лаждение от ходьбы, и вошла в залитое светом кафе, где под аккомпанемент
звонков электрического бильярда Баррьер пел о своей жизни, а посетители
рассказывали друг другу о своей, хотя услышать было трудно, и ей тоже
пришлось повысить голос, чтобы спросить у кассирши, где находится гости-
ница "Ренессанс".
даю вас.
- и выпила рюмку очень крепкого коньяку, после чего все внутри у нее за-
пылало. На рюмке были нанесены деления и нарисованы розовые поросята
разных размеров. Она оказалась совсем ничтожным поросенком. Кассирша,
по-видимому, прочитала ее мысли даже несмотря на темные очки, потому что
она звонко и дружелюбно рассмеялась и сказала:
пить еще. Она взяла со стойки пачку соленой соломки и, грызя ее, стала
отыскивать на табло музыкального автомата имя Беко. Опустив монету, она
нажала кнопку "Наедине с судьбой", и кассирша сказала, что эта пластинка
на нее тоже очень действует, и кончиками пальцев похлопала себя по левой
стороне груди.
лицо. Стоя у реки, она подумала, что ей уже не хочется ехать в "Ренес-
санс". А что хочется? Хочется бросить пачку соломки в воду - и она ее
бросила! - хочется поесть спагетти, хочется, чтобы ей было хорошо, хо-
чется оказаться сейчас в Каннах или еще где-нибудь, хочется надеть белое
воздушное платье, которое она купила в Фонтенбло, и оказаться рядом с
каким-нибудь приятным молодым человеком, который бы успокоил ее, а она
бы его целовала, целовала так крепко... И чтобы этот молодой человек по-
ходил на ее первого возлюбленного, из-за которого она уже никого по-нас-
тоящему не могла полюбить. Они познакомились, когда ей было двадцать лет
(и это длилось два года), но у него, как говорится, уже было свое гнез-
до, была жена, которую он продолжал безнадежно любить, ребенок - Дани
видела его фотографии... Боже, до чего она устала! Который же теперь
час?
их иногда называют, ангелочки. В детстве она дула на них, белые пушинки
разлетались, и ей казалось, что она - девушка с обложки словаря Ларусса.
Она сорвала одуванчик, но не решилась подуть на него, потому что на нее
смотрели прохожие. Ей захотелось, чтобы сейчас она встретила на своем
пути ангела, но ангела мужского пола, без крыльев, красивого, спокойного
и веселого, одного из тех ангелов, которых так опасалась Матушка, и
пусть бы он держал ее в своих объятиях всю ночь напролет. И завтра она
забыла бы свой дурной сон, и они вместе мчались бы на ее Стремительной
птице на Юг... Остановись, дуреха...
дверцу машины, ей захотелось завыть. Ангел или нет, но он действительно
сидел в машине - совершенно незнакомый, довольно-таки смуглый, довольно
высокий, довольно подозрительного вида, с сигаретой во рту, одной из тех
сигарет с фильтром, что она оставила под щитком. Он удобно устроился на
переднем сиденье, рядом с рулем, упершись подошвами своих мокасин в вет-
ровое стекло, и слушал радио. С виду он был ее ровесник. На нем были
светлые брюки, белая рубашка и пуловер без воротника. Он надменно пос-
мотрел на нее своими черными глазами и сказал глухим, довольно приятным
голосом, но с легким раздражением:
нятся дороже, чем один), придерживался по меньшей мере одного твердого
принципа: он был убежден, что в тот момент, когда он умрет, мир рухнет
и, стало быть, остальные люди существуют лишь для того, чтобы снабжать
его всем необходимым, и ни для чего более, а потому нечего ломать себе
голову над оправданием смысла их жизни, тем более что вообще думать глу-
по-умственное напряжение может отразиться на здоровье и сократить срок
его жизни, те шестьдесят или семьдесят лет, которые он рассчитывал про-
жить.
Смерть матери - она умерла несколько лет назад - была единственным собы-
тием в его жизни, действительно причинившим ему боль, и он до сих пор не
мог смириться с этой утратой, до недавнего времени он был хроникером од-
ной эльзасской газеты, а сейчас у него в кармане лежал билет на теплоход
до Каира, контракт с каирским радио и несколько су. С точки зрения Фи-
липпа, женщины по сути своей существа низшие и обычно не требуют большо-
го умственного напряжения, а потому они - самая желанная компания для
такого парня, как он, которому надо два раза в день поесть, время от
времени переспать с кем-нибудь и до 14-го июля добраться до Марселя.
туда на малолитражке с одной учительницей из-под Меца, страстной поклон-
ницей Лиз Тейлор и Малларме, которая направлялась в Сен-Дизье, департа-
мент Верхняя Марна, повидаться с родителями. День клонился к вечеру. Шел
дождь, потом сияло солнце, потом снова шел дождь. Ей было двадцать два,
а может, двадцать три года, она рассказывала ему, что у нее есть жених,
но теперь-то она порвет с ним, и это будет безболезненно для них обоих,
говорила, что сегодня самый прекрасный день в ее жизни и многое другое в
том же духе.
