажа сказочное царство эльфов.
сполохи зари не отвлекали внимания. Цилиндрическую комнату, погруженную в
полумрак, опоясывал экран, смыкавшийся с потолочным куполом, и в темной его
глубине мерцали гроздья солнц и лун, плыли созвездия и галактики;
успокоительный вид, который при желании сменялся другими миражами, видениями
гор, лесов, саван и фиолетово-синих морских просторов. Комната и установка с
экраном были старинными, неимоверно древними, отличными от современных жилищ
анхабов, паривших в небесах. Именно это и нравилось Дарту. Каменный пол в
паутинке трещин, стены, которые оставались на своих местах, обшитые деревом
потолки, спиральные лестницы в башнях, сумрачные переходы и залитые солнцем
террасы, уютные тихие кельи, в одной из них он жил, - все казалось надежным,
основательным, и все напоминало о Земле. Правда, снаружи Камелот был непохож
на монастырь или крепость, а выглядел огромной скалой среди пустыни, утесом
с сотнями пиков и зубцов, с пещерными провалами окон, уступами террас и
водопадами, наполнявшими крохотные пруды. Непривычное, но чудное зрелище!
звезд казалось загадочным, полупрозрачным, словно у бестелесного призрака,
бродившего тысячу лет по залам и коридорам Камелота.
время той, их самой первой встречи? Кажется, о прошлом, о древней истории
анхабов, определявшей смысл его будущей миссии? Голос ее ласкал и убаюкивал
Дарта; внимая этим пленительным звукам, он будто не вслушивался в слова, и
все же они каким-то таинственным образом прокладывали путь к его сознанию.
Это было одним из талантов фокатора: сделать так, чтоб речь звучала подобно
музыке и закреплялась в памяти навсегда. Искусство старинных времен, такое
же древнее, как цивилизация анхабов?
крупных континентов, ни океанов, которые трудно преодолеть, лишь небольшие
материки и острова, моря и морские проливы; у экватора берег пологий, с
пышной зеленью и изобилием удобных бухт, в умеренных широтах - гористый,
более суровый, изрезанный фиордами. Материков насчитывалось семнадцать, все
они были населены, и каждый занимала определенная раса. Раса, а не народ,
ибо в те времена анхабы, живущие на разных континентах, не знали о
способности их тел к метаморфозам и отличались внешне в той же степени, что
африканцы от скандинавов или китайцы от обитателей Западных Индий.
Собственно, эти различия были гораздо глубже и выражались не только в
оттенках кожи, формах носов и глаз - они затрагивали физиологию. Были расы
гидроидов, способных жить под водой и обладавших жабрами или кожным
дыханием; были расы, чей организм требовал долгой спячки, или вовсе не
знавшие сна, производившие на свет дееспособное потомство или беспомощные
эмбрионы - их приходилось доращивать в искусственной среде; были расы, чей
желудок не переваривал животного белка, питавшиеся растениями или теми
продуктами, что добывались на морском шельфе. Варьировались и сроки жизни:
век одних был долог, почти столетие, другие едва доживали до
сорока-пятидесяти. На этом пестром фоне разница в цвете волос и кожи, в
очертаниях губ, носов, ушных раковин, разное число зубов и пальцев выглядели
чем-то незначительным. И хотя обличье всех аборигенов Анхаба было близким к
гуманоид-ному, казалось, что планету населяет не одно-единственное
человечество, а совершенно разные, произошедшие от множества корней, никак
не связанных друг с другом.
истребительной войне, если б не религиозный и генетический запреты.
краях поклонялись солнцу или звездным небесам, в других обожествляли
Афанасьев Роман
Каргалов Вадим
Афанасьев Роман
Володихин Дмитрий
Акунин Борис
Никитин Юрий