бесстыдные разговорчики, бесконечная пьянка, ненадежная зыбкость
отношений; потом пристрастилась к дергающейся, чуждой нашему строю
чувствований поэзии тех, кто в конце пятидесятых ворвался в "Юность",
поэтому, наверное, и ночью постепенно стала непозволительно ищущей, не
по-женски смелой. Как-то она сказала: "Между двумя все возможно и все
чисто". А я сразу вспомнил те порнографические фильмы, которые мы смотрели
на даче у Кузинцова, и с ужасом подумал: "Неужели и она способна на
такое?"
мастерскую молоденькую девушку с Казанского вокзала: приехала из Омска,
надо было взять билет в Симферополь, стояла в очереди всю ночь без сна, в
гостиницу не попасть, ну, я ее и отвез к себе.
собранные здесь, - мои; угостил ее ужином, дал выпить, а потом предложил
позировать: "Разве двадцать пять рублей за сеанс помешает?" Ну, и
напозировался! Потом пять дней искал, к кому обратиться; в
венерологический диспансер идти нельзя, останется клеймо, надо найти
своего врача, а где такого сыщешь?! Связи нужны, всюду нужны связи, без
них - ни шагу!
стыдливость исчезла, - я до сих пор сладостно помню, как было с той
девицей, но страх остался, непереступаемый страх.
остановился, так она была красива любимой мною законченной, строгой
красотой.
импрессионистов, всех этих "бубно-валетов". И пришел к выводу: в их
работах нет завершенности. Они не дают целостной концепции, которая никому
не позволит додумывать свое, нечто такое, что может изменить существующую
данность, то есть натуру. Искусство - это определенность, абсолютное
воплощение замысла. Только тогда это твое становится обязательным общим.
Когда живописец, вроде Ренуара, тщится дать солнце через блики в траве, я
задаю вопрос: "А умел ли он написать реальное светило?!" Ухищрения никогда
не выявят правды, только суррогат.
казалась золотой, трепещущей; ощущение всеобщей гармонической красоты еще
более подчеркивалось ее лицом, словно бы вбиравшим в себя и детский гомон,
и воркованье голубей на песчаных дорожках, и тихий говорок старушек,
сидевших на скамейках.
нее. Мне казалось, что это не я иду, а нечто таинственное, спрятанное в
самой моей сокровенной сути, следует за девушкой, подчиняясь ее властному
зову.
почувствовал, что краснею (в мои-то годы!), нажал кнопку "семь", на два
этажа выше ее, пятого; выскочив из лифта, замер у пролета: она отпирала
дверь семнадцатой квартиры... Больше всего я боялся, что она пришла в
гости к подруге; о мужчине и думать не мог, ибо во мне родилось покорное
ощущение принадлежности этой красоте; позови такая - пойду на край света,
все к ее ногам брошу; Андрий Бульба бросил родину, и только черствый
человек, лишенный искры творчества, не поймет его порыва...
лифт и приезжали жильцы, приходилось, словно какому дурачку детективу,
делать вид, что ищу нужную квартиру. Дождался, пока в дверь моей красавицы
постучала седая, со следами былого шарма, женщина; моя открыла ей; я
услыхал ее голос: "Здравствуй, мамочка". Я успел заметить, что моя была в
открытом, коротеньком халатике; сердце забухало, лицо побагровело; я на
цыпочках спустился вниз, остановившись возле ее двери, и замер, стараясь
услышать, о чем там говорят, но дверь была обита толстой ватиновой
клеенкой с отвратительным запахом презерватива.
не курил, только посасывал для вида.
кухню, там тетушка накрыла стол - соленья у них поразительные, а такого
кваса с хреном, каким здесь угощают, нет нигде в России...
надобно с тобою поговорить.
калачи, масло с ветчинкой поставлю и удалюсь, секретничайте себе на
здоровье.
сухое лицо с запавшими щеками и длинным хрящеватым носом было недвижно,
глаза, как всегда, укоризненны, только тело мягко колыхалось, и порою он
казался мне кипящим чайником - вот-вот вода шипуче польется на конфорку.
сочувственно вздохнул. - Неужели проняло?
какую кралю, денег хватит, чтоб содержать, навещай ее, услаждайся, тогда
только будешь гарантирован от увлеченности, подобно этой... Такая
увлеченность убивает дух, Витя... Она размягчает, забирает те силы, что
надобны святому делу.
спасет не только красота, но и любовь...
особенно если примеряешь такие слова на себя... Объясни, чего от меня
хочешь? Сватом, что ль, отправляешь?
холода, даже какого-то безразличия...
два... Она само совершенство, понимаешь? В сердце каждого мужчины до
старости живет образ той, в кого он всегда влюблен! И умираем мы с этим
образом прекрасной дамы в сердце, так и не встретив ее... А я - встретил!
помочь, чем могу, всегда и во всем... Что я должен сделать?
на жизнь, а сволочи - действуют! Чего ж тогда других винить?! Значит, сами
в своих бедах и виноваты! А ну, соберись! Как гимназист, право... Сделай
ее фотографии, много фотографий, на улице снимай, народ теперь объектива
не шарахается, все смелые, увеличь и поедем к Томке - можешь потешаться
сколько хочешь, а я проверял ее в деле!
мой!
здоровенным вахлаком по фамилии Варравин.
профиль женщины, стоявшей рядом с моей, спросил:
положил руку мне на плечо:
интересно...
уходит! Ему тридцать, а мне?! Что здесь интересного?
привязать к нам крепко-накрепко. Извини, конечно, что я о деле, но ведь не
будь нашего дела, у тебя б времени на влюбленность не осталось, пришлось
бы думать о хлебе насущном, который не очень-то сопрягается с возвышенными
чувствами. Едем, - он поднялся. - Не кисни, едем.
хваткой. Будучи человеком поразительной деловой сметки, он прекрасно знал,
что любой человек - не то, что принятый в наше дружеское сообщество, но
даже близко к нему допущенный, - может оказаться чрезвычайно опасным.
несмотря на внешнюю недоверчивую замкнутость, тем не менее слишком легко
сходится с разного рода людьми, - особенно если возьмет рюмку. Каждый, кто
не прошел проверку, - тьма тьмою, потемки, внимание и еще раз внимание.
Раньше община гарантировала абсолютное знание всех, кто был собран ею и
обихожен, но с тех пор, как Столыпин подписал себе смертный приговор,
разрешив мужику выход из традиционного братства в самостоятельность, - все
Сертаков Виталий
Афанасьев Роман
Посняков Андрей
Лукин Евгений
Каменистый Артем
Белогорский Евгений