-- Ты же помнишь вчерашний день: убийство Потапова, допрос свидетелей, анонимная записка -- все на нервах, ни минуты свободного времени. Вот я и забыл про эту коробку, да и сейчас вспомнил случайно.
-- И вы полагаете, что она...
-- Да, я полагаю, что эта коробка с омнопоном принадлежит -- вернее, принадлежала -- Артисту. Как, впрочем, и весь тайник.
Щеглов небрежно бросил коробку на стол, закурил и отошел к окну. А я уставился на таинственное лекарство, жалея, что лишен дара ясновидения.
Мои мысли были прерваны настойчивым стуком в дверь. Я открыл; на пороге стоял сержант из подразделения ОМОН.
-- Товарищ капитан, -- обратился он к Щеглову, -- вас срочно требует к себе командир.
-- Да-да, иду, -- засуетился Щеглов и вышел.
Я остался один. Коробка с наркотиком лежала на столе и притягивала мой взор. Десять ампул. Десять уколов шприца. На что способен наркоман ради получения такой упаковки? На убийство? На уничтожение? На сумасшествие? Если бы сейчас вошел Артист...
В дверь тихо постучали. Я вздрогнул. Кто бы это мог быть? Да полноте, подумал я, что за пустые страхи! Ведь в здании полно милиции!
-- Войдите! -- крикнул я.
В номер стремительно ворвался Мячиков -- бледный, осунувшийся, уставший, но вновь сияющий мягкой, чуть лукавой улыбкой, как и в первые дни нашего с ним знакомства.
-- А вот и я!
-- Григорий Адамович! -- воскликнул я. -- Куда же вы запропастились? Мы вас ищем, ищем, а вы...
-- Ищете? -- насторожился Мячиков. -- А зачем меня искать? Я не иголка, чтобы...
Глаза его забегали по номеру. Бесспорно, он был чем-то сильно взволнован.
-- Вы устали, -- сказал я, приписывая его состояние нервному переутомлению, -- вам нужно отдохнуть.
-- Да-да, конечно...
-- Могу сообщить вам радостную весть: банда Баварца обезврежена, а сам Баварец убит своим же сообщником.
-- Вот как? -- встрепенулся Мячиков и уставился на стол. -- Значит, теперь опасность позади?
-- Позади, -- улыбнулся я.
-- А Артист? Артиста тоже поймали?
Я развел руками.
-- Увы!
-- Как! Артист все еще на свободе? -- в ужасе завопил Мячиков и бессильно облокотился на стол.
-- Успокойтесь, Григорий Адамович! Стоит ли опасаться одного человека, когда удалось обезвредить целую преступную группу?
-- Стоит! -- закатил глаза Мячиков. -- Еще как стоит! Он стоит сотни, нет -- тысячи Баварцев! Это же... это же...
Он вдруг пошатнулся, схватился рукой за сердце и стал беззвучно, по-рыбьи, хватать воздух ртом. Я не на шутку испугался.
-- Что с вами?! -- заорал я, кидаясь к нему, но он отстранил меня рукой и чуть слышно прошептал:
-- Сердце... скорее... нитроглицерин... в моем номере...
Я бросился к выходу, но у самых дверей меня остановил спокойный голос Григория Адамовича:
-- Все. Отпустило. Спасибо вам, Максим Леонидович. Никуда не нужно ходить.
Я обернулся. Мячикову, действительно, стало легче. Он перестал шататься, дыхание его выровнялось, голос окреп. Он даже попытался улыбнуться.
-- Все в порядке, -- добавил он. -- Это со мной бывает. Вы же знаете, Максим Леонидович, здоровье у меня ни к черту. Столько всего пережить... А где, кстати, Семен Кондратьевич?
-- Его вызвал майор.
-- Майор? Какой майор?
-- Командир опергруппы.
-- Ах да! Теперь понял...
Он опять изменился, его била крупная дрожь, говорил он отрывисто, чуть заикаясь, руки его бесцельно блуждали по пиджаку, не находя себе места. У меня снова появились опасения за его здоровье.
-- Мне нужен Щеглов, -- сказал Мячиков.
-- Он скоро вернется.
-- Нет, я не могу ждать, -- резко ответил он. -- Мне он нужен по очень важному делу, и немедленно. Пойду поищу его. Где, вы говорите, обосновался майор?
Но я уже не слышал последнего вопроса. Взор мой прикован был к его пиджаку, вернее, к пуговицам. Одной, самой верхней, не было, а на ее месте торчал клок оборванных ниток. Я вынул из кармана найденную в пустом номере пуговицу и протянул ее Мячикову.
-- Ваша пуговица, Григорий Адамович. Вы потеряли ее.
Он машинально сунул ее в карман.
-- Благодарю.
Словно какая-то невидимая тень легла между нами. Я боялся смотреть ему в глаза.
