время от времени совал его мне под нос.
говорившего. И ничуть не удивился, узнав в нем того самого бандита с
автоматом "узи", который едва не отправил меня на мосту к праотцам.
было. Чертовски болит голова...
рассматривал меня, заложив руки за спину. Представляю, как выглядит моя
многострадальная физиономия...
громилам, которые, как почетный караул, стоят едва не навытяжку возле
моего кресла.
колесиках.
смотрели остро, испытующе.
откидываясь на спинку кресла. - Вы крепкий орешек, Ведерников. Это
похвально. Люблю сильные, незаурядные личности.
ему тонкую зеленую папку.
несколько машинописных листков, достав ях из папки. - Имена, адреса, суммы
выплат нашим партнерам по бизнесу и, скажем так, помощникам. Ну и так
далее.... Короче говоря, компромат, который собирал Лукашов на своих
ближайших друзей-приятелей. А это, согласитесь, некорректно. И,
естественно, у нас наказуемо. Эту папку нам любезно предоставила Тина
Павловна. Правда, мы ее настоятельно попросили об этом одолжении. Эту
папку она бережно хранила как память о безвременно усопшем муже.
к разговору. Ну что же, побеседуем...
видимо, моя челюсть требует серьезной починки, хотя сомнительно, судя по
нынешним обстоятельствам, что мне представится когда-либо такая
возможность...
станется? К Тине Павловне мы теперь особых претензий не имеем. Она просто
заблуждалась.
послушались. И это очень прискорбно.
некий Лузанчик, с которым вы беседовали о наших проблемах, от расстройства
принял несколько большую, чем требовалось, дозу морфия и...
Зачем нам это? У вас своя парафия, у нас своя. Мы антиподы, но, увы,
существовать друг без друга просто не можем. Не вы, так другой, третий...
Зачем нам ссориться? Каждый занимается своим делом, всего лишь...
они выпустят меня живым? Сомневаюсь...
продолжил худощавый. - - И все же мне не хочется конфронтации. Поэтому я
предлагаю соглашение: вы изымаете из дела Лукашова ту записочку, которую
написала Тина Павловна за день до смерти мужа, а мы вам выдадим его
убийцу. Думаю-- нет, уверен! - что вы сразу же получите повышение по
службе и награду. Игра стоит свеч.
видимо, прочел в моих глазах, что я понял, с кем имею дело, и с
высокомерным видом кивнул, клюнул своим хищным носом-клювом.
ночь, поздно, а у меня еще есть коекакие безотлагательные дела. Привяжите
его, да покрепче, - приказал он своим подручным, недобро зыркнув на меня
ледяным взглядом.
был в буквальном смысле распят на арабском кресле. Сильная боль в грубо
вывернутых назад руках вдруг всколыхнула всю мою ненависть к этим подонкам.
глядя прямо в глаза В. А., который стоял напротив. - Все равно тебя
достанут, не я, так другие.
непросто, смею уверить вас. А по поводу записки Тины Павловны... Мы
обойдемся и без вашей помощи. К утру записка будет лежать в моем кармане.
крови прикусил губу: что ты болтаешь, олух царя небесного?!
красными пятнами, в глазах полыхнула жестокость.
тебя-чересчур много знаешь... - В. А. на некоторое время задумался, -
Феклуха! -наконец прокаркал он вдруг охрипшим голосом: и, показав на дверь
одной из спален, резко щелкнул пальцами.
затоптался на месте. Но, натолкнувшись на тяжелый взгляд В. А., отшатнулся
в испуге и как-то боком, по-крабьи, завороженно глядя ему в глаза, потопал
в спальню.
в сломанной челюсти.
не совершил ошибку. Я думал, что ты все-таки внемлешь голосу рассудка и
оставишь это дело. А возможно, и согласишься работать на нас. Увы, увы...
- Голос его стал неприятным, скрипучим. - Я обязан принять меры
предосторожности, несмотря на то, что ты вызываешь во мне симпатию...
затем сдавленный крик или стон.
Феклуха, облизывая окровавленный палец.
в багажнике машины, - повернулся он ко второму своему подручному, который
с безучастным видом стоял, прислонившись к стене, и поигрывал уже знакомым
мне автоматом "узи".
найдешь, - обратился В. А. к Феклухе. - Да поживей! Мы сейчас побрызгаем
здесь бензином, - снова нагнулся он надо мной, - подожжем, и все
превратится в пепел. И ты тоже. А уже сегодня утром у меня будет не только
эта вшивая записка, но и все остальные бумаги по делу Лукашова. Вот так.
унизить перед смертью!"
попытался улыбнуться, насколько это было возможно с кляпом во рту.
Господи, прошу тебя только об одном-пусть он догадается, пусть знает, что
я смеюсь над ним!
взвихренной теменью залетали в открытое окно салона "Жигулей", сводили
меня с ума.
пальцами и время от времени до физической боли сжимало мне горло.
одежонку, а классная, по прозвищу Штучка-Дрючка, в торжественной
обстановке, со слезой на глазах, вручала мне ее, при этом проникновенно
болтая о "счастливом, обеспеченном детстве". Эти обноски я никогда не
надевал, отдавал матери, которая тут же меняла их на самогон.
дом. Я назвался чужим именем, Но меня никто и не искал...
протухшего мяса и кислых щей, куда я пробирался тайком, чтобы погрызть
предназначенные для собак кости, кухню, которая отменно кормила директора,
воспитателей, кухонных работников и их семьи, но только не детдомовцев,
вечно голодных, забитых... и жестоких. Через два с половиной года я ушел
оттуда, вернулся в свою коммуналку, после того, как порезал крохотным