просто стыдно.
какой-то мелкий надзиратель?
быть, меня здесь нет. По бумагам я не числюсь, значит, меня нельзя
осудить. Так что и мелкий надзиратель многое может сделать. Каково, а?
свидания с Прекрасной Дамой. Зачем ему так рисковать?
отдал несчастный Байель Он у меня в рабах ходит!
обвинения, почему тебя не освободили?
хоть есть кров и стол.
народогвардейцев и Возвышенных, тебя в любую минуту могут узнать. Раз уж
этот Феликс так тебе предан, может, он сумел бы помочь...
бегстве, и протокол мигом ляжет на стол помощника Главного смотрителя.
Феликс твердо пригрозил.
пошел на страшный риск, но поклялся, что ни за что меня не отпустит.
да нет, ты не могла...
капельки не изменилась - какой была, такой и осталась.
зависело? Или, по тебе, лучше бы я погибла? Брось, кузина, не злись на
меня. Мне тут живется вполне сносно, да и Феликс не такой уж плохой.
Предан мне всей душой, готов для меня на все - иной раз даже приносит
шоколадку или пирожное...
тюрьме. От него я узнала, что ты здесь, вот и спустилась тебя проведать.
камере и не передают Народному Трибуналу?
дядюшка Кинц злодей и того хуже, и пока он на воле, ты здесь вроде
заложницы. Что-то в этом духе. Чего ты такого натворила, кузина, что всех
переполошила? Такого ужасного, что тебя заточили в подземную камеру? О
Чары, какая мерзкая конура! Окон нет, на полу лужи. А сыро-то как - я вся
продрогла. Свечки - и той не дали. Жуть!
так, а голову чуть наклони, чтобы глаза заблестели, - и он принесет свечи.
Ты, конечно, очень бледна, кузина, страшно бледна, но, думаю, у тебя
получится.
ладно, раз уж ты не хочешь сама себе помочь, попробую за тебя похлопотать.
Может, оно и к лучшему - Феликс мне ни в чем не откажет. Но помни, кузина,
- Аврелия предостерегающе воздела палец, - ты никому не должна открывать,
что мы в родстве.
случилось, ни вот столечки. Ты не злишься?
прощай. Нужно идти, не то меня хватятся. Жди - скоро у тебя будет одеяло и
свечи. Шепну Феликсу пару слов на ушко - увидишь, он мне ни в чем не
откажет.
удаляются ее быстрые легкие шаги. В дальнем конце коридора хлопнула дверь,
и снова воцарилось безмолвие, которое нарушал лишь размеренный неумолимый
стук капель, падающих на пол с потолка, - словно тикали часы.
ибо в тот день одеяло и свечи так и не появились. Зато на следующий день
после полудня явился сам Феликс. Элистэ не ожидала его прихода в неурочное
время и сразу насторожилась. Не потому ли он объявился, что визит кузины
вызвал подозрения? Оказалось, нет. В первый и последний раз надзиратель
обратился к ней - голос его полностью соответствовал гнусной внешности. Он
пожаловал сообщить великую новость: суд над "бандой Нирьена" наконец
завершился. Шорви Нирьену и его сообщникам, должным образом изобличенным и
осужденным, предстояла встреча с Кокоттой на закате следующего дня. Выбор
столь позднего часа для этого свидания был продиктован соображениями
эстетического порядка. Смерть Архиврага Защитника Республики - событие
историческое, знаменующее высшее торжество экспроприационизма, - надлежало
обставить по всем правилам искусства. Сошлись на том, что на фоне
вечернего неба игра огней на рогах Кокотты будет выглядеть особенно
впечатляюще.
жилки, решили, что набор тонких закусок раззадорит аппетит Чувствительницы
и зрителей перед подачей главного блюда. В жертвы надлежало выбрать не
только крупных политических преступников, но и, по возможности, людей
красивых. Во главе этого списка стояло имя, удовлетворяющее всем без
исключения требованиям, - бывшей Возвышенной Элистэ во Дерриваль: видной
представительницы опального сословия, заговорщицы, контрреволюционерки и
бонбошки чистейшей воды - все в одном лице.
Феликс объявил ей о решении Комитета, миновали сутки, если не больше.
Обычно вынесение приговора от его исполнения отделяли даже не часы, а
какой-нибудь час. Отсрочка, какую она получила, была делом неслыханным.
Неужели Феликс солгал, сыграв с ней жестокую шутку? Она попыталась было
его расспросить, однако надзиратель как воды в рот набрал.
известно какой. Пока же она не могла ни есть, ни спать. Элистэ, пожалуй,
даже обрадовалась бы конвоирам из Народного Авангарда.
в коричнево-красной форме, оснащенные всем необходимым, чтобы управиться с
самыми непокорными из заключенных. На сей раз, однако, им не пришлось
пускать в ход наручники, дубинки и тяжелые сапоги с железными набойками:
девушка и не думала оказывать сопротивление.
Зрение неестественно обострилось, она воспринимала окружающее словно во
сне. Вверх по винтовой лестнице на первый этаж - в мрачную голую комнату,
где подручные Бирса Валёра готовили осужденных к ритуалу казни.
компания, в основном обыкновенные мужчины и женщины, однако людей
незаурядной внешности значительно больше, чем обычно: глубокий старик с
седой бородой до пояса; невероятно истощенная женщина, у которой под
пергаментом кожи выступала каждая косточка и сухожилие; мужчина с усохшей
рукой; сестры-двойняшки, похожие как две капли воды. И всего в двух шагах
- знаменитая "банда Нирьена": Фрезель, Риклерк, брат и сестра Бюлод и сам
Шорви Нирьен, главная фигура предстоящего ритуала, - обыкновенный человек
средних лет, с сединой в каштановых волосах, бледным ликом ученого и
карими глазами, умными и очень живыми, при том, что от смерти его отделяли
считанные минуты. Так вот он какой, кумир Дрефа сын-Цино! Несмотря на
обстоятельства, в Элистэ проснулось любопытство. Нирьен выглядел
собранным, задумчивым, бесстрашным. Его умение держать себя не могло не
вызывать уважения - сама Цераленн во Рувиньяк одобрила бы его, в то же
время осудив взгляды философа.
благодарные тюремщикам за то, что те не подвергли их позору
насильственного раздевания. Куча одежды посреди комнаты быстро росла.
Элистэ начала расшнуровывать корсет. Как вспышка, мелькнуло воспоминание:
серо-голубая шерстяная материя, подаренная Дрефом, из которой она шьет
платье; снующая игла, поблескивающая на слабом солнце конца зимы - его
свет косыми полосами ложится на пол квартирки в тупике Слепого Кармана;
новый наряд, надетый специально для Дрефа; "Вот прежняя Элистэ".
при других обстоятельствах заставила бы ее сгореть со стыда, казалась
теперь несущественной. Элистэ была всего лишь одной из шестнадцати жертв,
и то, что она стоит обнаженная, уже не имело значения. Гвардеец унес из
комнаты ворох одежды: сперва ее перетряхнут в поисках утаенных ценностей,
потом отдадут младшим тюремщикам и надзирателям.
процедура была исполнена с минимальной жестокостью, быстро и
профессионально. Две женщины и мужчина безмолвно плакали, но никто не
сопротивлялся.