-- Я пойду, -- бесцветным тоном произнес Мячиков.
Я случайно взглянул на стол. В глазах у меня потемнело. Упаковка омнопона исчезла.
-- Григорий Адамович, -- с трудом выдавил я, -- одну минуту...
Он уже взялся за дверную ручку.
Дверь широко распахнулась, и в номер быстро вошел Щеглов в сопровождении трех омоновцев. Не успел я и глазом моргнуть, как на запястьях Мячикова сомкнулись железные браслеты наручников.
-- Не надо никуда ходить, -- сухо произнес Щеглов. -- Вы арестованы.
Мячиков застонал и в бессилии опустился на стоявший рядом стул.
-- Одну ампулу, Семен Кондратьевич, -- взмолился он.
-- Нет, -- резко ответил Щеглов, вынимая из кармана мячиковского пиджака злополучную коробку и перекладывая ее к себе. -- Вы проиграли, Артист. Это была ваша последняя роль.
Мир для меня в одно мгновение перевернулся вверх дном.
ДЕНЬ ПЯТНАДЦАТЫЙ
1.
-- Ты спрашиваешь, когда я узнал, что этот твой Мячиков -- преступник? -- спросил Щеглов, глядя мне прямо в глаза. -- Да в первый же день моего знакомства с ним!..
Мы сидели в московской квартире капитана Щеглова, за круглым столом, и отчаянно дули на горячий кофе. На кухне, гремя посудой, хлопотала Вера Павловна, супруга Семена Кондратьевича. Подходил к концу десятый день после моего возвращения в Москву. Следствие по делу преступной группы Баварца и Артиста-Мячикова завершилось -- по крайней мере та его часть, что была в компетенции угрозыска; в дальнейшем к делу подключались органы госбезопасности. Все эти десять дней я был в полном неведении относительно судьбы главных действующих лиц недавней трагедии, а по ночам меня мучили кошмары. Но сегодня Щеглов наконец дал о себе знать, пригласив вечерком заглянуть к нему на чашку кофе. И я помчался на другой конец города, горя желанием поскорее узнать подробности этого жуткого дела. Щеглов встретил меня счастливой улыбкой и нездоровым блеском в глазах: видно, снова глотал кофеин для поднятия работоспособности. Когда ему "спускали сверху" интересное, захватывающее дело, он работал круглосуточно, неделями не выходя из своего кабинета, -- и, ясное дело, организм требовал допинга, дабы справиться со сверхчеловеческими нагрузками. На все увещевания супруги не насиловать столь садистским образом свой организм он клялся и божился, что, мол, это в последний раз, больше ни-ни -- но все повторялось сначала, лишь на горизонте замаячит что-нибудь этакое, сногсшибательное -- "дело века". Щеглов был неисправим, как, впрочем, и многие ему подобные самоубийцы.
Итак, Щеглов улыбался. На его зеленом, с ввалившимися щеками, покрытом густой двухнедельной растительностью лице с пожелтевшими от никотина зубами улыбка смотрелась как на покойнике. И все же он был счастлив -- счастлив тем, что первый виток этого крупного, как потом оказалось, дела был успешно размотан. А это значит, что и я имел право на улыбку -- и я улыбнулся в ответ.
У Щеглова я гостил не в первый раз, так что с Верой Павловной, его супругой, добродушной, покладистой женщиной, уже имел честь познакомиться. Она никогда не мешала нашим беседам, постоянно возясь на кухне и что-то тихонько напевая. Я твердо убежден, что Щеглову с нею крупно повезло, ибо с его характером нужно было бы жениться как минимум на ангеле -- вот ангел ему и достался. Чета Щегловых имела единственную дочь-десятиклассницу, Ирину, которая при моем появлении в квартире гениального сыщика обычно смущалась и исчезала в своей комнате.
Итак, мы сидели за столом и пили горячий кофе с домашними пирогами, приготовленными доброй хозяйкой.
-- Дело в том, -- продолжал Щеглов, отхлебывая из чашки, -- что Мартынов, если ты помнишь, был убит длинным острым предметом, предположительно ножом, но главный интерес в этом преступлении представляет не орудие убийства, а способ нанесения удара. Мартынов был среднего роста, судя же по направлению удара -- а удар был нанесен снизу вверх, -- человек, нанесший его, намного ниже убитого. Когда же я впервые увидел Мячикова, то у меня сразу возникли подозрения на его счет, и виной тому, безусловно, был его рост. Позже, понаблюдав за отдыхающими, я сумел установить, что никого ниже Мячикова среди них нет, -- и подозрения мои укрепились.
