слова, но не был уверен, что могу точно воспроизвести даже звучание, не
говоря уже о смысле, настолько быстры и путаны были звуки, слагавшиеся в
слова. Потом я узнал, что эти военные в больничных халатах просто
радовались - ни один не был уверен, что язык, на котором со мной
заговорили, будет мне понятен.
и постарался вспомнить, что совершилось со мной, когда я рухнул на пол
кабины. Вспомнилась рука Гонсалеса, схватившаяся за пусковой рычаг. Я
прислушался к своему телу - болит ли что? Ничего не болело, только
впечатление было, что не лежу, а свободно подвешен в воздухе. Откинув
одеяло, я осмотрел себя. Повреждений на теле не было. Я опустил босые ноги
на пол, сделал шаг, другой. Ноги хорошо держали тело. Подобравшись к окну,
я распахнул гардину. Солнце чуть не ослепило меня, глазам стало больно. У
нас даже в пустыне, в извечном царстве жары, солнце никогда так не светит.
Я прикрыл глаза рукой и посмотрел вниз. Вначале я не увидел земли.
Напротив моего окна возвышался дом, он поднимался над моим окном этажей на
двадцать. Солнце светило в проем между ним и другим таким же домом. Но
вниз оба дома рушились бесконечной чередой этажей. Я попытался сосчитать
этажи, идущие вниз, и сбился, перейдя первую сотню. Лишь потом я узнал,
что эти два дома и тот, в котором меня поместили, имели по сто
восемьдесят, по двести этажей, и научился видеть крохотных человечков,
похожих на жуков, на узкой улице между домами и автомашины, казавшиеся
спичечными коробками, ползущими по мостовой.
домом, и сразу стало темно. В окнах загорелись лампы, но сияние окон не
высвечивало глубины провала между домами. Я отошел от окна и лег в
постель. Меня мутило от усталости. Я не то уснул, не то потерял сознание.
общем, была та же, что и у нас, но больше блюд и вкусней приготовлено.
Особенно мне понравилась мутная сладкая жидкость со звучным названием
какао. У нас такой не было.
его. Было впечатление, что он за одну ночь выучил много наших слов,
улучшил произношение. Он сказал, что на него работал лингвистический
компьютер, он только запомнил те несколько сотен слов, какие извлек из
многих миллионов, хранившихся в компьютерной памяти. Мне его замечательный
учитель вообразился мудрым стариком, поседевшим на толковании древних
текстов, - я уже знал, что этом мире господствует страшный порок:
разноязычие. Но Леон Сеговия разочаровал меня - компьютер не человек, а
машина, и в его электронной памяти хранится все словарное богатство тех
четырех тысяч языков, какие употреблялись в прошлом и обычны сегодня. Я
ужаснулся:
какое-либо сознательное общение?
многие пропали вместе с их народами, другие выродились, хотя народы
сохранились. - И Сеговия успокоил меня: - Не думайте, что нужно знание
всех языков, для общения достаточно десяти главных. Мы их называем
международными. Образованные люди ограничиваются обычно тремя языками -
родным и двумя международными.
родного, еще несколько международных языков! Кстати, как вы открыли мой
язык? Он, наверное, не из ваших международных. Неужели хранился в памяти
вашего всезнающего учителя-компьютера?
в больницу, я часто в беспамятстве бормотал несколько слов, отсутствующих
во всех международных языках. Компьютер перебрал весь словарный запас трех
тысяч языков, пока, перейдя к последней тысяче, не наткнулся на малый,
давно угасший язык, где произнесенные мной слова дали расшифровку:
"Пить!", "Болит бок", "Дайте воды!". Остальное было делом несложной
техники. Призвали его, Леона Сеговию, майора по военному званию,
профессора лингвистики по профессии, к тому же из того народа, чей родной
язык в той же языковой группе, что и вымерший древний язык пришельца.
Понадобилось, конечно, изучить все, что сохранилось в словесном хранилище
от исчезнувшего языка. Он проделал это, пока пришелец лежал без сознания.
Зато сейчас мы можем разговаривать свободно, не правда ли?
майора? Мною интересуются военные вашей страны?
много оружия - и почти все оно нам незнакомо. Поэтому мы должны задать вам
несколько вопросов. Кто вы? Откуда? Для чего появились у нас? Почему
прихватили с собой так много оружия? Каков принцип действия каждого вида
оружия?
