телеграмма или что-нибудь такое. Подумала, не стряслось ли чего с Маддиным
братом. В чем дело, милый? Ох, надеюсь, ничего не случилось?
родной земли и заброшенной в чужие края, сломили Мартина; он утратил все
свое пьяное самодовольство и в унынии, чувствуя, как снова ложится на
плечи тяжесть жизни, вздохнул: нет, ничего не случилось, но он забыл
сказать Маделине кое-что и... он п-п-просит извинения за поздний звонок,
но нельзя ли ему поговорить сейчас же с Мад.
вы же только что были здесь.
есть большой друг, с которым я хочу вас познакомить...
встретились... встретились за завтраком. Я думаю, - добавил он с
тяжеловесной игривостью, - я думаю задать вам шикарный завтрак в Гранде!..
Колледж-сквере. Можете?
пропустить, и я обещала Мэй Гармон походить с нею по магазинам - она ищет
туфли к розовому крепдешиновому платью, но чтоб годились и для улицы, и мы
предполагали позавтракать, может быть, в Колледж-Караван-сарае, и я
собственно собиралась пойти в кино с нею или с кем-нибудь еще... мама
говорит, что новый фильм об Аляске просто шик, она смотрела его сегодня, и
я думала сходить на него, пока не сняли, хотя, по совести, мне следовало
бы вернуться прямо домой, сесть заниматься и никуда вообще не ходить...
нет?
одиннадцать сорок?
когда он, выбравшись из душной будки, возвращался к Клифу.
Гиганты [бейсбольная команда] победили в девятом туре? Наш ночной герой
глядит трупом в прозекторской. Барни! Подбавьте ему клубничной водички,
живо! Послушайте, доктор, не вызвать ли врача?
очень убежденно. До своих переговоров по телефону он искрился весельем; он
хвалил искусство Клифа в игре на бильярде и называл Барни "старым cimex
lectularius" [постельный клоп (лат.)], но теперь, пока верный Клиф
хлопотал над ним, он сидел, погруженный в раздумье, и только раз (при
новой вспышке довольства собой) пробурчал:
передрягу я попал, ты бы сам загрустил.
монету. Или ты... зашел слишком далеко с Маделиной?
Маделины. Я смотрю на нее только с уважением.
я хоть что-нибудь сделать для тебя. Ну, выпей еще стакан! Барни! Живо!
и Клиф заботливо потащил его домой, после того как он изъявил желание
вступить в бой с тремя плечистыми филологами второго курса. Но наутро у
него отчаянно болела голова и он помнил только одно - что ему предстоит
встретиться за завтраком с Леорой и Маделиной.
видимым и гнетущим, как грозовая туча. Он должен был пережить не только
каждую минуту по мере их наступления - все жестокие тридцать минут нависли
одновременно. Готовясь преподнести через две минуты тактичное замечание,
он еще слышал свои неловкие слова, сказанные двумя минутами раньше. Он
силился отвести внимание спутницы от своего "большого друга", с которым им
предстояло встретиться. Глупо ухмыляясь, он описывал вечер у Барни;
безуспешно старался быть забавным; и когда Маделина стала читать ему
нотацию о вреде спиртных напитков и общения с безнравственными личностями,
у него даже отлегло от сердца. Но сбить ее он не мог.
загадочность? О Мартикинс, вы меня хотите разыграть? Может быть, мы вовсе
ни с кем не увидимся? Вы просто хотели избавиться на время от мамы и
покутить со мной в Гранд-Отеле? Ах, как это приятно! Мне давно хотелось
позавтракать как-нибудь в Гранде. Конечно, я считаю, что там безвкусица
порядочная - слишком накручено, - но все-таки импозантно и... Я угадала,
милый?
кем-то!..
иссякло.
больницами, и некоторые сиделки в зенитской клинике оказали мне большую
помощь. - У него сперло дыхание. Глаза болели. Пытка предстоящего завтрака
была все равно неизбежна, так к чему, рассуждал он, уклоняться от
наказания? - В особенности одна: не сиделка, а просто чудо. У нее столько
знаний по уходу за больными; она дает мне массу полезных советов, и она,
по-видимому, хорошая девушка, зовут ее мисс Тозер, а по имени, кажется. Ли
или что-то в этом роде... и она такая... ее отец видный человек в Северной
Дакоте, страшно богатый... крупный банкир... она, я думаю, занялась уходом
за больными, просто чтобы внести свою лепту в труд человечества. - Ему
удалось принять свойственный самой Маделине выспренно-поэтический тон. - Я
подумал, что вы должны друг другу понравиться. Помните, вы жаловались, как
мало в Могалисе девушек, которые действительно ценили бы... ценили бы
идеалы.
там видела, ей не нравилось. - Я, конечно, буду очень рада познакомиться с
нею. Как и со всяким вашим другом... О Март! Вы, надеюсь, за нею не
ухаживаете? Я надеюсь, Март, ваша дружба со всеми этими сиделками и
сестрами не заходит чересчур далеко? Я, конечно, ничего в этом не понимаю,
но постоянно приходится слышать, что иные из них прямо-таки гоняются за
мужчинами.
не позволите этим сиделкам попросту забавляться вами? Я говорю это ради
вашей же пользы. Они такие опытные. Бедная Маделина, ей нельзя слоняться
по мужским палатам и... набираться разных знаний, а вы. Март, вы считаете
себя психологом, но по чести сказать, любая бойкая девчонка может обвести
вас вокруг пальца.
Тозерша... Я уверена, что она мне понравится, раз она нравится вам, но...
Ведь я - ваша истинная любовь, не правда ли? Навсегда!
сжала его руку. Она была явно так испугана, что его раздражение от ее слов
о Леоре перешло в боль. Случайно Маделина сильно нажала большим пальцем на
его руку. Стараясь придать лицу выражение нежности, он заметался:
старый балбес, что сидит там у окна, не сводит с нас глаз.
наказан еще до того, как вошел с Маделиной в Гранд-Отель.
сравнивали его с Паркер-Хаусом, с Палмер-Хаусом, с Вест-Отелем.
Впоследствии его посрамила своею высокомерной скромностью гостиница
Торнли; теперь его мраморные в шашку полы грязны, пышная позолота
потускнела, тяжелые кожаные кресла протерты до дыр, обсыпаны пеплом сигар,
заняты барышниками. Но в свое время это была самая гордая гостиница от
Чикаго до Питсбурга, восточный дворец: вход осенен кирпичной кладки
мавританскими арками; в вестибюле над черно-белым мрамором пола повисли в
семь этажей золоченые балконы, подбираясь к зелено-розово-жемчужно -
янтарной стеклянной крыше.
громадном, охватившем колонну диване. В спокойном ожидании глядела она на
Маделину. Мартин заметил, что одета Леора необычайно неряшливо - по
собственному его выражению. Для него было неважно, что ее медвяные волосы
неуклюже подобраны под черную шляпку (не шляпка, а какой-то бесформенный
гриб), но он с огорчением отметил контраст между одеждой Леоры - ее
блузкой, на которой не хватало третьей пуговицы, клетчатой юбкой, ее
злополучным светло-коричневым болеро - и строгим синим костюмом Маделины.
Огорчение было направлено не против Леоры. Когда он сравнивал их обеих (не
надменно, как разборчивый высокомерный мужчина, а тревожно), Маделина
сильней, чем когда-либо, раздражала его. То, что она пришла лучше одетая,
казалось ему оскорблением. Нежность его стремилась встать на защиту Леоры,
окутать ее, заслонить от врага.