Щеглов потер подбородок, допил свой кофе и продолжил:
-- Прежде чем вернуться к недавним событиям в "Лесном", я хотел бы сказать несколько слов об их предыстории. Два года назад в одном из южноуральских провинциальных городов, в тамошнем городском театре, ставили какую-то пьесу, кажется, по Чехову. Сама пьеса успеха не имела, но зато отличился один актер, доселе никому не известный и игравший лишь второстепенные роли. Звали его Григорий Адамович Меркулов.
-- Меркулов? -- переспросил я.
-- Да-да, именно Меркулов, а никакой не Мячиков. Видно, актер он, действительно, был незаурядный. Буквально за несколько месяцев покорил весь город, ему прочили блестящее будущее, головокружительную карьеру, Большой театр или МХАТ. Некогда безвестный актер купался теперь в лучах славы -- правда, в районном масштабе. Но в один прекрасный день все рушится. Совершенно случайно становится известно, что Меркулов пристрастен к употреблению наркотиков. Его тут же увольняют. Проходит месяц. Денег, ясное дело, нет, а за зелье надо платить. Впрочем, и раньше, будучи актером, миллионов он не зарабатывал, но тогда и пагубное пристрастие не было столь сильным, по крайней мере зарплаты кое-как хватало. Теперь же, оказавшись без работы, Меркулов окончательно "садится на иглу", вязнет в этой трясине и, как следствие, начинает воровать, заниматься вымогательством, шантажом, спекуляцией. Дело доходит до случаев открытого грабежа, причем у него хватает ума действовать в одиночку. И вот первое убийство. Потом второе, третье... Надо отдать должное его изворотливости и актерскому таланту, который на новом поприще раскрывается со всей полнотой, -- он ни разу не попадается, все ему сходит с рук. Обычно, идя на "дело", Меркулов принимает незначительную дозу "допинга" -- чтобы взбодрить себя. Вскоре прием наркотика начинает ассоциироваться с совершаемыми им преступлениями, более того, само преступление вызывает теперь у него тот же эффект, что и порция зелья, -- одно заменяется другим, и наоборот. Телесный недуг переходит в болезнь души, психики, сознания, в Меркулове сосуществуют и проявляют себя два противоположных начала: бесспорный актерский талант -- и садизм, ум -- и полное бессилие перед "иглой", бесстрашие и умение быстро принимать решения -- и полная душевная деградация. Преступление для него -- не только и не столько способ добычи средств к существованию, оно -- сам принцип существования; оно дает возможность выплеснуться избытку темных, давящих изнутри, подсознательных сил, доставляет истинное удовольствие и становится некой живительной средой, без которой жизнь невозможна. И если сначала он убивает из-за денег, то потом -- ради удовлетворения своей страсти садиста-извращенца. Меркулов досконально осваивает отечественное и зарубежное огнестрельное оружие, его умению владеть им мог бы позавидовать сам Джеймс Бонд. Словом, некогда безвестный провинциальный актер становится своего рода гением преступления.
В конце концов судьба сводит его с группой Старостина, которая занимается тайной разработкой месторождения алмазов где-то в горах Алтая. Каким образом Меркулову удается расположить к себе суровых алтайцев, остается загадкой, но в результате их контакта возникает авантюрный план, идея которого, разумеется, принадлежит Меркулову. Он обещает найти щедрых покупателей, берет у Старостина партию камней и катит в Москву. Там Меркулову сопутствует небывалая удача. Благодаря своей пронырливости, умению влезать в душу и бесспорному таланту актерского перевоплощения ему удается установить необходимые связи, которые в конце концов приводят его к Клиенту.
Кто конкретно стоит за Клиентом, мы пока не знаем -- органы госбезопасности сейчас занимаются этим вопросом, -- но круг этих людей уже очерчен. Это воротилы теневой экономики, люди, занимающие очень высокие посты как в экономической структуре нашего общества, так и в политике, бывшие подпольные, а теперь легализовавшие свою деятельность миллионеры, верхушка бюрократического аппарата, имеющая неограниченную власть, связи и деньги. За советские рубли -- а ни на что большее ни Меркулов, ни Старостин не претендуют -- они готовы скупать алмазы. Имея связи с зарубежными партнерами на различных уровнях, они собираются либо сбывать там драгоценные камни за твердую валюту, либо поместить их в надежные международные банки. И тот, и другой вариант преследует единственную цель -- обезопасить себя на случай политического или экономического банкротства в собственной стране и обеспечить себе безбедное существование за кордоном.