ков на ужин. Они договорились, что она заскочит в Сен-Дизье обнять роди-
телей и в полночь вернется к нему. Проглядывая "Франс-Суар", он съел ту-
шеную капусту с сосисками, потом взял свой чемоданчик и вскочил в авто-
бус. Кофе он выпил в кафе на окраине города. Кафе было при довольно при-
личной гостинице, с большим камином в зале и официантками в черных
платьях с белыми передничками. Поняв из разговора какой-то пары за со-
седним столиком, что ночью они едут в Мулен, он познакомился с ними - с
белокожей брюнеткой лет сорока с крутыми бедрами и ее деверем, нотариу-
сом из Лонгийона. Они уже кончали ужинать. Филипп наплел невесть что:
будто он решил посвятить свою жизнь воспитанию малолетних преступников и
вот сейчас получил назначение в Сент-Этьен.
клубники со сливками она закурила сигарету и явно думала о чем-то своем.
Он перекинулся на ее толстого деверя с багровым лицом, одетого в летний
костюм из какой-то блестящей ткани, и сказал ему, что впервые видит та-
кого элегантного нотариуса. Часов в одиннадцать вечера Филипп вместе с
новыми знакомыми сел в черный "Пежо-404", который явно страдал одышкой,
и они уехали.
ледство, которую они имели глупость продать, и о злом паралитике деде, о
характерах мужа дамы и другого его брата, к которому они ехали в Мулен.
Нотариус остановил машину, чтобы немного поспать, и Филипп, довольно
мрачный, вышел с дамой выкурить английскую сигарету на обочине дороги.
Томно потянувшись, она сказала, что на природе, когда кругом все так
прекрасно и тихо, она чувствует себя молодой. Они пошли по тропинке, ко-
торая, должно быть, вела на какую-нибудь ферму. Дама то и дело останав-
ливалась, пытаясь в темноте угадывать названия цветов. По слегка дрожав-
шему голосу он догадывался, что в горле у нее застрял комок, что ею ов-
ладевает страсть и поэтому она выдумывает Бог знает что.
стоя на коленях, потому что она боялась испачкать юбку, и всякий раз,
когда она в изнеможении откидывалась назад, спрашивал себя, уж не слу-
чится ли с ней чего, не отдаст ли она Богу душу прямо тут, у него в ру-
ках. А она, задыхаясь, несла всякую чушь - его прямо-таки тошнило от
нее, - что, дескать, с ней такое впервые, что он не должен ее презирать,
что отныне она принадлежит только ему, и когда его перестали притягивать
ее белые, почти светящиеся голые ляжки, его и впрямь чуть не вывернуло.
После, оправляя платье, она спросила, любит ли он ее. Нашла о чем спра-
шивать.
дили. Тереза - так ее звали - потребовала, чтобы Филипп сел с нею сзади,
и деверь, наверное, догадался обо всем, но ничего не сказал. Когда они
въезжали в городок Бон, она задремала. Филипп, раскрывая ее сумочку,
щелкнул замком, и нотариус, замедлив ход, тихим голосом предупредил его:
"Вы моложе и сильнее, но я буду защищаться, и это плохо кончится. Не на-
до, прошу вас". Филипп закрыл сумочку и вышел из машины. Тереза продол-
жала спать.
непреодолимое желание поспать. Он пошел по пустынному Бону к вокзалу,
ориентируясь на шум поездов. В зале ожидания он прикорнул, но сон был
тревожный, и часов в восемь он встал, побрился в уборной, выпил кофе и
купил пачку сигарет. Потом, решив, что в его положении нужно быть береж-
ливым, сигареты вернул.
больше не было, но разве так уж дьявольски трудно найти на автостраде N
6 какую-нибудь дуру с набитым кошельком? Однако это оказалось действи-
тельно дьявольски трудным. От обеда и до самого вечера бродил он по Па-
рижской авеню, по улице Ситадель, и никто ему не попался, и не на что
даже было зайти в бистро. Прибегать к грабежу, когда в ход идут и кулаки
и нож, было не в его вкусе. Пока еще есть время - он дал себе срок до
полуночи, - он предпочел бы обойтись без водителей грузовиков и прочих
болванов мужского пола, потому что с ними начнешь разыгрывать бедного
студента-медика в мечте утащить бумажник, а кончишь на скамье подсуди-
мых. Кроме того, если женщине можно и даже нужно, в случае необходимос-
ти, дать оплеуху, то с мужчиной так легко не разделаешься, его уже надо
стукнуть по башке как следует, а если он посильнее тебя, то двинуть его