гестапо.
старухе Ванде предложили одеться и взять с собой необходимое.
мать перенесла тяжкое воспаление легких, она еще не встает с постели...
- вам не следует тревожиться о будущем матушки.
голосками, а старуха зашлась длинным, рявкающим кашлем.
собирайтесь поскорее, пожалуйста.
хотела сказать что-то, и пан Ладислав потянулся к ней, но моментально
сработал рефлекс эсэсовцев на быстрое движение: они бросились на поляка и
сразу же завернули ему руки наверх. Он закричал не от боли, а от страха за
детей, которые тонко заверещали и хотели было к нему кинуться, но были
схвачены за плечи короткопалым солдатом, стоявшим возле двери.
отделившись от стены, - здесь какое-то недоразумение. Я из "Просвиты",
позвольте мне связаться с нашим представителем.
которую он держал в руке, обтянутой тонкой лайковой перчаткой, добавил: -
Никаких, господин Трушницкий.
посмотрел на сыновей и закричал:
позволите мне взять детей под свой присмотр? Я смогу содержать их, пока
выяснится это недоразумение.
арестованных в машину. А вы, - он глянул на Трушницкого, - переселяйтесь
из своей каморки в любую комнату, которая понравится.
его побелели, и слезы покатились по щекам.
возьму тебя на коленки, не плачь, нежный мой, ну, не плачь. Пан
Трушницкий, вытрите же ему глаза, - всхлипнул Ладислав, - и носик утрите,
молю вас!
бабушку, тяжко поднимавшуюся с постели, тихонько заскулил, как щенок,
оторванный от матери, а потом описался, потекла тоненькая струйка от его
трясущихся ног, и он, видимо, так испугался этого непроизвольного позора
своего, что закричал пронзительно:
милостивы, помогите же детям!
посмотрела на сына с укоризной:
ждет избавление и отдых, пошли. Это нам бояться надо - грешившим.
о том, что в его же, Курта, интересах развеять павшее на него трагическое
подозрение.
связан в Швейцарии с красными. Это факт, который мы установили со всей
непреложностью. Объясните мне, где и как вы с ним познакомились, только об
этом я вас прошу.
продиктовано оно иллюзиями, которые он считал изжитыми. Он понимал, что
надо броситься на этого седого эсэсовца с юным, без единой морщинки лицом,
и тогда придут семеро его помощников, которых он так свободно называл
свиньями и палачами, и все будет быстро закончено. Но в Курте еще не было
сил ускорить конец, в нем была лишь сила принять его.
или, наоборот, гильотинировали бы уже, не будь вы тем, кем были. Вы
дружили с семьей генерала Шернера, с семьей генерала Вицлебена, с Гуго
Шульце, работающим в секретном отделе экономических исследований при
министерстве авиации, с семьей графа Боден-Граузе, который собирает у себя
дома много видных и уважаемых людей из министерства иностранных дел. Что
вы хотите, у нас в гестапо есть люди, страдающие манией подозрительности.
Такова уж профессия, ничего не поделаешь. Я должен их успокоить. - Он
улыбнулся грустной улыбкой, очень красившей его лицо. - А успокоить их я
могу, получив от вас хотя бы формальные объяснения, и ваше дело будет
закрыто, а вы вернетесь к своей службе. Мы не сообщали никому о вашем
аресте. Впрочем, вы даже и не арестованы: ордера нет, его никто не решится
утвердить, потому что тогда надо бросать тень подозрения на слишком многих
заслуженных людей рейха.
объяснять.
познакомились с господином из Швейцарии.
скорее заканчивайте формальности, штандартенфюрер.
этом мое начальство. Я вас тоже не считаю преступником.
прекрасно понимаете, что поручение, данное руководством, должно быть
выполненным. Я получил поручение. И я выполню его. Я получил поручение
доказать вашу честность. Я убежден в случайности ваших встреч с врагами.
Но вас могли подвести те, кто желает нам горя. Вот я и докопаюсь до того,
кто хотел сделать из вас преступника. Или докопаюсь до случайности и
докажу причины этой случайности, ибо ничто так не причинно, как
случайность. Я ведь не тороплю вас. Но в случае, если вы станете
продолжать упорствовать, я...
господина Гуго Шульце, господина Эгона фон дер Брема, графиню Ингрид
Боден-Граузе, и они наверняка помогут мне установить правду.
каблуков, карцера. Самое страшное - это когда ты чувствуешь беззащитность
моральную, а не физическую".
похожими на расплавленную сталь. Черные тени безжалостно резали ковер,
серебряные туфельки, атласное кресло, на которое брошены были синее
платье, пачка сигарет и книга, раскрытая рукой человека, любящего читать и
читать умеющего: корешок не был смят, и в том, как была раскрыта книга, не
чувствовалось насилия над вещью.