рукой, наклонившись над своей полкой, эта женщина снова увидела обращен-
ную к ней неожиданную улыбку, как бы говорившую: доброе утро, наше путе-
шествие всетаки подходит к концу.
путь близится к концу, ей даже в голову не приходила. Мне бы следовало
сказать об этом инспекторам.
жет быть и речи о сведении счетов или ограблении. О чем она думала в то
время, когда ее убивали? О чем думаешь, когда тебя убивают?
лю, в которой сварила себе яйца. Она довольно долго стояла в прихожей,
между дверью, ведущей в спальню, и входной дверью, не зная, лечь ли ей
спать или пойти куда-нибудь, все равно куда, лишь бы не оставаться од-
ной.
каждый вечер бывала в кино, уверяя знакомых, что посещения эти необходи-
мы ей для работы, хотя на самом деле она терпеть не может кино и ей при-
ходится совершать чудеса, чтобы выкроить нужные для этого два часа.
Иногда она по два-три раза смотрела один и тот же фильм, потому что пло-
хо запоминала названия, а фотографии у входа в кинотеатр часто лгали.
Впрочем, это не имеет никакого значения. Какая разница. В антракте она
покупала мятные конфеты. Какая разница.
решила, что прекрасно выглядит и хорошо отдохнула. Стояла чудесная пого-
да, над площадью Трокадеро светило яркое солнце. Она одевалась, глядя
через окно спальни на спокойное безоблачное небо, и мысли ее текли так
же спокойно.
только. К этому следует отнестись так, как это того заслуживает. Она
скажет им то, что считает нужным сказать, и не будет думать о том, какое
производит на них впечатление.
того молодого человека с верхней полки. Пусть они сами разбираются, что
все это значит, но голос, который она слышала, и силуэт в темноте свиде-
тельствовали о том, что это юноша, а не женщина. Если они не верят ей,
тем хуже для них.
волнения и уж во всяком случае она не подозревала, что ее собираются
убить. С таким же успехом могли задушить девчушку из Авиньона, это было
бы так же неожиданно и так же невероятно. Она постарается объяснить им
значение одной улыбки, вот это действительно важно.
да, взгляда Кабура, когда молодая черноволосая женщина поставила ногу на
нижнюю полку, чтобы достать чемодан, и при этом ее юбка слегка задра-
лась.
и дерзкий, как бы желая сказать: я прекрасно вижу, что вы за женщина, к
какому разряду святош вас следует отнести. Он решит, что ей повсюду ме-
рещится что-то дурное, потому что сама она только об этом и думает.
упрекнуть. Она прекрасно знает, в чем именно, но это же неправда. Женщи-
на, судорожно цепляющаяся за ускользающую молодость, пытающаяся хоть
как-то развлечься. И эти жалкие потуги называются грехом. Людоедка-кли-
мактеричка. Так сказать, седина в бороду - бес в ребро. Она двадцать лет
была замужем за человеком, которому ни разу не изменила, он вечно болел,
и его присутствие в ее жизни ощущалось немногим больше, чем теперь, ког-
да его фотография стоит на комоде в спальне.
перчатки и сумочку. В 1914-м году он был отравлен газами. Мягкий, ласко-
вый, он был единственным человеком на свете, не вызывавшим у нее желания
уйти в свою раковину, и он так страдал последние месяцы, что она встре-
тила его смерть с облегчением.
цать лет, во время каникул, когда она готовилась провалить второй экза-
мен на бакалавра, и еще один, уже после смерти мужа, в прошлом году, и
она до сих пор не может понять, как все это и с тем, и с другим могло у
нее получиться.
ке, она даже забыла его имя, не помнила, был ли он красив или нет, ниче-
го не помнила, кроме того, что страшно боялась, как бы их не застали
врасплох, и он, вероятно, тоже боялся, так как не стал ее раздевать, а
только задрал ей юбки на краешке кровати.
становилось не по себе - не потому, что она считала случившееся серьез-
ным проступком, а как раз потому, что ничего не помнила. Все происходило
как-то быстро, мучительно трудно и немного непристойно. И та маленькая
дурочка, позволившая это с собой проделать, чувствуя, как к свисающей с
кровати голове приливает кровь, была не она.
