Чтение 16–й страницы книги ~Подайте мне Джоконду~

- Слушайте, патрон, не могу я сейчас это дело оставить! Считайте, что оно
уже стало моим личным.

- А меня ваши личные дела не волнуют. Так же, как и вас мои.

Чувствую, что дальше пререкаться небезопасно.

- Ладно,- злость в голосе все же скрыть не удается.- Когда я должен быть
на месте?

- Как можно скорее.

- Сию секунду я все равно выехать не могу. Машина не моя - кстати, ее еще
надо вернуть, да и шмотки забрать...

-Жду вас завтра вечером,- непререкаемым тоном объявляет Старик и вешает
трубку.

- Вонючка!- ору я в бесчувственный аппарат.- Продажная шкура! Козел!

- Вы уже кончили?- нежным голоском осведомляется телефонистка.

- Нет,- рычу я,- только начинаю!

И тут мне в голову приходит одна вещь, о которой я, честно говоря,
вспоминаю не часто. Все-таки я, черт побери, не вольная пташка - я состою на
службе у старой доброй Французской республики, и шкура моя принадлежит
государству. Так что личная инициатива может иметь место только в том
случае, если она оговорена приказом.

Бросаю на закуску еще пару ласковых слов и покидаю место действия.

Еду к дому Дюбона.

- Ну у тебя и морда,- объявляет он вместо приветствия.

- Есть от чего,- хмуро киваю я.- Патрон велит возвращаться.
Представляешь, впервые за все время моей клятой карьеры приходится бросать
дело, не дойдя до финиша.

- Такова жизнь,- философски изрекает Дюбон,- вечно кто-нибудь сует палки
в колеса. Пойдем-ка пожрем, вот что. Глядишь, и полегчает.

Сказано - сделано. Жратва - любимый спорт Дюбона; думаю, потому он и стал
хозяином отеля. Меню - его любимый вид литературы, тут он не только
читатель, но и творец: обожает красивым почерком выписывать названия блюд.
Любит сам покупать продукты и смотреть, как повар колдует над соусом из
мадеры. Словом, проводит жизнь, пуская слюну.

Курс лечения состоит из утиного жаркого и жареной баранины. Потом мы
приканчиваем еще одну бутылочку бургундского и отправляемся на боковую.
Поезд "Гре-нобль - Париж" отходит в десять утра - стало быть, отсюда мне
надо выехать в восемь.

Просыпаюсь на заре и чувствую, что дело швах. Меня знобит, во рту горечь,
глаза слезятся - все признаки болезни. Это еще с чего? До сих пор я болел
всего дважды: корью в возрасте восьми лет и воспалением легких в прошлом
году в результате незапланированного купания.

Щупаю пульс - он колотится как ненормальный. Собравшись с силами, встаю и
чувствую, что меня шатает. Голова кружится так, что приходится вернуться в
постель. Тем не менее вы-то знаете, что между неженкой и мной такая же
разница, как между быком и родинкой на левой ягодице вашей супруги.
Вспоминаю, что спальня Дюбона рядом с моей, и что есть мочи колочу в стену.
В ответ раздается такое ворчание, будто я разбудил льва.

- Что случилось?- наконец рычит Дюбон.

- Это я. Можешь зайти?

Через мгновение он возникает в дверях - в белой пижаме, расписанной
лиловыми листьями. Попадись он в таком виде на глаза антрепренеру "Комеди
Франсез", и ангажемент на ближайший сезон ему обеспечен.

- Чего тебе?- без особой нежности в голосе осведомляется он.- Если
захотелось с утра позабавиться, вызови горничную. Меня лично такие
развлечения в твоем обществе как-то не прельщают.

- Ты что, дубина, не видишь, что я смертельно болен?- прерываю я поток
его пошлостей.- Кроме шуток.

Он смотрит на меня и понимает, что я серьезно. Без звука кладет руку мне
на лоб, потом заставляет открыть пасть.

- М-да-а,- озабоченно цедит он, завершив осмотр.- Температурка еще та. А
уж глотку хоть в музее выставляй - серо-зеленая. Похоже, ты подхватил
какую-то дрянь. Надо вызвать врача.

- Придется,- соглашаюсь я, а внутри у меня все прямо переворачивается от
мысли, что подумает босс. Наверняка ведь старая перечница решит, что я
симулирую,- нашел предлог, чтобы не возвращаться.

- Я ему позвоню,- обещает Дюбон.- Уж мне-то он поверит. К тому же можно
будет послать ему справку от врача. С диагнозом. А если он такой скептик,
так не слабо ему приехать и самолично на тебя полюбоваться. Лучше один раз
увидеть...

С этими словами он исчезает. Состояние у меня - не приведи господь.
Ощущение такое, будто в брюхо засунули горящую печку. Я буквально полыхаю,
глаза слипаются, а что касается языка - такое впечатление, будто вместо него
у меня во рту надувной матрац. Так паршиво, что начинаю всерьез
беспокоиться: не отдать бы ненароком концы. И что пугает больше всего, так
это внезапность: ведь еще полчаса тому назад я был абсолютно здоров!

