Чтение 152–й страницы книги ~Призвание варяга~

ахнули, от открывшейся красоты -- чистый мышьяк собрался кристаллами
фантастической красоты на стенках трубы и сверкал, и переливался всеми
оттенками радуги...

Вообразите себе, - мы три часа сряду -- кололи всю эту кристаллическую
благодать, и наш инструмент только зубрился, отскакивая от прекрасных
кристаллов! Мы поливали кристаллы кислотами и щелочами, грели и охлаждали
их, но -- все было втуне. Прекрасные друзы чернели, таяли под огнем, но не
счищались...

Наконец, мы "победили" проклятый мышьяк, заварили трубу холодильника и
выбрались из подвала наружу. (Победу нам принесло нагревание мышьяка с
последующей обработкой растворами щелоков...)

Первый же глоток свежего воздуха сбил меня с ног, все поплыло у меня в
голове и я рухнул в обморок...

Не знаю, - сколько я в этот день вдохнул окислов мышьяка... Шимон
Боткин на сей счет думает, что я с измальства возился со всякою гадостью и
поэтому мой организм "привык" ко всем этим ядам. К тому ж - я был крупнее и
тяжелей моих двух помощников и мне требовалась большая концентрация яда,
чтоб умереть. (Один из двоих, поболев с два месяца -- помер, второй же --
стал инвалидом и умер от мышьякового отравления через пару лет.)

Как бы там ни было, - мои кишки, печень и почки по сей день страдают от
последствий сего отравления и я пуще прежнего слежу за едой. Кстати, - одним
из самых "пользительных средств" зарекомендовало себя рижское пиво -- Боткин
велел пить его не меньше трех литров в день, чтоб яд быстрей выходил из меня
и сие, на мой взгляд, меня отчасти спасло. Мои товарищи по несчастью не
имели "армейской закваски" на сей счет и последствия отравления для них
сказались много хуже.

По сей день я почитаю обыденным "принять" перед сном две-три кружечки
темного рижского и по сей день -- пока жив. А вот они...

Ежели вы не знали того, - мышьяк "выходит" из организма долгие годы и
по сей день в моих выделениях столько же мышьяка -- как и в свежих трупах
при экспертизе на отравления.

Мой случай включен во все медицинские антологии, как пример чудовищной
"толерантности" к столь страшному яду...

Я же вижу в сием -- Божью Волю, с Наследственностью.

Мои мать, дед и прадед "баловались" с разными ядами и на мой взгляд --
я с первого дня моей жизни мог перенести большие дозы, чем все мои
сверстники. А мои несчастные братья и сестры, не имеющие подобного дара --
умерли во чреве моей милой матушки. В дни ее студенческих опытов... "Лютый
северный ветер выдул из обычных людей -- древних викингов".

"Баловство с ядами" моей матушки -- спасло меня в этот раз. Может быть,
оно же дало мне излечение и от опиумной зависимости... Все, что Господь ни
сделает -- все к лучшему!

Как бы там ни было, - я на десять дней оказался прикован к постели, а у
моего ложа дежурила Маргит. Она поила меня пивом и молоком и кормила
взбитыми яйцами. Кормила и плакала, - "В кого ты такой уродился?" "Зачем
тебе больше всех надо?!"

Я никогда не мог ответить на сей вопрос. Правда, и Маргит перестала его
задавать -- в дни Войны, чудовищного Наводнения, иль моей глупой Выходки
против Турок Маргит только вздыхала, сидела возле моего ложа, да -- держа
меня за руку, молила Господа, чтоб он и на сей раз пощадил ее "бестолкового
идиота"...

Я знаю -- она гордится мной после этого. Девочки мои растут при
сознании, что их отец -- чем бы ни пришлось ему заниматься, любим их
матушкой и -- всегда ею оправдан. А что еще нужно для Семейного Счастья?

Так вот, - пока я лежал, да метался в бреду, мне не давала покоя
странная мысль: чем разрушить кристалл мышьяка? Почему-то сие для меня --
было мучительно важно. Я понимал, что мы его уничтожили, мы "расчистили"
трубу холодильника, но...

Что-то не давало мне спать. Когда я приходил в себя, я вызывал к
постели ученых и мы обсуждали -- как образуются эти кристаллы, почему их не
было раньше и...

Сие выглядит странно, но ни один из моих собеседников не пришел к
открытию, лежавшему на поверхности... Возможно, -- им не пришло в голову
"совместить" несколько совершенно разных проблем. А вот мне...

Однажды, когда отравление чуток отступило, а я, наконец, смог нормально
заснуть, мне приснилось, - как мельчайшие частички металлического мышьяка
взлетают "не тая" из "родительской колбы", летят по страшным черным изгибам
бесконечного холодильника... Им становится страшно, невыносимо холодно и
они, как сверкающие большие снежинки, ложатся на что-то сине-зеленое.

