маноре моего сына у меня есть свой собственный дом. Приди туда
и отдохни хотя бы до вечерни, раз уж тебе обязательно надо
умерщвлять плоть на этих ледяных камнях ночными бдениями.
дочери? -- тревожно переспросил Хэлвин.
моления Богу, зачем же мне отказывать в этом тебе? Ты
превратился в калеку, но я вовсе не хочу, чтобы ты превращался
еще и в клятвопреступника. Поешь и отдохни в моем доме, а потом
исполнишь свой обет. Я сейчас же пошлю сюда за вами слугу,
чтобы он проводил вас, когда вы помолитесь.
выражений благодарности Хэлвина и не давая ему возможности
отказаться от ее предложения. Почти дойдя до двери, она
неожиданно обернулась.
проговорила она. -- Доброму имени и чести моей дочери ничто не
угрожало под этим камнем восемнадцать лет, пусть же так будет и
дальше. Пусть тайна сия останется между нами двумя и этим
добрым братом, который сопровождает тебя.
живая душа не услышит об этом ни сейчас, ни впоследствии, ни
здесь, ни в каком другом месте -- обещаю тебе.
повернулась и вышла, бесшумно притворив за собой дверь.
не держась за что-нибудь руками. Они вместе сотворили молитву
перед алтарем, но и после этого Хэлвин долго оставался
коленопреклоненным. Кадфаэль украдкой разглядывал его
осунувшееся лицо. Да, конечно, Хэлвин сумел преодолеть пешком
расстояние от Шрусбери до Элфорда, но далось ему это очень
нелегко и выглядит он хуже некуда. Даже непонятно, как он
сможет простоять на коленях целую ночь в этом холоде, но он
простоит. Отговаривать его бесполезно. Но зато, после того как
этот последний долг будет исполнен, они смогут отправиться в
обратный путь. Разумеется, было бы очень кстати, сумей Аделаис
уговорить Хэлвина остаться еще на одну ночь в Элфорде. Отдых
перед долгой дорогой ему просто необходим. Неизвестно только,
захочет ли она уговаривать его, а уж это зависит от того, что
окажется сильнее -- снисходительная доброжелательность или
болезненная, жгучая горечь воспоминаний.
приход Хэлвина побудил ее немедля броситься к могиле дочери.
Кадфаэлю представилась так поразившая его возле избушки
лесничего картина: Аделаис, сопровождаемая всего лишь одной
служанкой и двумя грумами, скачет по Ченетскому лесу. Возможно,
она говорила правду. А возможно, и нет. Уж больно она тогда
торопилась. Кадфаэлю вновь вспомнился стремительный бег коней,
словно и не сидело на их спинах по два седока. Действительно ли
Аделаис не терпелось попасть на могилу дочери, или же она
спешила, чтобы успеть добраться до Элфорда прежде них,
подготовиться и встретить Хэлвина во всеоружии? Она хотела
расстаться с ними по-доброму и никогда больше не видеть их. Но
это совершенно естественное желание, ведь они нарушили ее
покой, поднесли к ее прекрасному лицу старое растрескавшееся
зеркало.
ребенок. В первый раз он попросил о помощи, а раньше только
принимал ее, причем не столько с благодарностью, сколько
покоряясь неизбежности. Когда они уже шли к двери, Хэлвин вдруг
с удивлением воскликнул: -- За все время, пока мы были здесь,
ты не вымолвил ни слова!
слышал много слов и даже паузы между ними были исполнены
смысла.
Он стоял, лениво прислонившись к стене, с таким видом, будто
ожидал их уже целую вечность, но готов был ожидать еще столько
же. Когда Кадфаэль увидел грума, то сам поразился, до чего
верно представил себе его внешность тогда в лесу, хоть и видел
его издалека и всего несколько мгновений. Этот коренастый
сероглазый молодой человек с бычьей шеей и крепкими мускулами
явно был нормандских кровей. Вероятно, представитель третьего
или четвертого поколения, сменившихся с тех пор, когда их
закованный в латы прародитель высадился на берег Англии со
своим командиром де Клари. Да, нормандское происхождение
чувствовалось в нем с первого взгляда, хотя смешанные браки и
смягчили отчасти резкие черты его лица, а волосам придали более
темный оттенок. Он стригся коротко, на нормандский манер,
подбородок был чисто выбрит. Увидев Хэлвина и Кадфаэля, грум
сразу же выпрямился. Судя по всему, двигаться ему было легче,
чем находиться в покое.