Словом, стороны приходят к соглашению на взаимовыгодных условиях. Попутно через Клиента Меркулов выходит на первоклассного ювелира, который берется за огранку алмазов, -- разумеется, за соответствующую мзду. Довольный сделкой, Меркулов отбывает на Алтай. Приехав на место, он первым делом направляется к своим поставщикам наркотиков, но, к ужасу своему, узнает, что тех "замели" буквально за два дня до его приезда. Тогда он встречается со Старостиным, выторговывает себе двадцать процентов от будущих доходов, забирает очередную партию товара и в тот же день едет обратно в Москву. В Москве Меркулов снова выходит на Клиента и, передавая камни, просит о небольшой услуге, о маленьком таком пустяке. Речь идет о наркотиках, без которых он уже не может существовать. Клиент передает просьбу "наверх" и получает добро от "хозяев". Меркулову перепадает несколько упаковок омнопона. В дальнейшем встречи рекомендовано проводить в небезызвестном тебе доме отдыха "Лесной", где под покровительством незримых и могущественных "хозяев" нашел себе пристанище Баварец со своими людьми.
Здесь мы имеем в полном объеме классическую схему так называемой организованной преступности. Это, во-первых, ответственные лица всех рангов, занимающие высокие посты в различных отраслях управления, или, так сказать, сильные мира сего, во-вторых, поставленные вне закона преступные группы, занимающиеся в основном самой грязной работой, и в-третьих, некое связующее звено, легальное, но безликое, безымянное, выполняющее координирующие функции и осуществляющее связь "хозяев" с уголовным миром. Вот в эту жесткую структуру и вклинивается Меркулов. Весь персонал "Лесного", вплоть до уборщиц, куплен невидимыми "хозяевами", а кто не куплен, тот просто запуган. Имея обширные связи, "хозяева" обеспечивают деятельность дома отдыха -- как бандитского притона, так и места "отдыха" простых советских тружеников; при этом контроль со стороны партийных, административных и профсоюзных органов полностью отсутствует. Налажено усиленное продовольственное снабжение "Лесного" -- правда, в столовую, в общий котел, попадают лишь крохи с барского стола, основное же поглощается бандой Баварца и окружением Самсона. Баварец же и его люди, щедро подкармливаемые "хозяевами", не сидят сложа руки, а частенько занимаются самодеятельностью, что, кстати, "хозяевами" не возбраняется. В основном это налеты на магазины, богатые дачи, "выколачивание дани" из кооперативов, откровенные грабежи и даже убийства. Оружием они обеспечены с избытком -- тоже стараниями "хозяев". Но участвует Баварец и в более серьезных операциях, сценарии которых спускаются "сверху"...
Кстати, о Баварце. "Баварец" -- это прозвище, взятое им не случайно. Как выяснилось, его предки родом из небольшого баварского городка близ Мюнхена. В самый канун второй мировой войны родители Баварца перебрались в тогдашнюю Восточную Пруссию, в Кенигсберг, а ныне -- Калининград. Война пронеслась через них с Запада, потом, спустя четыре года, еще раз -- с Востока, не оставив на семье следов. Отец в политику не лез, и к нацистам, и к коммунистам относился одинаково спокойно, занимался своей коммерцией, уживаясь с любой властью. После войны в Германию ехать отказался, так как на новом месте обзавелся обширными связями по торговой линии и даже процветал. Но в конце сороковых по стране прокатилась очередная волна сталинских репрессий, и безобидная немецкая чета была осуждена по печально известной пятьдесят восьмой статье и попала в лагерь. К счастью для обоих, их не разлучили, и они пробыли в Сибири, кочуя с места на место, из лагеря в лагерь вплоть до пятьдесят третьего года. Тогда-то и родился будущий Баварец, родился прямо в лагере, в совершенно нечеловеческих условиях. Его назвали Иосифом, в честь вождя -- так принято было в обрусевших немецких семьях. В том же году родители замерзли в дальней командировке где-то в верховьях Колымы, оставив Иосифа одного. Сталин пережил их буквально на месяц. Но мир, как говорится, не без добрых людей. Мальчик попадает в семью вольнонаемных рабочих, которые живут недалеко от лагеря. Много лет спустя он случайно узнает правду о судьбе своих родителей и втайне бежит из дому. С этого момента он начинает бродяжничать чуть ли не по всей стране. В конце концов судьба приводит его в Москву, где он оказывается втянутым в ряд мелких преступлений. Проходят годы. И вот Баварец -- а именно это прозвище он взял себе в память о предках -- уже во главе целой банды. Здесь же, в Москве, он встречается с Куртом, профессиональным убийцей со стажем. Курт тоже немец, и это, по-видимому, сближает обоих. Он становится правой рукой Баварца, его верной тенью. Не следует думать, однако, что обоих немцев объединяет ненависть ко всему русскому -- нет, надо отдать должное и тому и другому, в их преступных действиях ни намека нет на национализм, фашизм или антисоветизм. Баварец, как и его отец, далек от политики, он мнит себя обойденным жизнью и потому мстит ей, жизни, за несправедливость, обман и жестокость.