форварду Майку Диксону.
этим видом спорта. Вы сказали - я сломал ногу форварду? Я ударил его?
Майк Диксон мчался с мячом к воротам противника. И когда он замахнулся для
удара, перед ним вдруг возникла ваша кабина. Она в мгновенье
материализовалась на пустом месте перед воротами, где метался вратарь. Все
зрители потом твердили, что возникновение кабины было равнозначно чуду: не
было - и вдруг стало. И Майк вместо мяча нанес удар по металлической
кабине, она не шелохнулась, а он упал со сломанной ногой.
военная полиция. Вначале было подозрение, что наши соседи подбросили по
воздуху новую бомбу, ожидали взрыва.
кабину. Были стычки с полицией, та не подпускала никого. Когда прибыл
командующий, разогнали всех и начали вскрывать кабину. Вы лежали на полу
почти бездыханный. Теперь вы понимаете нетерпение всего мира? Столько дней
прошло, а еще ничего не известно о вашей миссии... Можно так назвать ваше
появление?
словами не исчерпать. Моему появлению у вас предшествовали долгие и бурные
события...
совершалось несколько лет. Передайте вашим руководителям, что я хочу
подробно записать историю моего появления у вас, и только после этого буду
готов к переговорам.
магнитофон? Я покажу вам, как это делается.
началась моя работа в новом мире. С утра до обеда я надиктовывал, что
происходило у нас со дня, когда состоялось мое знакомство с Гамовым, после
обеда выправлял напечатанный текст.
городах, о моей жене и друзьях, о Гамове и Гонсалесе. Передо мной
проносились знакомые люди, я обращался к ним вслух, они отвечали. Я
допрашивал их, допрашивал себя - как могло произойти то, что произошло?
Все упиралось в Гонсалеса. Чем больше я думал о нем, тем меньше понимал
его поступок. Он не любил меня, я с ним тоже не дружелюбствовал. Но ведь
это не причина, чтобы выбрасывать меня в небытие из нашего мира? Он не был
против контактов с иномиром, не опроверг и того, что Гамов по
происхождению иномирянин. Ему не нравился уход Гамова на старую родину,
другим тоже не нравилось вознесение, но ведь он согласился с Гамовым, как
всегда во всем с ним соглашался. Почему же он удалил меня? Что это было -
обдуманная операция или импульсивный поступок? Хотел таким способом
сохранить своего руководителя? Хотел отделаться от меня?
никогда не заполняла моих мыслей. Зачем было тратить силы на размышления о
ней - она всегда неподалеку, вспомнилась - бросай все дела и торопись к
ней. Я никогда не бросал дела ради нее, дела касались миллионов людей, а
она была одна. Я просто не имел права бросать множество людей ради одного
человека только потому, что он мне близок. Я ставил долг выше
привязанности, так это было. Я был плохим мужем, так мне сейчас думалось.
И корил себя - она заслуживала лучшего спутника жизни. Я вспоминал Павла
Прищепу. Если и существовал в мире человек, идеально ей подходящий, то это
был он. Он влюбился в нее в юности, любил ее всю жизнь, ради безответной
своей любви не сближался с другими женщинами - если и был для него свет в
каком-то окошке, то в том окошке светили ее глаза. Я виноват не только
перед ней, но и перед ним - он остался одиноким. Теперь все переменится,
думал я. Теперь она, одинокая, склонится к нему. У нее не останется
другого выхода. Он был моим другом, самым близким другом, он, оттесненный
мной, никогда не переставал меня любить. Он успокоит ее одним тем, что
искренне горюет обо мне. Рано или поздно она ответит на его любовь - и это
станет ее счастьем.
пошлют ли сюда, в иномир, вторую кабину для моего вызволения? В первые дни
такие мысли являлись, но сразу показались невероятными. Кабину для
переброса в иномир оба физика создавали десятилетиями. Если примчится
вторая, то через годы, а что произойдет со мной за этот срок? К тому же
хронофизик Бертольд Козюра как-то обмолвился, что время в иномире течет
Курылев Олег
Маккэфри Энн
Херберт Фрэнк
Шилова Юлия
Прозоров Александр
Афанасьев Роман