И тогда я почувствовал, в чем истинное мое предназначение в этом мире - не
военным победителем предстать перед ликующим народом, а образом страдания
и торжества совести, когда и хлеб завоеванной злом победы горше желчи, и
оставленная себе половинка пайкового хлеба слаще меда именно потому, что
другую половинку ты великодушно отдал ему, твоему сегодняшнему врагу,
такому же человеку, как и ты, и если сделал себе зло, то во имя добра, -
себе сделал зло, а не врагу, Семипалов! Простите мне эти выспренние слова
- страдание и торжество совести, но я их в те дни болезни повторял чуть ли
не ежеминутно, я дышал ими, как воздухом. Я стал для себя образом
нравственного долга, увидел в себе символ общечеловеческой совести, лишь
волей обстоятельств персонифицированной во мне. И я бросил себя на чашу
заколебавшихся политических весов. Устами Семена Сербина я ежедневно
твердил народу: вот он я, больной, отказывающий себе в полновесной пище,
призываю и вас к этому, ибо есть нечто высшее в каждом из вас, я только
символ этой вашей собственной высшей природы, так дайте ей возможность
открыть себя. А если не откроете, если животное себялюбие заглушит в вас
высшее ваше начало, то и я, как разбитый символ вашего нравственного
величия, прекращу свое существование - и заранее к тому готовлюсь.
референдум будет против вас. Но вы победили, Гамов.
мощней традиций зла, столь часто господствовавших в истории. Вечное добро,
истинная правда существования преодолели повседневную выгодность зла - и
это совершено мною! Вот что открылось мне в последние дни моей борьбы!
Живой образ торжествующего добра, символ справедливости на века, не на
одно маленькое человеческое существование, - разве это сравнится с постом
всемирного президента? Только одно еще следовало совершить, чтобы стал
абсолютным символ общечеловеческого добра и совестливости,
персонифицированных во мне. Но этого не произошло.
очень нужного мне для полного утверждения.
необходима. Вдумайтесь, и вы сами это поймете. Нам с вами ясно, что
движение добра везде сопровождалось попутным злом, что само это попутное
зло становилось иновыражением добра. Зло - всегда зло, только прикрывается
маской добра. И я задумал не только восславить добро, но и осудить
примазавшееся к нему зло. И совершить эти две операции в одном лице - в
моем собственном. Семипалов, какого сияния достиг бы образ воплощенного во
мне величия! Собственной жизнью породил великое добро, собственной смертью
уничтожил тянущееся за ним зло! Еще ни один человек не достигал такой
высоты, а вы лишили меня этой высоты - стать единственным в мире
воплощением процесса совершенствования. И когда я подумаю, что теперь...
Назначать на должностные посты, планировать производство, заботиться об
улучшении еды, строительстве домов... И с каждым своим действием
постепенно превращаться из символа в обычного человека, из высшего образа
философии в расторопного администратора... Видит бог, не к этому я
стремился!
удерживал себя в руках, от моей выдержки зависел дальнейший поворот
событий.
деятель, а сверхъестественное существо. Но почему же вам и дальше не
сохранять себе такое почти божественное сияние?
предчувствовал, что я пришел к нему не только выслушивать жалобы на
уничтоженный нимб великомученика справедливости.
пришельцем из иномира.
ежедневно созерцающему миллионы светил в нашем мире, что рядом раскинулся
еще иной, невидимый, сопутствующий или сопряженный, - названий можно
подобрать десяток... не слишком ли многого хотите?
суеверию, которого в вас нет. Предлагаю исходить из фактов, а не из
чертовщины. И тогда докажу, что вера Тархун-хора в ваше неземное
происхождение нисколько не противоречит реальным фактам.
одному оно примысливается, а не подтверждается метрикой. Чем вымысел
Тархун-хора хуже других вариантов? А потом рассказал о секретной
физической лаборатории Павла Прищепы. О том, как встретился с ядрофизиком
Бертольдом Швурцем и хронофизиком Бертольдом Козюрой и как меня поразило
их сообщение о сопряженном мире, параллельном нашему, но независимом от
нас. И как сам потом наблюдал при помощи их ядро- и хроноаппаратуры
удивительные картины того мира, похожего на наш, но чудовищно огромней
нашего.
открытиях тех двух физиков. А когда на суде Тархун-хор заговорил о загадке
вашего появления в нашем мире, я сразу все вспомнил. И потому совсем
по-иному воспринял первосвященника, чем все в зале. Так удивительно,
Гамов, сходились предания Тархун-хора с реальностью нашего двойного
мироздания, что я поверил во все, что вы назвали бреднями. Я велел Прищепе
доставить ко мне Швурца и Козюру. Они наблюдали заседание суда и были
уверены, что вы именно такой пришелец из иномира, каким вас нарисовали.
Все сходится до мелочей. К тому же, один из них считает и себя вышвырнутым
из иномира, правда не достигшим ваших успехов в мире чужом, а другой сам
пытался проникнуть в иномир, но потерпел аварию на переходе. Оба заверили,
что аппарат переброса настолько усовершенствован, что сейчас авария
исключена. За день до референдума я с Павлом побывал в лаборатории и снова
видел пейзажи сопряженной вселенной, и они поразили меня еще сильней, чем
в первый раз. Я снова понял, что иномир мне чужд, ни одна черточка его не
восстанавливает во мне ощущения чего-то забытого. Но не воспримете ли вы
картины иномира иначе? Если вы когда-то пребывали в нем, то не
восстановится ли воспоминание о чем-либо, изображенном на этих
фотографиях?
называли физики свой прибор. Гамов не просто разглядывал их, а вдумывался
в каждую картинку - иногда даже закрывал глаза, чтобы лучше понять, что
увидел.
ничем не воспроизвелся в моей памяти. Если я и прибыл оттуда, то амнезия
полностью вычеркнула его из сознания. Не забывайте, что меня ребенком
нашли в пустыне около Сорбаса. Что я мог запомнить?
хотите.
себя. Но вы избрали ужасное средство! Казнить себя, чтобы доказать свое
величие! А тут не казнь, а уход в иное существование. Это гораздо
эффективней! Не низменное, не кровавое уничтожение своего живого тела, а
вознесение живым в иные сферы. Нечто сверхъестественное в реальной
политике.
единого государства нашу мысль о существовании без войны, без
государственных споров, идею о едином человечестве?
возможно, и больше. Но мое честолюбие на порядок приниженней. Оно не
вторгается в лес философских категорий, оно не идет дальше политики. И
если мне удастся укрепиться в памяти истории верным вашим учеником,
реальным воплотителем вашей идеи единого миродержавия, то я сочту себя на
вершине своих мечтаний.
Гамова, он пожелал остаться один, а за ним целая кавалькада - члены Ядра и
охрана. Павел сказал:
почему мы согласились с ним? Отпустили без возражений. И удивляюсь, и не
понимаю себя.
судить история, а не мы. Нам - делать то, что делали и раньше: покоряться
его решениям. Впрочем, повторю то, что говорил на Ядре: я известил Гамова
об открытиях двух физиков и подал мысль о перенесении в иномир как
Шилова Юлия
Каменистый Артем
Березин Федор
Орлов Алекс
Орловский Гай Юлий
Каменистый Артем