У него вырабатывается странное, на первый взгляд совершенно противоестественное отношение к миру. Он никогда не совершает насилия сам, лично, он даже не носит оружия, но за этим имиджем кроется жестокая и озлобленная душа: он не задумываясь отдает приказ, обрекающий человека на смерть. Нет, он не садист в общепринятом смысле этого слова, но, убив раз, он уже не может остановиться. Он ищет острых ощущений -- и не находит их ни в вине, ни в наркотиках, ни в женщинах, ни в чужой смерти. Надеюсь, собственная смерть помогла ему найти выход из тупика, которым стала для него сама жизнь...
Но довольно о Баварце, перейдем к нашему делу. Итак, Артист -- эту кличку Меркулов получил в "Лесном" с чьей-то легкой руки -- становится постоянным поставщиком алмазов. Кстати, "хозяева" тщательно блюдут свою безопасность -- наверное, поэтому Клиент появляется в "Лесном" инкогнито, имея дело лишь исключительно с Артистом. Таким образом, никто из обитателей дома отдыха в лицо его не знает, хотя всем известно о его существовании. Обычно Клиент появляется в период заезда отдыхающих, теряясь в общей толпе. Именно эта деталь и позволит Артисту осуществить свой коварный замысел, о котором я скажу чуть позже. Проходит год. Артист мотается из Москвы на Алтай и обратно, в одну сторону везя камни, в другую -- деньги и наркотики. И так день за днем, круг за кругом, постоянно в дороге, в поездах, в разъездах. Все, казалось бы, идет прекрасно, все довольны, сыты и при собственных интересах, но в один прекрасный день Артист решает изменить условия договора с алтайцами. Теперь он требует для себя ни много ни мало восемьдесят процентов от общей суммы прибыли! Разумеется, Старостин не соглашается на столь наглое требование. Тогда Артист заявляет, что больше не намерен пахать на дармоедов, и берется за дело один. Захватив с собой крупную партию камней, он уезжает в Москву. Старостин отлично понимает, что Артист блефует: сбыв последние камни, он останется ни с чем -- ведь монополия на добычу алмазов находится исключительно в руках алтайцев. Но видит он также и другое. Артист не просто курьер, он -- единственный человек, имеющий связь с "хозяевами" через Клиента, которого, кстати, никто, кроме него, в лицо не знает. Без связей же, без покупателей, без рынка сбыта, соображает Старостин, их деятельность теряет всякий смысл. И тогда добытчики алмазов решаются на отчаянный шаг -- самим ехать в Москву и искать встречи с Клиентом. Все пятеро едут вслед за Артистом в столицу, не без труда находят заброшенный в лесу дом отдыха, являются к Самсону и все ему выкладывают. Тот не в состоянии принять самостоятельное решение и отсылает непрошеных гостей к Баварцу, который обещает им свою помощь в тяжбе с Артистом. Кстати, Артиста в "Лесном" все еще нет, он живет у ювелира, пока тот обрабатывает привезенные им камни. Однако он каким-то образом узнает, что Старостин и компания уже в "Лесном". Алтайцы же совместно с Баварцем разрабатывают план дальнейших действий. Тут всплывает одна немаловажная деталь. Оказывается, один из членов группы Баварца, некто Филимон, может опознать Клиента, так как однажды случайно видел его с Артистом при очередном расчете за привезенный товар. Таким образом, появляется возможность контакта Старостина с Клиентом без посредничества Артиста. Нужно только дождаться Филимона, который в этот самый момент находится в отъезде, но со дня на день должен объявиться в банде. Попутно решается судьба Артиста: при появлении его в доме отдыха люди Баварца тихо и без лишнего шума его уберут.
Между тем начинается очередной заезд отдыхающих, кроме того, накануне заезда, словно снег на голову, в "Лесной" сваливается практикантка Катя. Самсон недолго думая направляет ее к Харитонову, шеф-повару столовой.
Артист отлично понимает, что его ждет в "Лесном", но не в состоянии отказаться от намеченной встречи с Клиентом -- единственным поставщиком омнопона. Он где-то раздобывает путевку и едет в дом отдыха на законных основаниях в качестве отдыхающего. Выбирать ему не приходится, Клиент ему нужен как воздух. Одновременно с Артистом в "Лесном" появляешься ты, Максим, более того, ты делишь с ним номер и даже чуть было не становишься свидетелем убийства одного из алтайцев -- Мартынова. Но об убийстве чуть позже.
