отличном завершении своей грандиозной карьеры. Он ухватился за эту мысль.
Все нормально.
осталось с десяток лиг. Павел снова заговорил:
приходишь домой. Отговариваешься, что занят.
лучшим мужем, чем я?
за ней. Приходится считаться с ее ошибками.
физика. Я подвел их к Гамову. Они были вне себя от восторга, что
сподобились наконец признать их открытие.
слова, каких ждали от него. - Я ваш первый пассажир в иномир. Не
тревожитесь?
Бертольд Швурц. - Даю немедленно голову на отсечение, если хоть малейшая
запятая не та! Семь раз пересчитывал переход в иномир. Все интегралы
сошлись. Прокатитесь в кабине, как в карете.
Козюра. - Не то чтобы хоть секунду на переброс... Пронесетесь практически
вне времени. Матрица перехода в иномир дала разброс в две микросекунды -
самый пустячный пустяк.
Гамов пожал им поочередно руки и пошел в лабораторию. Оба поспешили за ним
- толстый Швурц семенил короткими ножками, худой Козюра широко размахивал
ногами, как исполинскими ножницами.
сопряженный мир, - высилось новое сооружение - кабина для вневременного
переброса из нашего мира в сопряженный: куб размером с добрую комнату,
весь заставленный механизмами, приборами и пакетами. Назначение приборов и
механизмов я узнал в последнее посещение лаборатории - хронодвигатели,
обеспечивающие переброс вне времени, и ядромоторы, дававшие энергию
хронодвигателям для скачка из одной вселенной в другую. Но пакеты меня
удивили.
Импульсаторы, вибраторы, водомоторы, даже водолет на одну персону... На
всякий случай.
непредвиденный случай.
сказал я.
Пустовойтом. Я поманил его к кабине, подошли и другие члены Ядра. Физики
ввели Гамова внутрь кабины, объяснили назначение каждого механизма. Меня
отвел в сторону Гонсалес.
вами вдвоем остались в живых, хотя и заслужили смерть, а нашего великого
руководителя отправляем в изгнание.
Семипалов. После исчезновения Гамова на его пост подниметесь вы. Вы
смените Гамова, но сможете ли заменить его?
ли трава, попавшая под ноги, заменить машину, сломавшуюся в пути? Может
ли, даже если его подучить, умный бык стать профессором математики?
Но уже открытую Гамовым тропку постараюсь утоптать. Я не Гамов. Как,
впрочем, и вы, Гонсалес.
шел оживленный разговор. В сторонке стояли Готлиб Бар и Николай Пустовойт.
Я присоединился к ним.
мирному миру. Наш глава исчезает - и как величественно!
слезы. - Величия у него хватает и без этого...
против его желания, но считал, что и без сверхъестественных вознесений
вполне хватило бы большого дела, ничуть не убавляющего уже завоеванное
величие. Между прочим, Готлибу Бару наша победа пошла на пользу больше
всех. Он, как и Фагуста, страдал от скудности нашего служебного пайка и
теперь отъедался за многие месяцы вынужденного голодания - пополнел, на
щеках появилась краска, возобновилась свойственная ему прежде вальяжность
в движениях. И он вспомнил, что до войны отдавал свое время не только
службе - уже пригласил меня на возобновленные "четверги", где можно было
поговорить о литературе, о новинках науки и повстречаться с интересными
людьми. Показывая на стоявшего у кабины Гамова, Готлиб Бар сказал то, что
тревожило нас всех, - при нем мы что-то значили, сохраним ли свое
значение, когда он уйдет от нас? Бар с чувством произнес слова древнего
поэта:
тем лучше!" А она ко времени - воистину пора.
направились на него. Он произнес всего несколько слов - признавал, что по
происхождению из иномира, рад судьбе, назначившей ему сыграть большую роль
на новой родине, и уверен в своих помощниках, ставших его преемниками, -
они поведут мир и дальше по проложенному им пути.
тысячи раз рассматривал одну и ту же картину. Гамов двигался несколько
впереди, почти вплотную к нему с правого плеча шел я, меня - и тоже почти
вплотную - сопровождал Гонсалес, а слева от Гамова, тоже на шаг позади,
шествовали Вудворт, Пустовойт и Бар. У входа в кабину стоял Бертольд Швурц
и держал руку на пусковом рычаге, чтобы включить ядро- и хрономоторы в
момент, когда Гамов вступит в нее. И Гамов уже занес туда ногу, когда
Гонсалес повернул церемонию вознесения в иномир по своему сценарию. Я,
кажется, упоминал, что у этого человека, выглядевшего почти идеальным
красавцем, была одна несообразность в пропорциях - почти по-обезьяньи
длинные руки. Никогда не мог предполагать, что длина его рук сыграет такую
роковую роль в моей собственной судьбе.
нее, когда Гонсалес неожиданно для всех совершил одновременно три движения
- протянул вдоль моих плеч левую руку, схватил ею Гамова и с силой
отшвырнул его назад, меня с такой же силой толкнул грудью вперед, а правой
рукой отбросил Швурца в сторону - толстый ядрофизик, даже не вскрикнув,
повалился на пол. Под многоголосый вопль, вырвавшийся у всех, я влетел в
кабину и рухнул, а Гонсалес, это я увидел последним зрением, рванул к себе
пусковой рычаг.
его яркость смягчали полупрозрачные гардины. Возле кровати рядком стояло
пять кресел, в каждом сидел мужчина в халате поверх мундира. Они молча
смотрели на меня, я молча смотрел на них. Они были очень разными и
одновременно очень похожими. Разными были их возраст и, очевидно, чин.
Похожими - лица и мундиры. Первым у постели поместился горбоносый
бородатый старик с темными глазами, чуть не выкатывающимися из орбит,
последний гляделся почти юнцом, но также пучеглазым, бородатым и носатым.
Старик сказал что-то непонятное, ему так же непонятно отозвались, потом
средний наклонился ко мне и произнес на языке, похожем на наш, но с чужими
интонациями:
Как вы себя чувствуете? И как вас зовут?
уверен, что смогу свободно встать и ходить.
такой беспорядочный разговор назвали бы галдежом. Я старался вникнуть в их