Чтение 16–й страницы книги ~Гибель 31-го отдела~

--Не знаю, черт подери, не знаю!--истерически выкрикнул гитарист и,
внезапно оборвав крик, с шумом вздохнул. Потом после небольшой паузы
сказал:--Я в тот вечер гонял по всему городу.

-- Один?

-- Да.

-- И вы не помните, где вы опустили письмо?

-- Не пом-ню. Сколько раз надо повторять, что я не помню?

Он встал и принялся расхаживать по комнате мелкими, торопливыми
шажками.

-- Не помните, значит?

-- Нет.

-- Итак, вы не знаете, в какой ящик вы опустили письмо.

-- Не-ет! -- закричал он, больше не владея собой.

-- Одевайтесь и следуйте за мной,-- приказал Иенсен.

-- Это куда еще?

-- В полицию, в шестнадцатый участок.

-- А вас не устроит, если я просто... просто запишу все это на бумаге?
Завтра утром? У меня... у меня были другие планы на сегодняшний вечер.

-- Нет.

-- А если я откажусь следовать за вами?

-- Не имеете права. Вы арестованы.

-- Арестован? Да как вы смеете, черт вас подери! Они взяли иск обратно.
Ясно вам? За что я, спрашивается, арестован?

-- За дачу ложных показаний.

По дороге ни тот, ни другой не проронили ни слова. Арестант сидел на
заднем сиденье, и Иенсен мог наблюдать за ним в зеркало, почти не
поворачивая головы. Арестант заметно нервничал. Щурился под очками, моргал,
а когда думал, что за ним не наблюдают, грыз ногти.

Иенсен заехал во двор и отогнал машину к дверям подвала. Потом вылез из
машины и провел арестованного мимо регистрационного стола, мимо камер, где
за блестящими решетчатыми дверями сидели пьяницы -- одни плакали, другие
поникли в тупом оцепенении. Иенсен распахнул последнюю дверь и очутился
вместе со своим подопечным в ярко освещенной комнате. Потолок здесь был
белый, стены и пол тоже, а посреди комнаты стояла скамейка из белого
бакелита.

Арестант оглянулся вызывающе и в то же время растерянно и опустился на
скамью. А Иенсен вышел и запер за собой дверь. У себя в кабинете он снял
трубку, набрал три цифры и сказал:

-- Срочно направьте следователя в камеру-одиночку. Речь идет о ложных
показаниях. Обвиняемый должен в этом сознаться,

Иенсен повесил трубку, достал из нагрудного кармана белую карточку,
выложил ее на стол и тщательно нарисовал в левом верхнем углу маленькую
пятиконечную звездочку. Потом с не меньшим тщанием заполнил такими
звездочками целую строку. Ниже последовала строка шестиконечных звезд,
маленьких, одинакового размера. Доведя свой труд до конца, он подвел итог. В
общей сложности он нарисовал одну тысячу двести сорок две звезды, из них
шестьсот тридцать три пятиконечных и шестьсот девять шестиконечных. Изжога
начала донимать Иенсена, к ней присоединились желудочные спазмы. Он развел
щепотку соды и залпом выпил ее. Со двора доносились вопли и прочие шумы, там
явно разыгрывалась баталия, но Иенсен даже не подумал выглянуть в окно.

Телефон зазвонил через четыре часа двадцать пять минут.

-- Все ясно,-- сказал следователь,-- Конечно, он тут ни при чем, но
пока я это из него выудил, столько пришлось попотеть...

-- А протокол допроса?

-- Уже подписан.

-- Мотивы?

-- Скорей всего деньги... Но в этом он до сих пор не сознался.

-- Отпустите его.

-- Передать дело в суд?

-- Нет.

-- Выжать из него, кто давал ему деньги?

-- Нет.

-- Теперь это будет нетрудно сделать.

-- Нет,-- повторил Иенсен. -- не надо.

Иенсен положил трубку, разорвал испещренную звездами карточку и бросил
обрывки в корзину для бумаг. Потом извлек список с девятью именами,
перевернул страничку блокнота и написал: "No 2. 42 года. Репортер.
Разведенный. Ушел по собственному желанию".

Потом Иенсен поехал домой и сразу лег, даже не поужинав.