Я сам -- большая снежинка и мне -- тоже холодно. И прочие хладные
кристаллические тельца ложатся поверх меня и мне не в силах выбраться! Они
ложатся на меня гигантскою массой и мне нечем дышать... Я хриплю, мне не
хватает воздуха... Воздуха... Кислород, дайте мне кислород!

Меня разбудила из этого кошмара Маргит. Она, страшно напуганная,
растолкала меня и, тряся, да растирая мне щеки, с ужасом стала спрашивать:

- "Что с тобой? Тебе нечем дышать?! Почему ты кричишь -- "кислород"?!
Что с тобой?!"

Я, еще до конца не придя в себя, простонал:

- "Я вообразил себя молекулой мышьяка... Мне не хватило воздуха. Я..."

Я толчком сел в своей собственной кровати. Я уставился в кромешную
тьму. Я спросил Маргит:

- "Где мои вещи? Мне нужно немедленно в лабораторию. Который час?"

На часах было шесть утра. За окном -- кромешная зимняя ночь. Под
всхлипы и робкие протесты Маргит я быстро собрался и побежал в мою личную
лабораторию.

Там я стал собирать некоторое подобие нашего холодильника с охлаждением
"крепким рассолом" и снегом с солью. Я даже распахнул буквально все окна,
чтоб в комнате стало еще холодней! Затем... Затем в лабораторию повалили
ученые, кои с интересом стали наблюдать за моими манипуляциями.

Кто-то спросил:

- "Что с тобой?"

- "Есть идея. На холоду мышьяк испаряется, не переходя в жидкую фазу. Я
не знаю температуру, иль -- условий подобного перехода, но мне кажется, что
это - так! И еще мне кажется, что в вакууме мышьяк в отсутствии кислорода
образует прочный кристалл, не растворимый известными растворителями. И ежели
его окислять, он дает не основной, но -- кислотный окисел, коий не должен
взаимодействовать с гремучею ртутью!

Вообразите себе, - вакуумною возгонкой мы сможем создать пленку
металлического мышьяка, не дающего металлооксид! А это и есть -- сухой
капсюль!"

Мои слова вызвали эффект разорвавшейся бомбы. Люди сгрудились вокруг
меня и моей, на глазах создающейся, установки. Наконец, я поместил медный
листок с гремучею ртутью в "переохлаждаемую" точку моего "холодильника" и на
наших глазах стала расти мышьяковая бляшка.

Дрожащими руками мы вынули первый листок из моего "самопального"
аппарата. Ребята изо всех сил попытались "отскрести" бляшку разными
скребками и щеточками. Потом полили бляшку водой. Наконец, ее поместили в
особую ступку и сбросили на нее дробинку свинца...

Грохнул маленький взрыв.

Когда утихли первые крики восторга и радости, кто-то, перебивая всех,
закричал:

- "В воздухе много углекислоты! Воды -- недостаточно! Полейте ее
кислотой, черт побери!"

Под нарастающее общее возбуждение сделали второй образец. Обработали
его кислотой. Ступка, свинцовая дробь, - новый взрыв! Кто-то закричал:

- "Качать Сашу! Качать!" -- а Маргит уцепилась за меня ручками и
кричала в ответ:

- "Да вы с ума все сошли! Он же -- больной! Он весьма слаб!"

Но людей уже охватила какая-то эйфория. Новость разнеслась по всем
коридорам нашего Университета, все сбежались к моей лаборатории и в толпе
только и раздавалось, - "а щелоками пробовали?", "а что если -- вместо
подложки использовать не медь?", "при какой температуре начинается быстрое
окисление?" и прочее, прочее, прочее...

Вы не поверите, - в комнате настежь были распахнуты окна, все стояли с
синими от мороза руками, да красными носами и никто не чувствовал холода!

Когда стало ясно, что мы "сделали сухой капсюль", всякая осмысленная
работа в Университете сама собой прекратилась. Все хором повалили в
столовую, где попросту -- напились, как свиньи, и устроили массовое братанье
с "амикошонством".

Я не знаю, почему все произошло именно так, но по сей день -- во всех
Академиях мира меня уважают прежде всего за "сублимацию мышьяка", да "сухой
капсюль". Они говорят, что у меня -- "Божий дар", а сие не дар, но -- бред
от отравления мышьяком... Вот так мне и удалось совершить мое самое главное
в жизни открытие.

Потом уже, когда все утомились, да расползлись по кельям, Маргит отвела
меня "к нам", уложила в постель (я был еще весьма слаб), и, забираясь под
одеяло ко мне под бочок, вдруг произнесла:

- "А я этот день совсем по-иному себе напридумала... Сегодня у меня --
день рождения. Сегодня -- день нашей Свадьбы..."

Я оторопел. Жена моя, не желая ничем "затмить нашу Радость", не
решилась сказать о сием!

Я попытался обнять, "приласкать" ее, но Маргит только лишь захихикала и
назидательно произнесла:

- "Тоже мне -- герой-любовник! Ты сперва выздоровей! Спи уж -- горе
мое..."