свою "ведьмочку", вспомнила воспитательницу из пансиона, и ту маленькую
дурочку с задранной юбкой, и ту женщину, которая спустя почти двадцать
лет позволила обнять себя в бистро, где пахло жареным картофелем и крас-
ным вином, напротив кинотеатра "Дантон".
бовника одного возраста, словно это был один и тот же, словно первый
просто не состарился. Второй тоже сдавал экзамены, которым не видно было
конца, посещал бистро, где играл на бильярде, тогда как первого интере-
совали игральные автоматы.
все кнопки, лифт то поднимался, то спускался, наконец он вроде бы зара-
ботал нормально. И вот, когда он действительно пошел вниз, он снова ос-
тановился. Она подумала: какой-то болван или любитель глупых шуток отк-
рывает, видимо, наверху решетчатую дверь, лифт в конце концов сломается,
надо кликнуть консьержа.
неряшливо.
маться, но остановился на пятом, она не понимала почему и снова попыта-
лась нажать на другие кнопки.
когда он ждал ее на лестничной площадке, он именно так и поступил: отк-
рыл решетчатую дверь на ее этаже, когда она поднималась. Она перепробо-
вала все кнопки, он заставил ее бесконечное число раз то подниматься, то
спускаться, пока она наконец не позвала на помощь. Сделал он это просто
так, чтобы позабавиться, потому что ему было всего двадцать лет или даже
девятнадцать и у него был красивый капризный рот, как у них у всех, и
он-то ее раздел, не торопясь, на ее широкой кровати, где она спала одна,
потому что из-за них вы теряете голову и они это прекрасно знают.
столько времени пришлось прождать. И это было действительно так, ему
пришлось долго дожидаться ее, тогда она дала ему ключ от своей квартиры
и иногда по вечерам заставала его спящим прямо на ковре, словно кошка,
обхватив руками затылок (теперь лифт наверняка испортился), вытянув на
ковре свои длинные ноги, разметав черные волосы, улыбаясь красивым ртом
(придется ей все-таки позвать консьержа), лежа спокойно и тихо, как все
спящие дети.
не могла устоять и заходила в кафе на площади Дантона. Он задолжал ей:
вполне приличный предлог, чтобы вновь увидеть его, попытаться его найти,
не терять надежды на что-то, что всетаки лучше, чем кинотеатр и мятные
конфеты в антракте, о чем думаешь, когда тебя убивают?
няла даже прежде, чем подняла вверх голову, даже прежде, чем воспомина-
ние о том, как все произошло в прошлом году, заставило ее поднять голо-
ву, - что ее убивают; она подумала: он все это время находился надо
мной, у кабины нет крыши, все это время он наблюдал за мной, издеваясь
надо мной, о чем думаешь, когда тебя любят?
близко, и в это мгновение раздался выстрел, отбросивший ее, словно кук-
лу, к деревянной стенке кабины, пробивший ей грудь, она успела подумать:
это же невозможно, это неправда, - и ударилась плечом и затылком о дере-
вянную стенку кабины; кто-то, как тогда Эрик, стоит надо мной, я узнаю
их в темноте, словно все они целовали меня своими красивыми и мокрыми
губами, я слышу, как они шепчутся и смеются, словно ученики пансиона,
когда воспитательницы нет поблизости, как тот паренек и девушка из
Авиньона тогда в темноте, убитая снарядом лошадь на военной фотографии
1914 года, моя пробитая грудь, палец, коснувшийся моего колена, когда я
возвращалась от парикмахера, все та же дурочка, упавшая на спину в каби-
не лифта, это я, та девчонка, в темноте.
года в городе Мо (департамент Сена и Марна), проживающий в Клиши (депар-
тамент Сена) в доме N 3 в тупике Вийу, был убит выстрелом в упор в заты-
лок из револьвера системы "Смит-и-Вессон" 45-го калибра около 23 часов,
ровно за одиннадцать дней до своего дня рождения, по случаю которого же-
на уже купила ему теплые сапоги на меху.