Платье на нем было не ново и узко, словно он из него вырос".
котелок?
совсем закрытом глазу белела простоквашная мякоть, отчего лицо становилось
несколько уродливым, и меня, такого неотесанного, корявого, в себе самом
зажатого -- это как бы сближало с нею, придавало смелости.
небось?
книгой. -- На! Насовсем! Бери, бериТам наш адрес. Может, напишешь мне о
боевых подвигах? Напишешь, а?
встретил девушку, какую мечтал встретить, и хотя заранее знал, что она так и
останется мечтой, но "Рудин"-то со мною будет, он мне напомнит о том, что
она, эта так необходимая мне встреча, была на самом деле, и долго я буду
жить ощущением нечаянно доставшегося мне счастья. А девушка будет жить
где-то, с кем-то своей жизнью, неведомой мне, и в то же время останется со
мной навсегда.
что писал и пишу его всю жизнь, оно продолжается во мне, и дай Бог, чтоб
слогом, звуком ли отозвалось оно во внуках моих.
ней после войны, вы приятно побеседуете, и, глядишь, она совсем тебе голову
заморочит!.. Ох, сеструха, сеструха! Вот горе-то мое!..
объяснял, что околачивается на пересылке из-за нее, из-за сестры, пока отец
с севера не прилетит, иначе эта фифа институт бросит, на фронт умотает либо
фунтика какого-нибудь опять к дому приручит.
и бывшие арестанты. В карты дуются, пьют. Назначаю тебя старшим десятка. Иди
получать продукты. Следи, чтоб не стырили. Завтра отправка.
снаряды... -- И сообщил, что команда отправляется под Новосибирск, в
пехотный полк, но если я хочу подзадержаться, мы можем вместе двинуть уже в
сам Новосибирск, и не в пехотный, а в формирующийся автополк -- есть
разнарядка на него, Федю Рассохина, он добьется, чтоб меня
"прикомандировали", -- и мигом железнодорожника превратят в классного
шофера.
отпусти... попрощаться.
скребся вверх по Енисею на деревянной горючке, солнце поднялось высоко,
пригрело обеленные утренним заморозком голые склоны гор, и засверкали горы,
и дохнули знобкой стынью ущелья.
щелях теса серебрился иней. На дверях домов виднелись старые, тяжелые замки,
ворота заперты на заворины, люди ходили через огороды, собак не слышно,
старух на завалинках не видно, стариков под навесами -- тоже, дети не играют
на улицах -- все при деле, от мала до велика, все готовятся ко второй
военной зиме.
отправилась на Фокинский улус -- перекапывать поле подсобного хозяйства,
которое шаляй-валяй убирали студенты и наоставляли много картошек в земле.
Отправилась бабушка по той самой дороге, которой ушел навсегда маленький
Петенька, и, знал я, непременно всплакнет она о маленьком внуке, помолится о
его душе, бестелесно витающей в лесах и горах, желая ей, невинной, скорее
отмучиться и опасть на землю березовым листом, перышком голубиным, лепестком
цветочным, белой ли снежинкой.
нас, живых и мертвых, больших и маленьких, так верно помнить, так жалостно
жалеть, так горько оплакивать.
в составе той самой сибирской бригады, которую я не застал на пересылке,
братан мой Кеша отбыл на войну.
прощанье водчонки, хорохорился Кеша. "Я этому Гитлеру-блянине все кишки
выпушшу!" Родители и невеста умоляли бойца поберечь свою отчаянную
головушку, но он ярился пуще того -- не только Гитлера, всю его клику
грозился извести подчистую!
просила, чтоб хоть после боя -- не все же время идет сражение -- вспоминал
он о родителях и хоть немного, совсем чуть-чуть думал о ней. На что Кеша
выдал:
там и вовсе нумать нековды, там, невка, зевни -- пулю проглотишь!..
командиром пулеметного расчета, искрошил он довольно противника, заработал
орден, медаль и с оторванными пальцами на левой руке и на правой ноге, одним
из первых вернулся в село. Я интересовался впоследствии -- держался за ногу,
что ли? Кеша, а он сделался боек на язык после фронта, отшил меня, заявив,
что держался совсем за другое место и не растряс ничего, в целости доставил
своей дорогой невесте.
привет через дядю Ваню, я переправился на известковый завод и неторопливо
побрел в город дачным местом, привычной прибрежной дорогой, проложенной
моими односельчанами, натоптанной рекрутами, переселенцами, мешочниками,
арестантами и просто нуждой и судьбой по земле гонимым людом.
Рассохин крепко пожал мне руку и, потирая поблескивающий нос, улыбнулся,
желая всего хорошего, сожалея, что не вместе едем, наказывал, чтоб я не
партизанил -- пехотный полк не детдом, и коли я буду себя недисциплини-
рованно вести, из меня винегрет сделают.
На! Ксюха послала. Бери, бери!
конфетами отоваривали карточки вместо сахара. Все съедобное и сладкое, что
могло и должно было попасгь в конфеты, на фабрике работяги слопали и унесли,
пустив в производство лишь соевую муку и какую-то серу или смолу. Когда
конфету возьмешь на язык, она по мере ее согревания начинает набухать,
растекаться, склеивать рот так, что его уж не раздерешь, и чем ты больше
шевелишь зубами, тем шибче их схватывает массой, дело доходит то того, что
надо всю эту сладость выковыривать пальцем.
выбрасывать же добро -- послала допризывнику гостинец, как тонко воспитанный
человек, она к пайковым конфетам сунула в пакетик горстку клубничных
карамелек довоенного производства.
под голову с последней в нем буханкой хлеба, да поглядываю через
полуоткрытое, на зиму не заделанное окно да посасываю карамельку.
военному времени!
будничная жизнь, война сделалась привычной, отъезд на войну -- делом
обыденным. Но я все же грезил: возьмет да кто-нибудь из наших, деревенских,
прибежит. Или... Вот уж блажь так блажь -- возникнет Ксения, да при всем-то
сером, неинтересном народе руку подаст, всего мне хорошего пожелает.
человек, так много стриженный тюремной машинкой, которой не столько стригут,
сколь выдергивают волосы, что голова его от напряжения сделалась фиолетового
цвета. Обут он был в опорки, одет в холщовые исподники и драную телогрейку,
болтающуюся прямо на голом костлявом теле. Впрочем, на голом ли? Под
телогрейкой выколотая майка, меж лямок ее, прямо на сердце, профили двух
вождей и клятва в великой к ним любви, а также намек насчет свободы, которою
он будет дорожить и честно жить.
кулаки, грозился живописный парень.
Посняков Андрей
Никитин Юрий
Самойлова Елена
Эриксон Стивен
Пехов Алексей
Акунин Борис