Идут дни. Совершается безуспешная попытка устранить Артиста, но тот слишком хитер и опытен, чтобы угодить в расставленные сети. А Филимона между тем все нет. Баварец грешит на скверную погоду, считая ее, и небезосновательно, виновницей его отсутствия. Он оказывается прав: именно из-за снегопада, приведшего дороги в негодность, такси, в котором Филимон спешит к шефу, терпит катастрофу в трех километрах от дома отдыха. Филимон погибает мгновенно -- и тем самым спасает жизнь Артисту, который остается единственным человеком, знающим Клиента в лицо. Тут в дело вмешиваюсь я. Я обнаруживаю его тайник и похищаю единственную коробку омнопона. Зная, что эти ампулы способны толкнуть Артиста на самый необдуманный и отчаянный шаг, я искусственно провоцирую этот шаг, пытаюсь заставить чем-нибудь выдать себя -- однако Артист оказывается слишком крепким орешком. Ампулы у него кончаются, он ищет контакта с Самсоном и Баварцем, пытается вступить с ними в переговоры, но к соглашению они не приходят. Артист мечется, оставляя за собой кровавые следы, -- и в то же время продолжает обдумывать каждый свой ход до мелочей. Надо отдать ему должное, работает он профессионально. А потом появляется ничего не подозревающий Клиент, которого мы с тобой умудряемся спугнуть. И тогда единственным желанием Артиста остается унести ноги из этой мышеловки. Но потепление, вызвавшее обильное таяние снега, не дает ему возможности сделать этого. И он ждет -- ждет, сам не зная чего, ждет удобного момента, чтобы убраться из "Лесного", где каждый его шаг может быть последним. А потом наступает развязка. Баварец, уверенный, что Клиент скрывается где-то в здании, решается на крайние меры и выходит из "преисподней". Он отлично понимает, что "хозяева" не одобрят подобного шага, но Баварец -- человек непредсказуемый, он ищет возможности рассеять тоску и апатию и потому умышленно идет на конфликт с "хозяевами". Ему наплевать и на Клиента, и на Артиста, и на алтайцев с их камнями, и даже на самих "хозяев" -- ему интересен лишь он сам. Поиски Клиента для него -- это некая игра, не более.
Щеглов прервал свой рассказ и перевел дух.
-- Еще по чашечке? -- предложил он.
-- Спасибо, не откажусь, -- ответил я.
-- Вера! -- крикнул он, и через мгновение на пороге возникла его верная супруга. -- Вера, будь так добра, сваргань нам еще кофейку. Пожалуйста.
Вера Павловна молча вышла, и спустя пять минут на столе вновь появился дымящийся ароматный напиток.
-- Итак, -- продолжал Щеглов, -- перейдем теперь к твоему участию в этом непростом деле. -- Он достал из кармана записную книжку, полистал ее, открыл на нужной странице и произнес: -- Начнем с самого первого дня...
2.
-- Вспомни, сколько времени вы с Сергеем и Лидой ждали автобус, который должен был отвезти вас в "Лесной"?
Я напряг свою память.
-- Что-то около двух часов.
-- Верно. И за это время на станции не остановилось ни одной электрички. Это и понятно -- станция маленькая, тихая, и поезда проскакивают ее, будто не замечая. Ведь не было поездов, так?
-- Так.
-- Тогда объясни, откуда мог взяться Мячиков, если, как ты утверждаешь, он влетел в автобус чуть ли не на ходу? Ведь последняя электричка прошла два часа назад.
Мое лицо, наверное, выражало крайнюю степень недоумения, ибо Щеглов улыбнулся и ответил за меня:
-- Все очень просто: он прибыл либо на той же электричке, что и вы, либо на предыдущей и где-то отсиживался в укромном месте, ожидая автобус. Спросишь, почему он не подошел к вам, а предпочел одиночество? Исключительно из страха быть убитым. Этот человек настолько умен, что предвидел возможность покушения уже там, на станции, и решил остаться незамеченным. Ведь на остановке, под ярким фонарем, он представлял бы собой отличную мишень. Далее, уже по приезде в дом отдыха, вспомни реакцию директора на появление Артиста, то бишь Мячикова. Просто Самсон узнал его -- и, ясное дело, растерялся. Потом, очутившись с ним в одном номере, ты разоткровенничался и поведал своему новому "другу" всю подноготную и о себе, и обо мне, и о деле профессора Красницкого, чем, безусловно, не на шутку напугал Мячикова. Не хватало ему, помимо всего прочего, иметь под боком еще и сыщика-любителя! Именно из осторожности он и решил тебя усыпить, подмешав в кофе снотворное. Помнишь, ты говорил, что в тот вечер заснул как убитый? -- Я смущенно кивнул. -- В первую же ночь Мячиков решает проникнуть на четвертый этаж, где у него облюбован тайник -- ведь в "Лесном" он уже не первый раз и отлично знаком с архитектурными особенностями здания. Иметь же тебя в качестве свидетеля он явно не желает, вот и сыпет тебе сонного порошка в стакан. И ты благополучно засыпаешь. Где-то часа в два ночи он покидает номер, переносит часть пожитков на четвертый этаж, в свой тайник, потом направляется обратно, но... но на лестничной площадке внезапно сталкивается с одним из бывших своих компаньонов, алтайцем Мартыновым. Что там делал Мартынов в столь поздний час, неизвестно, но факт остается фактом: между ними происходит ссора, заканчивающаяся смертью алтайца. Мячиков же как ни в чем не бывало направляется в туалет, делает себе инъекцию омнопона и собирается возвращаться в номер, но сквозь приоткрытую дверь видит, как ты поднимаешься с постели и прислушиваешься.