Мне кажется, что мучения мои длятся уже целую вечность, но вот дверь
наконец открывается и впускает Дюбона в сопровождении маленького старичка.
На дедушке столько морщин, что больше всего он похож на многократно чиненный
аккордеон.

Я замечаю, что мой приятель успел сменить свою парадную пижаму на более
скромное одеяние.

- Вот доктор,- почтительно представляет он своего спутника.

Старикашка извлекает из допотопного саквояжа целый арсенал и приступает к
процедуре, по сравнению с которой китайские пытки кажутся мне верхом
гуманности.

- Аппендицит,- выносит он наконец свой вердикт.- Впрочем, посмотрим, что
скажут анализы. Если диагноз подтвердится, придется перевозить вас в
клинику, в Гре-нобль.

Ничего себе - вот так возьмут тебя тепленьким и ни за что ни про что
вскроют брюхо!

Врач выписывает рецепты, длинные, как меню в хорошем ресторане, и
собирается уходить.

-Доктор,- проникновенно говорит Дюбон,- месье состоит на государственной
службе и должен был приступить к работе сегодня вечером. Можете вы выдать
ему свидетельство о болезни?

- Конечно, конечно,- спохватывается божий одуванчик. Пишет нужную бумагу
и прощается до вечера.

- Ну и идиоты эти врачи,- ухмыляется Дюбон, когда старик уходит. Потом
извлекает из кармана маленький флакон.- Ну-ка, глотни хорошенько.

- Это еще что?- удивляюсь я.

- Черт возьми! Пей, тебе говорят!

Прикладываюсь к горлышку и делаю основательный глоток. М-да! Вкус, как
говорится, специфический. Такое ощущение, будто печень у меня вывернули на
сковородку. Однако боль мгновенно успокаивается, и я чувствую, как все мои
внутренние органы будто по мановению руки колдуна приходят в норму.

Дюбон с улыбкой следит за моей реакцией.

- Ну как, лучше?

- Не то слово! Ты что, не мог раньше дать мне эту штуку? Не пришлось бы
врача вызывать...

- Ну да? А кто бы тебе тогда справку выписал, а? Трясся бы сейчас в
поезде, как последний кретин. Впиваюсь в него свирепым взглядом:

- Ну-ка, дружок, признавайся: этот мой так называемый аппендицит - твоя
работа?

Дюбон подходит к окну, раздвигает шторы.

- Кто знает?- бормочет он, задумчиво обозревая пейзаж.

- Ты что, спятил? А если я сдохну?

- Вряд ли. Рецепт старый, проверенный. Ну а если бы даже и сдох - беда
тоже невелика...

Принимаю единственно возможное решение: успокаиваюсь. Вот пройдоха! Но
как бы то ни было, а несколько свободных дней благодаря ему у меня теперь
есть.

- Шефу моему позвонил?

- Конечно,- кивает он.- Старик, правда, поначалу все пытался меня
расколоть, правда ты болен или придуриваешься? Но я ударился в амбицию и
заявил, что до сих пор меня еще никто лжецом не называл. И что если бы он
меня знал, то не стал бы сомневаться.

- Все-таки справку ему отослать надо. Поскольку жребий брошен, я
счастлив, как цыпленок, которому удалось не растолстеть. А, будь что будет!
Вылезаю из постели и перемещаюсь в брюки.

- Что собираешься делать?- интересуется Дюбон.

- Поскольку я в цейтноте, возьму для начала интервью у хозяев фабрики в
Пон-де-Кле, где производят такую хорошую бумагу.

- А что?- подумав, соглашается Дюбон.- Неплохая идея.

Через час я на месте.

Бесконечная кирпичная стена, как и следовало ожидать, в конце концов
приводит меня к парадному входу. Навстречу сонной походкой выплывает жирный
парень, весь в галунах - ни дать ни взять покойный Геринг. Вот только правой
руки не хватает. Интересуется, что мне угодно.

- Видеть директора.

- Он вам назначил встречу?

- Нет.

Безрукий демонстрирует мне зевок, способный обескуражить даже
бронетранспортер. Затем объясняет, что директор занят - всегда занят,
пожизненно. Если я правильно понимаю, желающие его лицезреть должны лет за
пятнадцать до того подавать письменное заявление в трех экземплярах и, если
возможно,- рекомендацию, подписанную президентом и министром финансов.

Прерываю излияния сонного стража, демонстрируя ему свое удостоверение.

- Полиция?- взволнованно бормочет он, и я чувствую, что отсутствующей
рукой он морально отдает мне честь.

Три минуты спустя директор указывает мне на кресло. У него солидный вид.
У директора то есть. У кресла, впрочем, тоже. Оба надутые и ярко-красные.