Устал он страшно, и, хоть изжога отпустила, он все равно еще долго
ворочался, прежде чем заснуть.

Итак, прошел пятый день, и прошел зря, без малейшей пользы.

XVII

-- Это был не он, -- сказал комиссар Иенсен начальнику полиции.

-- То есть как не он? В чем дело? Ведь он же сам говорил...

-- Он все выдумал.

-- И признался?

-- Да, только не сразу.

-- Итак, вы утверждаете, что этот человек сознался в преступлении,
которого не совершил? Вы уверены, что не ошиблись?

-- Да.

-- Вам известно, почему он так поступил?

-- Нет.

-- Не кажется ли вам, что в этом случае необходимо установить причину?

-- Нет надобности.

-- Может, оно и к лучшему...- Казалось, начальник полиции обращается к
себе самому.-- Иенсен!

-- Слушаю.

-- Положение у вас незавидное. Ведь требование найти преступника
остается в силе, насколько мне известно. А в запасе всего два дня. Успеете?

-- Не знаю.

-- Если вам не удастся решить эту задачу до понедельника, я не ручаюсь
за последствия. Мне даже самому трудно их представить. Стоит ли напоминать
вам об этом?

-Нет.

-- Ваша неудача может обернуться неудачей и для меня.

-- Понимаю.

-- После столь непредвиденного оборота важнее, чем когда бы то ни было,
вести дальнейшее следствие в условиях строжайшей секретности.

-- Понимаю.

-- Я полагаюсь на вас. Желаю удачи.

Начальник позвонил почти в то же время, что и вчера, но на сей раз
Иенсен уже был готов выйти из дому. За всю ночь он проспал от силы два часа,
но тем не менее чувствовал себя бодрым и даже отдохнувшим. Вот только вода с
медом не утолила его голод, под ложечкой сосало, и чем дальше -- тем сильней.

-- Пора съесть хоть какую-нибудь настоящую стряпню. Завтра или самое
позднее -- послезавтра.

Это Иенсен сказал самому себе, когда спускался вниз по лестнице. Вообще
же он не имел такой привычки -- разговаривать с самим собой.

Редкий ночной дождик съел снег. Ртутный столбик поднялся чуть выше
нуля, тучи рассеялись, и солнце по-прежнему светило холодным белым светом.

В шестнадцатом участке еще не завершили утреннюю программу. У входа в
подвал стоял серый автобус, который развозит алкоголиков с тремя приводами
по лечебницам или на принудительные работы, а в самом подвале полицейские
еще только выгоняли из камер сонных арестантов. Полицейские были бледные и
усталые от ночного дежурства.

Перед дверью, выстроившись в безмолвную длинную цепь, ждали те, кого
освободили из-под стражи. Им надо пройти стол регистрации и получить
прощальный укол. Иенсен подошел к врачу.

-- Как прошла ночь? -- осведомился он.

-- Нормально. Точнее сказать, чуть хуже предыдущей.

Иенсен кивнул,

-- У нас тут ночью опять случай был со смертельным исходом. Одна
женщина.

-- Так-так...

-- Она крикнула из камеры, что если она и пила, то лишь затем, чтобы
покончить с собой, но полицейские ей помешали... Я ничего не успел сделать.

-- Ну и?..

-- Бросилась вперед головой на стену камеры и размозжила себе череп.
Это не так просто, но у нее получилось.

Врач поднял взгляд. Веки у него припухли и покраснели, и в воздухе
запахло спиртом. Едва ли запах мог исходить от стоящего перед ним арестанта,
которому только что закатили укол.

-- Для этого нужна физическая сила -- раз, большая воля -- два, -
продолжал врач. -- И нужно содрать обивку со стены -- три.

Почти все освобожденные стояли, засунув руки в карманы и апатично
понурив головы. Ни страха, ни отчаяния больше не было в их лицах, одна
только беспредельная пустота.

Иенсен вернулся к себе в кабинет, достал очередную карточку и сделал на
ней две записи: "Улучшить стенную обивку. Нового врача".

Больше никаких дел у него в кабинете не было, и он ушел не
задерживаясь.

Часы показывали двадцать минут девятого.

XVIII

Пригород был расположен на несколько миль южнее города и принадлежал к
той категории, которая у экспертов из коммунального министерства числится,