-- Позвольте, Семен Кондратьевич! -- горячо возразил я. -- Ведь когда я проснулся, Мячиков был в номере! Он спал, именно его храп и разбудил меня.
Щеглов сощурился, загадочно улыбнулся и подмигнул.
-- Не правда ли, железное алиби? И главное, как все просто! Включаешь магнитофон с записью собственного храпа и -- нате! -- алиби в кармане!
-- Магнитофон?! -- Я вскочил. -- Что вы хотите этим сказать?
-- Только то, что Мячикова в ту ночь с двух до трех в номере не было. Ты слышал храп, записанный на магнитофон.
-- Да зачем, зачем он это сделал? -- недоумевал я.
-- Чтобы разбудить тебя.
-- Разбудить? В тот самый момент, когда его не было в номере? Ничего не понимаю!
-- Именно! Именно в тот момент, когда его не было в номере. Если бы ты не проснулся, ты не смог бы засвидетельствовать, что в три часа ночи Мячиков спал и из номера никуда не отлучался. Ему нужно было безупречное алиби -- и он получил его. Ведь ты-то думал, что он в номере!
-- Значит, он знал заранее, что алиби ему может понадобиться?
-- Знать он не мог, но допускал такую возможность. Вообще Артист крайне предусмотрителен и хитер. Правда, одного он не учел: железное алиби всегда вызывает подозрение. Человек, готовый тут же представить с дюжину свидетелей своей невиновности, наверняка в чем-нибудь виновен. Это уже из области психологии, Максим, а настоящий сыщик должен быть неплохим психологом. На таких, казалось бы, мелочах попадались талантливейшие преступники международного масштаба.
-- Что же было дальше? -- с нетерпением спросил я.
-- Обнаружив, что уловка его удалась и ты проснулся, -- продолжал Щеглов, -- Мячиков тихонько скребется в дверь вашего с ним номера. Ты и на этот раз действуешь по его сценарию -- встаешь и идешь к выходу. Тогда он проделывает ту же операцию с дверью вашего соседа и незаметно скрывается в туалете. И тут в коридоре появляешься ты, Максим. До тебя доносится чей-то стон, и ты идешь в сторону холла. Но, поравнявшись с дверью соседа, вдруг слышишь щелчок замка. Это значит, что сосед любопытен не менее тебя: услышав шорох за дверью, он выглядывает в коридор, видит крадущегося человека, в котором узнает тебя, и спешит захлопнуть дверь. Итак, замысел Мячикова полностью осуществляется: алиби создано, и ты в случае необходимости его подтвердишь, более того, в предполагаемый момент совершения преступления -- а время убийства можно установить лишь приблизительно, и Мячиков отлично понимает это -- тебя видят в десятке метров от умирающего алтайца. Иначе говоря, помимо алиби для себя Мячиков создает компромат на тебя. Пока ты крадешься по коридору, он проникает в номер и спокойно занимает место муляжа в своей постели, не забыв при этом выключить магнитофон. Следом появляешься ты, видишь его спящим и как ни в чем не бывало ложишься сам. Как видишь, все очень просто.
Мне же простым все это не казалось. Я был окончательно сбит с толку.
-- Утром убийство обнаруживается, -- продолжал тем временем Щеглов, листая записную книжку, -- но Мячиков великолепно держит себя в руках, он совершенно спокоен. Чего нельзя сказать о директоре, то бишь Самсоне, который при виде Мячикова буквально цепенеет. Он-то отлично понимает, чьих рук ночное убийство. Потом появляется следователь Васильев, беспомощно барахтается в этом деле и уезжает ни с чем.
-- Как ни с чем? -- возразил я. -- А Хомяков? Ведь они увозят Хомякова!
-- Ты понимаешь, Максим, -- Щеглов положил мне руку на плечо и пристально посмотрел в глаза, -- не было никакого Хомякова.
-- Не было?! -- снова вскочил я. -- Да ведь я сам...
-- Что ты сам? Видел его или, быть может, общался с ним?
-- Н-нет...
-- Так с чего же ты взял, что Хомяков действительно существует? Опять-таки со слов Мячикова? -- Щеглов усмехнулся.
-- Э, нет, Семен Кондратьевич, -- внезапно сообразил я и победно взглянул на него, -- впервые о Хомякове я услышал от следователя Васильева, а не от Мячикова.
-- Ха-ха-ха! -- рассмеялся Щеглов. -- Ай да Мячиков! Ай да Артист! Ты прав, Максим, впервые о Хомякове ты услышал от следователя, но в действительности никакого Хомякова нет и никогда не было, а есть некто Бондарь.