отрывисто и, не дожидаясь ответа, бодро пошел впереди.
что Хэлвину на костылях за ним не угнаться, он старался теперь
идти медленнее, хоть это явно раздражало его. По собственному
почину слуга Аделаис с ними не заговаривал, но отвечал на
вопросы достаточно вежливо, правда, очень уж кратко. Да, Элфорд
прекрасный манор, земля хорошая и господин тоже хороший. Когда
Кадфаэль одобрительно отозвался об Одемаре как правителе, грум
отнесся к этому безразлично. Вероятно, его лояльность
распространялась лишь на госпожу Аделаис, но не на ее сына. Да,
его отец тоже грум, и отец отца был грумом. К своим спутникам
он не проявлял внешне ни малейшего интереса. Холодные
светло-серые глаза его скрывали любые мысли, а может быть --
отсутствие оных.
обнесенного надежной изгородью. Дом Одемара де Клари стоял
прямо посередине. Над низким каменным этажом возвышался высокий
деревянный, казалось, что над соларом находятся по крайней мере
еще две комнаты. На просторном дворе свободно размещались
небольшие жилые домики, конюшни, оружейные и прочие склады,
мастерские, пекарня и пивоварня. Казалось, здесь очень много
людей и все они заняты какой-то работой.
самой ограды.
Здесь вы будете чувствовать себя свободно, а когда захотите
идти в церковь, сторож у ворот выпустит вас. Его уже
предупредили.
тюфяки и вода для умывания. Послала им угощение со своего
собственного стола. Велела передать, чтобы они без стеснения
обращались к ее слугам в случае любой надобности. Но к себе она
их не пригласила. Возможно, вид Хэлвина, терзаемого угрызениями
совести, был чересчур сильным испытанием для ее милосердия. А,
кроме того, здесь она сама не дома, и обихаживают ее не здешние
слуги, а два грума, приехавшие с ней из Гэльса. Старший из них
вскоре принес им мясо, хлеб, сыр и небольшую бутылку эля.
Кадфаэль верно угадал их родство, вне всякого сомнения, старший
приходился отцом младшему. Грубоватый, широкоплечий здоровяк
лет пятидесяти, привыкший проводить больше времени в седле, чем
на собственных ногах (отчего они навеки выгнулись колесом), был
так же неразговорчив, как и его сын. И глаза у него были такие
же холодные и недоверчивые, как у сына, и чисто выбритый
подбородок так же упрямо выдвигался вперед. Отличал их только
въевшийся в кожу отца бронзовый загар. Кадфаэль сразу понял что
к чему -- такой загар имелся лишь у тех, кто провел годы под
жгучим солнцем Святой Земли. Его господин был крестоносцем и
он, вероятно, странствовал когда-то вместе с ним.
Хэлвину, а к Кадфаэлю. Хэлвин заснул на своем тюфяке и, к
радости старого монаха, даже не услышал, как пришел слуга
Аделаис, правда, двигался тот, несмотря на некоторую
дородность, удивительно легко и бесшумно. Кадфаэль знаком
показал груму, что сейчас выйдет к нему. Мягко притворив за
собой дверь, он пояснил:
молитвах. Она просит тебя, а не его, пожаловать к ней, если,
конечно, ты ничего не имеешь против. Она сказала: "Пусть
молодой брат отдохнет, он еще не оправился после тяжелой
болезни". Да, что и говорить, у него мужественное сердце, иначе
ему ни за что не пройти бы столько на костылях. Пожалуйста,
сюда, брат!
невелик и стоял в углу манора, защищенный от господствующих