стараясь всегда извлечь из него наибольшую пользу. Когда товарищ попадает
в беду, революционер, решая вопрос, спасать его или нет, должен
соображаться не с какими-нибудь личными чувствами, но только с пользою
революционного дела. Поэтому он должен взвесить пользу, приносимую
товарищем, с одной стороны, а с другой - трату революционных сил,
потребных на избавление, и на какую сторону перетянет, так и должен
решить. "Он не революционер, если ему чего-нибудь жаль в этом мире, если
он может остановиться пред истреблением положения, отношения или
какого-либо человека.
отношения; он не революционер, если они могут остановить его руку".
лицо сестры Альдоны.
Только когда, Феликс, когда?
жалел его: он знал, что мать Михаила умерла, когда мальчику едва-едва
исполнилось восемь лет. Отец - по-дворянски запивавший - разорился
окончательно, бросил детей и уехал на Кавказ, к таким же, как и он,
шальным друзьям; остались на Тамбовщине без средств к жизни четверо:
Алексей и Наталья - младшие, Михаил и Анастасия - старшие, только
старшей-то было всего пятнадцать. И судьба у всех юных "потомственных
дворян" Сладкопевцевых сложилась одинаково: сестры, выучившись на
фельдшериц, увидав воочию страшную жизнь народа, ушли в революцию,
примкнув к социал-демократам; были вскоре арестованы и высланы в Сибирь;
двадцатилетний Алексей тоже отправлен был по этапу в Архангельск с группой
молодых социалистов-революционеров.
нервозность, повторяя: "Если мне есть куда хоть на ночь забрести, то ему -
некуда, он один.
как во время восстания в Александровском централе стоек был..."
Дзержинского, ставшее вдруг отрешенно-грустным, далеким. - Что, Феликс?
Продолжай, пожалуйста, это все интересно.
Сладкопевцева, вздохнул отчего-то. - Ладно, продолжу. Так вот, по Нечаеву,
революционер может и даже часто должен жить в обществе, притворяясь совсем
не тем, что есть.
лавку, в церковь, в барский дом, в мир бюрократический, военный, в
литературу, в Третье отделение и даже в Зимний дворец. Все это поганое
общество должно быть раздроблено на несколько категорий: первая категория
неотлагаемо осужденных на смерть. Да, будет составлен товариществом список
таких осужденных по порядку их относительной зловредности для успеха
революционного дела так, чтобы предыдущие нумера убрались прежде
последующих. При составлении должно руководствоваться отнюдь не личным
злодейством человека, ни даже ненавистью, возбуждаемой им в товариществе
или в народе. Это злодейство и эта ненависть могут быть даже отчасти
полезными, способствуя к возбуждению народного бунта. Должно
руководствоваться мерой пользы, которая обязана произойти от его смерти
для революционного дела. Итак, прежде всего должны быть уничтожены люди,
особенно вредные для революционной организации. Их внезапная и
насильственная смерть может навести наибольший страх на правительство и,
лишив его умных и энергичных деятелей, потрясти его силу. Вторая категория
должна состоять из таких людей, которым даруют только временно жизнь,
чтобы они рядом зверских поступков довели народ до неотвратимого бунта.
Сладкопевцева и, прервавшись, спросил:
присвоенное право делить революционеров и врагов на категории, вольно
распоряжаться их жизнями?
верил в то, что проповедовал, он за это жизнь отдал, геройски, кстати
говоря. Но ведь важно, ч т о проповедовать, Миша. Это самое главное - что.
Что!
Дзержинский, - принадлежит множество высокопоставленных скитов или
личностей, не отличающихся ни особенным умом, ни энергией, но пользующихся
по положению богатством, связями, влиянием, силой. Надо их эксплуатировать
всевозможными манерами, путями; опутать их, сбить с толку и, овладев, по
возможности, их грязными тайнами, сделать их своими рабами. Их власть,
влияние, связи, богатство и сила сделаются, таким образом, неистощимою
сокровищницею и сильной помощью для разных предприятий. Четвертая
категория, считал Нечаев, состоит из государственных честолюбцев и
либералов с разными оттенками. С ними можно конспирировать по их
программам, делая вид, что слепо следуешь за ними, а между тем прибирать
их в руки, овладеть всеми их тайнами, скомпрометировать их донельзя, так,
чтобы возврат для них был невозможен, и их руками мутить государство.
Пятая категория - доктринеры, конспираторы, революционеры, все праздно
глаголящие в кружках и на бумаге. Их надо беспрестанно толкать и тянуть
вперед, в практичные головоломные задания, результатом которых будет
бесследная гибель большинства и настоящая революционная выработка
немногих. Шестая важная категория - женщины, которых должно разделить на
главные разряды: одни - пустые, обессмысленные, бездушные, которыми можно
пользоваться, как третьей и четвертой категориями мужчин; другие -
горячие, преданные, способные, но не наши, потому что не доработались еще
до настоящего бесстрастного и фактического революционного понимания; их
должно употреблять, как мужчин пятой категории. У товарищества нет другой
цели, кроме полнейшего освобождения и счастья народа, то есть
чернорабочего люда. Но, убежденное в том, что это освобождение и
достижение этого счастья возможно только путем всесокрушающей народной
революции, товарищество всеми силами и средствами будет способствовать к
развитию тех бед и тех зол, которые должны вывести наконец народ из
терпения и понудить его к поголовному восстанию.
движение по западному классическому образу - движение, которое всегда,
останавливаясь перед собственностью и перед традициями общественных
порядков, так называемой цивилизации и нравственности, до сих пор
ограничивалось везде ниспровержением одной политической формы для
замещения ее другою и стремилось создать так называемое революционное
государство. Спасительною для народа может быть только та революция,
которая уничтожит в корне всякую государственность и истребит все
государственные традиции порядка и классы России. Товарищество поэтому не
намерено навязывать народу какую бы то ни было организацию сверху. Будущая
организация, без сомнения, выработается из народного движения и жизни. Но
это - дело будущих поколений. Наше дело - страшное, полное, повсеместное и
беспощадное разрушение...
Сладкопевцев. - В этом хоть какая-то реальная программа была.
Сладкопевцев вдруг схватил его руку, сдавил, лицо осунулось враз:
жандармами при саблях и кобурах.
мае, - до ужаса близкое, несвободное еще, арестантское.
двору, и быстрое лицо начальника Александровки, "обращенного" в жандармы
из польских повстанцев, Лятосковича, который грыз ногти в окне своего
кабинета, ожидаючи, наблюдая, как пройдет "операция".
было среди них фабричных. Агент его, "Игорек", осужденный за три
бандитских налета, насилие над малолетней и зверское избиение купцов
Шапиры и Грязункова, бил "внахлыст" или "с оттягом"; раз новшество
опробовал: глаз вырвал старикашке из "Черного передела" - для устрашения
непокорных. В другом "эпизоде" откусил ухо латышу-бомбометателю. За это
начальник тюрьмы давал ему свиданку и позволял в камере выпить стакан
первача; в куренье табаком не ограничивал и три воблы давал вместо двух,
положенных по тюремному порядку, отпускавшему на арестанта семь копеек в
день.
объявить им места поселений и отправить по этапу, а не держать в камерах.
будки загоню, так что власть твоя - тебе и голова, как ею распоряжаться.