-- Бондарь?
-- Да, Бондарь. А Хомякова следователь выдумывает единственно с целью поиграть с тобой в кошки-мышки -- ведь в убийстве он подозревает именно тебя. Ты же, поверив Васильеву, рассказываешь о Хомякове Мячикову. И что же предпринимает Мячиков? Поначалу у него тоже не возникает сомнений в реальности Хомякова, но на следующее утро он выясняет, что Хомяков -- это миф, созданный следователем, и поэтому им можно безболезненно пожертвовать, предварительно объявив убийцей.
-- Но зачем ему это нужно?
-- Сейчас объясню. Сначала он убеждает тебя в причастности Хомякова к убийству, а затем, воспользовавшись отъездом следственной группы, "по секрету" сообщает, что заодно они увезли и Хомякова. И ты всему веришь. Словом, Мячиков поворачивает дело таким образом, что убийца якобы найден, обезврежен и увезен, а инцидент можно считать исчерпанным. Теперь отвечаю на твой вопрос: зачем ему это нужно? Исключительно затем, чтобы притупить твою бдительность, унять, так сказать, детективный зуд, которым ты одержим, -- и все из страха перед тобой, перед твоими способностями, которыми ты имел неосторожность похвалиться накануне. С той же целью он заключает с тобой договор о совместном расследовании убийства -- из страха, что ты поведешь расследование в одиночку. Он полностью берет инициативу в свои руки и, не давая тебе опомниться, находит "убийцу".
-- Ну хорошо, -- согласился я, -- пусть Хомяков -- это миф, но ведь остается Бондарь! Кто он и какое отношение имеет к убийству Мартынова?
-- Да никакого. Он-то как раз и видел тебя ночью в коридоре.
-- Что же произошло потом? Куда девался Бондарь и почему в его номер на следующий же день вселяется какой-то мерзкий тип?
-- Про мерзкого типа тебе тоже Мячиков сказал?
-- Да, он... -- Я вдруг хлопнул себя по лбу. -- Семен Кондратьевич, какой же я осел! Ведь никто в тот номер не вселялся, а Бондарь как жил в нем с самого дня заезда, так там и оставался. Тот мерзкий тип и есть Бондарь. Теперь понятно, почему он так недобро косился на меня, -- он видел во мне преступника!
-- Отлично, Максим, -- улыбнулся Щеглов, -- ты делаешь успехи. Кстати, забегая немного вперед, сообщу тебе одну небезынтересную деталь. Мое появление в "Лесном" привело Мячикова в сильное смятение. И знаешь почему? Во-первых, потому, что, памятуя о твоих хвалебных речах в мою честь, он видит во мне серьезного противника, а во-вторых, его сказка о Хомякове вот-вот готова лопнуть. Он отлично понимает, что я могу сообщить тебе всю правду о Хомякове, и торопится переговорить со мной наедине. А тут как раз представляется удобный случай: ты приводишь его ко мне, а сам на некоторое время покидаешь номер. Вот тут-то он мне все и выкладывает. "Признается", что с самого начала подозревал тебя в убийстве и потому придумал историю с Хомяковым исключительно с целью дезориентировать тебя и усыпить твою бдительность, что теперь, когда выяснилась полная твоя невиновность, он искренне сожалеет и раскаивается в содеянном, боится испортить с тобой отношения и просит меня скрыть от тебя правду о Хомякове. Он слезно умоляет не становиться поперек вашей с ним дружбы...
-- Хороша дружба! -- вырвалось у меня непроизвольно. -- И что же вы, Семен Кондратьевич?
Щеглов пожал плечами.
-- Я? Да ничего. Пообещал выполнить его просьбу.
-- Семен Кондратьевич! -- воскликнул я недоуменно. -- Да как же так!..
-- Одну минуту, -- остановил меня Щеглов движением руки. -- Сначала выслушай меня. Я скрыл от тебя истину вовсе не из желания угодить Мячикову, а единственно из соображений осторожности. Узнай правду, ты своим поведением мог бы насторожить Мячикова, спугнуть его, заставить затаиться. -- Я хотел было возразить, но он не дал мне и рта раскрыть. -- Не спеши с выводами, Максим, и не держи на меня обиду. Любое твое неосторожное слово или случайный взгляд могли бы свести на "нет" все мои планы. Пойми, я не мог рисковать, ставки в этой игре были слишком велики.
Я махнул рукой. Он, как всегда, был прав.
-- Что ж с вами поделаешь, Семен Кондратьевич, вам видней. Рисковать мы, действительно, не имели права.
Володихин Дмитрий
Афанасьев Роман
Андреев Николай
Сертаков Виталий
Никитин Юрий
Шилова Юлия